Лион Измайлов - Измайлов Лион Моисеевич

— Да как вам не стыдно, — возмущалась Надя, — что вы несете, только послушайте, — и дальше Надя говорила уже учительским голосом и как по-писаному: — Взрослый человек, а такие глупости говорите. Да как вы могли так поступить?

— Но я люблю вас, — внезапно сказал Синичкин. В эту минуту он искренне верил в свои слова.

— Как же вам не стыдно говорить такое! Вам, наверное, кажется, что любить можно сразу двух Вы ведь женатый человек!

— Я не женат! — закричал Синичкин.

— Как не женат?! Да вся страна знает, что вы женаты, а вы из меня дурочку делаете.

— Но я развелся, клянусь вам, я развелся.

— И все равно, не имеете права, не имеете, — повторила Надя. Сама не совсем понимая, на что Синичкин имеет права, Надя повернулась и убежала.

И Синичкин остался в недоумении. На что он не имеет права? Непонятно. Не имеет право разводиться или любить Надю?

Синичкин вернулся в свою комнату. Томился, ждал Семенова. Хотелось поговорить, поделиться. Из-за окна послышались какие-то шорохи, приглушенные голоса. Мерно накатывали волны. Смешок раздался по аллее. Все это еще больше возбуждало Синичкина, и он не мог спать и ждал как брата, как лучшего друга Семенова. И тот наконец явился, перемазанный помадой, и тут же сказал:

— Не мужское это дело о женщинах рассказывать, так что извини и даже не спрашивай. Ни слова, друг, ни слова.

— Да я и не спрашиваю, — сказал Синичкин, — просто хотел с тобой посоветоваться.

— Только не рассказывай, потому что не мужское, брат, это дело, о женщинах говорить.

Но Синичкин уже говорил:

— Ты пойми, она убежала, я ее, наверное, обидел. Но что делать, ты скажи, ну что, я действительно понравиться не могу?

— Вот о тебе я говорить согласен, а о женщинах не мужское дело говорить. Ну так и быть, я тебе скажу. Таисья — женщина класс. Ну я тебе скажу, женщина так женщина. Только о женщинах ни слова.

А тебе я так скажу. Любишь — женись. А я человек женатый. У меня знаешь жена какая. Она ежели чего — то все. Конец. Крышка. Ну Таисья, — и Семенов даже глаз прищурил, — а до моей все равно далеко. Но я так тебе скажу, каждая женщина — это загадка. Вот чего ты в ней нашел — неизвестно. А она в тебе — непонятно. Две загадки в одно время… Но о женщинах ни слова. А Надюха, я тебе так скажу, она человек. Мне и Таисья сказала, Надьку в обиду не дам. Ты там не того? — подозрительно спросил Семенов.

— Не того, — пробурчал Синичкин.

— То-то, а то знаешь, у вас, артистов, сегодня одна, завтра другая.

— Где уж нам, — сказал Синичкин.

И в то же время Таисия и Надя в своей комнате обсуждали свои отношения.

— Ну как твой? — спрашивала Таисия, и, как только Надя собиралась ответить, та продолжала: — Мой сурьезный мужчина, честный. Сразу говорит, я женат, и точка. Видала, мог бы ведь баки позабивать. Они же на юге все неженатые. А этот нет, говорит, люблю жену и точка. Ну твой-то, твой-то что?

Не успевала Надя открыть рот, как Таисия продолжала:

— Обхождение у него натуральное. Ну я тебе скажу, сурьезный мужик. Хочешь, говорит, к тебе в командировку потом приеду. Фотокарточку жены показал, ничего женщина, тоже сурьезная. И говорит, люблю ее, и все. Вот что значит честный человек. Не то, что некоторые навешают лапшу на уши, а ты реви потом. Твой-то ничего? Ты смотри, Надюха, они же до того хитрые. И где ж у них справедливость спрятана, никто не знает. Но что ни говори, а я мужиков уважаю.

На том разговор и закончился. И, уже погасив свет, Надя сказала:

— А глаза у него серые, как Черное море.

На следующий день в столовой Надя даже не поздоровалась с Синичкиным. И даже не взглянула в его сторону. Напротив, Таисия на Семенова бросала яростные взгляды.

Для Синичкина день тянулся занудно. Семенов все убегал к Таисии, о чем-то с ней говорил с серьезной миной или шутил и Наде бросал:

— Ну, Надюха, ты даешь, присушила парня, просто нет сил.

