Его новенькая - Наталья Семенова

И что, прикажите, в таком случае делать?!

– Как не останешься, Анечка? Я изменилась, не видишь, что ли?

Я смаргиваю слёзы, смотрю в глаза растерянной мамы, которая согласилась на обман Линды, подыграла ей, вновь манипулировала нами с Викой, и чувствую, как по пищеводу поднимается отравляющая ядом злость.

– Ты обманом заманила меня сюда, разве, не понимаешь, что это отвратительно? – цежу я. – Лгать о таком? Играть чужими жизнями? Ты не изменилась, мам. Ты по-прежнему думаешь только о себе!

Я отталкиваюсь от стола и поднимаюсь на ноги. Меня не трогают ручейки слёз на её щеках, я слишком зла, чтобы обращать внимание на то, что делаю кому-то больно. Мне сделали гораздо больней.

Достаю из рюкзака выключенный телефон и жму на кнопку включения. После загрузки на телефон начинают сыпаться разного рода оповещения о пропущенных звонках и сообщениях в мессенджеры. Смахиваю всё одним движением пальца и, открыв телефонную книгу, жму на заветный номер.

Мне необходимо услышать родной голос, рассказать, что всё было обманом.

– Кому ты звонишь? – доносится мне в спину от мамы. – Анька? Куда ты пошла? Давай попьём чаю, а?

Господи, я не выдержу всего этого…

– Анют? Как ты? Как долетела?

– Она обманула нас, Вик. Снова-а…

Я больше не сдерживаю рыданий, проскальзываю в спальню, опускаюсь на пол по полотну закрытой за собой двери и изливаю сестре душу.

– Вот же твари! – шипит сестра, пока я всхлипываю в трубку. Я ей рассказала и об участии Линды Гросс. – Надо было догадаться об этом, по тому, что происходило у нас. Настоящий дурдом, Анют. Но ничего, всё наладится, веришь? Вернёшься домой, и всё будет хорошо.

– Как Ник? – тут же спрашиваю я. – С ним всё в порядке?

– Он… хорошо всё с ним, Анют. Вот что, Ань, – твердеет её голос. – Бери-ка ты свои вещи и дуй в гостиницу, ладно? Я закажу билеты на самый ближайший рейс, и сообщу тебе о нём в сообщении. Договорились?

– Спасибо, Вика.

– Глупости. Я люблю тебя, Анют.

– И я тебя.

Я откладываю телефон на пол, стираю рукавом кофты, который вытягиваю из-под куртки, слёзы с щёк, шмыгаю носом, и тут слышу глухое бормотание мамы со стороны кухни. Отсаживаюсь чуть в сторону, чтобы немного приоткрыть дверь, прислушиваюсь. Бормотание сопровождает шуршащий звук. Словно она что-то ищет. В моём рюкзаке.

Поднимаюсь на ноги и лечу на кухню. Мама дергается на моё появление, отбрасывает от себя ставшим бесполезным рюкзак. В её пальцах зажат мой паспорт с грин-картой. В другой руке – ножницы.

– Нет, – выдыхаю я. – Ты не посмеешь…

Лицо мамы совершенно несчастное, но синие глаза, так похожие на мои, блестят непоколебимой решительностью. Она медленно кивает. Острые концы ножниц ползут в стороны.

– Я не отпущу тебя, Анька, – всхлипывает она. – Не могу я без тебя, ясно?

– Пожалуйста, мам…

Мелкие кудряшки подпрыгивают, когда она качает головой.

Я бросаюсь к ней. Налетаю на спину, потому что она резко отворачивается. Ножницы скрепят по плотному материалу. Я что-то кричу, цепляясь пальцами в руки мамы, чтобы помешать. Она что-то отвечает, отталкивая меня. Пальцы в ручках ножниц побелели от напряжения. Мы боремся. Ревём белугой обе. Я больно ударяюсь бедром об угол стола. Мама ранит палец об острый край ножниц. На моём фото остаётся кровавый отпечаток.

Одна половинка паспорта летит к полу. Шлёпается о линолеум. Мы обе замираем, тяжело дышим.

Я делаю медленный шаг от мамы. Ещё один. Ноги дрожат. Меня всю трясёт.

Разворачиваюсь и бегу вон из квартиры, хлопнув за собой дверью с такой силой, что грохот разносится по всему подъезду.

Улица встречает меня преддождевым воздухом и мрачным раскатом грома. Секунда, и на меня обрушивается холодный ливень, разбавляя злые слёзы на моих щеках. Я и так не разбирала дороги, а теперь и подавно не вижу, куда иду. Огибаю оградку, внезапно появившуюся из-за пелены дождя. Вода льёт за шиворот, мокрые пряди волос липнут к коже лица и шеи, джинсы, как вторая кожа, облепляют ноги. Подхвачу воспаление лёгких и умру.

В чужой стране, которую никогда по-настоящему не любила.

Вдали от родных и близких. Вдали от Никлауса.

Господи, как же больно…

Чем же я так не угодила миссис Гросс, чем так не угодила собственной матери? За что они меня ненавидят?!

Я хороший человек! Я не заслуживаю подобного отношения!

Дождь внезапно исчезает. Я останавливаюсь, отбрасываю с лица мокрые пряди и понимаю, что вошла под арку. Гулкое эхо дождя проходит сквозь меня, чтобы отразиться на другом конце просвета. Опираюсь спиной на старый кирпич, поднимаю лицо вверх и с силой сжимаю кулаки. Пару раз бью ребром ладони обеих рук по стене. Физической боли не чувствую.

Так паршиво, как сейчас, мне не было никогда в жизни.

Ощущение, что я провалилась в тёмный и мрачный колодец, из которого невозможно выбраться. Я уже стёрла все пальцы в кровь, до мяса сломала пару ногтей, на моих коленях и локтях ноют от противной боли ссадины – я не оставляю попыток вырваться из заточения, но все они в итоге тщетные.

Опускаюсь на корточки, обнимаю руками колени и утыкаюсь в них лбом.

Не знаю сколько проходит времени, когда меня внезапно окутывает спокойствие. Разливается горячим теплом в груди, словно я глотнула обжигающего нёбо и язык чая. Я поднимаю голову ровно в тот момент, когда дождь прекращается. Просвет арки заполняет вечернее солнце, играет золотистыми бликами в зеркалах луж, которые отражают кусок здания.

Поднимаюсь на затёкших ногах и возвращаюсь к дому мамы.

Родителей не выбирают – народная мудрость и истина. Ни я, ни Ник не виноваты в том, что натворили или ещё натворят две эти женщины. Нам лишь остаётся не сдаваться и бороться друг за друга, пока не иссякнут силы. И даже тогда не опускать рук.

Я готова. Надеюсь, и Никлаус будет полон решимости.

У меня