На пляже Синичкин попытался было поймать Надин взгляд, но она тут же отвернулась, и после обеда Синичкин улегся спать и вставать не хотел до самого ужина. И суетящийся Семенов со своими бодрыми возгласами: «Не горюй, паря, все будет по первому классу», — действовал на нервы.

Однако перед ужином Семенов уже обеспокоился и говорил серьезно:

— Ты что, Леонид, занемог, что ли?

— Да, слегка, — отвечал Синичкин.

— Ну встряхнись, выступать-то надо, — беспокоился Семенов.

— Надо, — согласился Синичкин.

Синичкин думал, что Надя и на вечер не придет. Но Надя на встречу с популярным артистом пришла.

Вообще настроение у всех было приподнятое. Перед входом толпились дети, которых не пускали в зал, но потом, конечно, всех впустили.

Синичкина трясло, он никогда в жизни не выступал перед таким залом и в такой роли. То есть он выступал в своем деле, в конкурсах, но там он, несмотря на волнение, был уверен в себе. А здесь просто пытка. Хорошо еще, Семенов сопровождал Синичкина на эту общественную экзекуцию.

— Крепись, Леонид, — поминутно говорил он. И в сторону окружающим: — Вот это артист! Сколько лет на сцене, а перед выходом волнуется. Не боись, Леня, все сбудется.

Вечер был организован традиционно. Вышел культработник, объявил, с кем сегодня встречаются зрители. То есть объявил все, что только можно: и лауреат премии, и народный артист, и заслуженный деятель — полный набор. Зрители, естественно, бурно аплодировали. Затем пошли ролики, то есть фрагменты из фильмов, а потом на сцену под гром аплодисментов вышел сам «Куравлев». Выход «Куравлева» культурник сопровождал криками в микрофон:

— Нет, это не море вышло из берегов. Не снежная лавина в горах. Это отдыхающие дома отдыха «Спартак» встречают своего любимца — Леонида Куравлева.

«Любимец» очень смущался, и публике это нравилось. Нравилось, что он вот такой знаменитый и в то же время простой, не задается и говорит как все — маловразумительно.

Синичкин же перед вечером вспомнил подобные встречи с киноартистами, вспомнил, что в таких случаях говорили любимцы публики, и поэтому сказал:

— Нам, артистам, всегда волнительно встречаться с вами, зрителями, поэтому, может быть, вы будете задавать мне вопросы, а я буду отвечать.

И сразу ему стали задавать вопросы:

— Как вы стали артистом?

— Расскажите о своем творческом пути.

— Ну что вам сказать, — начал входить в роль Синичкин. — Я с детства хотел быть то летчиком, то врачом, а потом подрос и понял, что могу быть только артистом и тогда сбудутся все мои мечты, я смогу быть и летчиком, и врачом. Вот я и поступил в театральный институт.

Кто-то из зала крикнул:

— А я читал, что вы ВГИК закончили.

Синичкин на миг смешался, но нашел выход из положения:

— Я и говорю, поступил в театральный институт, а закончил ВГИК, потому что уже на третьем курсе понял, что жить не могу без кино. Потому что кино самый массовый вид искусства. Ну вот, закончил я институт, потом работал и стал парикмахером, — вдруг неожиданно для себя сказал Синичкин.

— Кем? Кем? — переспросили из зала.

— Артистом стал, — Синичкина аж в жар бросило, поэтому он поспешил продолжить: — Вы не думайте, что артистом быть легко, — а далее Синичкин стал вспоминать чужие байки о том, как трудно живется им, артистам, как они в холод лезут в прорубь, как они в пургу замерзают, как они по 18 раз снимаются в одном кадре — и все это ради самого массового из искусств, ради кино.

— Если так трудно, взяли бы да и бросили, — крикнул из зала какой-то зануда, но на него тут же зашикали, а какая-то женщина даже сказала:

— Люди мучаются, страдают, чтобы потом такие, как вы, удовольствие получали. Люди ради искусства стараются.

— Да, да, — не унимался зануда, — а денежки-то небось лопатой гребут.

На него опять зашикали, но вопрос остался висеть в воздухе, и какой-то мужчина встал и оформил его словами:

— Вот вы меня, конечно, извините, мы с полным уважением относимся к киноискусству, но все-таки, какая у вас, у артистов, зарплата? Ну если вы свою не хотите назвать, то какая, допустим, у других? А то у нас спор — один говорит, у вас зарплата, а другие спорят, что артисты после концерта все, что в кассе, между собой делят.