Лион Измайлов - Измайлов Лион Моисеевич

Автобусы, на которых противными голосами зазывают санаторных отдыхающих, таксисты, комплектующие пассажиров по принципу «по одной дороге, но в разные стороны».

А вот и наш герой — В. Синичкин под покровительством Семенова усаживается в такси, и трудно поверить, но вдвоем едут в одной машине. Видно, надоело таксомоторному диспетчеру ничего не делать, и пришлось таксисту ехать всего лишь с двумя пассажирами в сторону дома отдыха «Спартак». Семенов радовался жизни, хлопал Синичкина по коленям, а Синичкин пребывал в тяжелых раздумьях.

— Ну что, — подтрунивал над ним Семенов, — теперь небось не станешь говорить, что не артист. Володькой небось не назовешься. Будешь как миленький Куравлевым. Иначе — хана.

— А вы бы не радовались чужому несчастью, а помогли лучше.

— Тоже мне несчастье, — засмеялся Семенов, но, увидев мрачное лицо Синичкина, все же подбодрил: — Ты, парень, не боись. Все будет хоккей. Со мной не пропадешь. А ты уж если так от публики бережешься, так надел бы очки темные.

— И правда, — вспомнил Синичкин и нацепил себе на нос чудовищного вида светозащитные очки.

— Ну ты даешь, — развеселился Семенов. — Трофейные, что ли? У нас такие лет сорок не выпускают. Может, это для плавания лучше или для газосварки. Может, артиста в тебе и не признают, но как шпиона могут арестовать.

Синичкин молчал, смотрел в окно. Доехали до дома отдыха. Семенов оставил Синичкина у административного корпуса и забежал внутрь. Что уж он там говорил, неизвестно, но только когда Синичкин потом вошел в корпус, с ним почему-то разговаривали шепотом. Женщина с крашеными буклями говорила, озираясь:

— Не волнуйтесь, товарищ Куравлев, мы вам верим. Пришлют путевочку, тогда и оформим. А мы вас тем временем в отдельный номерочек, чтобы никто не тревожил.

— Нет, — сказал Синичкин, вспомнив, что номер у него двойной. — Нет, я хотел жить с товарищем Семеновым, если, конечно, можно.

Среди администрации пошел шепот:

— До чего же скромный.

— Вот молодец.

— Вишь, с народом хочет побыть.

И Семенов, гордо улыбаясь, пробасил:

— Э-т-та по-нашему. Уважаю, — взял чемодан Синичкина и направился в сторону жилого корпуса.

А Синичкину ничего другого не оставалось, как схватить тяжелый семеновский чемодан и потащить его вслед за Семеновым. Регистраторша шла следом и говорила:

— Вы только не волнуйтесь. Никто, кроме вас, меня и товарища Семенова, ничего знать не будет. Все так и будут думать, что вы это не вы. А вы в очках и все в секрете. Только вы, я и Семенов.

Но у двери корпуса она вытащила из кармана кучу открыток и попросила «Куравлева» дать автографы для главврача, повара, истопника, сестры-хозяйки и брата сестры-хозяйки. Все они, естественно, уже знали о прибытии в дом отдыха Леонида Куравлева.

Синичкину оставалось только молчать и подписывать открытки. А что ему было делать? Говорить, что он Синичкин? Без путевки и паспорта. Ночевать на вокзале? Но и там бы его нашла милиция. Без паспорта докажи, что ты Синичкин, а не верблюд. Можно было, правда, снять дня на три комнату вблизи всех мыслимых удобств и подождать, пока почта не принесет документы. Но Синичкин уже на все махнул рукой, доверившись Семенову. То есть так же, как когда-то с институтом, пошел на компромисс со своей совестью. Забыв на некоторое время, чем это может грозить совестливому человеку. Эх, была не была! Что будет, то и будет! И все, конечно, было: через час весь дом отдыха уже знал, что приехал артист Леонид Куравлев.

За ужином вся столовая украдкой поглядывала в сторону популярного артиста.

Официантка Надя, заглядевшись, наложила Синичкину столько гарнира, что съесть его Синичкин смог бы за сутки. Хорошо, что рядом был Семенов и ему на это потребовалось целых пятнадцать минут. Народ перешептывался, передавая друг другу по секрету, что это артист Куравлев, который не хочет, чтобы кто-нибудь знал, что он артист Куравлев, и потому называет себя Владимиром Синичкиным. Этому перешептыванию способствовало то обстоятельство, что соседи по столу, муж и жена, представились Синичкину и Семенову, а Синичкин в ответ тоже представился: «Владимир». Это сразу стало предметом обсуждения.

Дня два шли пересуды. Одни спрашивали, а почему это артист Куравлев отдыхает в доме отдыха «Спартак», а не в санатории «Актер». На что другие резонно отвечали, что Куравлев хочет быть в гуще народа. Именно здесь, в этой гуще, и изучает он черты нашего современника, которые так точно потом воспроизводит на экране. В связи с этим несколько дней подряд на пляже вблизи Куравлева располагалась та часть отдыхающих, которая готова была представить свои самые лучшие черты для изучения лицедею Куравлеву. Но в основном Синичкина не трогали. Ну Куравлев и Куравлев. Тем более не задается, не пьет, не скандалит, к женщинам не пристает — то есть не дает никакой пищи д ля разговоров. Ну и привыкли. И он тоже привык к своему сладкому существованию. И даже стал рассматривать хорошеньких девушек. Надо сказать, что на юге это возникает очень быстро — вот это желание рассматривать хорошеньких девушек. Все здесь на юге способствует рассматриванию хорошеньких девушек. И тепло летних ночей, и яркое звездное небо, и ритмичный шум моря, свежий воздух и хорошее питание, и, главное, абсолютное бездействие, то есть делать совершенно нечего и волей-неволей приходится об этом думать. Некоторые даже пытаются заниматься спортом. Но это мало кому помогает. Гонимые мысли вновь и вновь возвращаются в голову, не занятую более серьезными мыслями, сначала изредка, потом чаще и чаще, а потом просто постоянно начинаешь думать о том, что время идет, а ты все один и один. А все вокруг вдвоем и вдвоем, а некоторые даже втроем или вчетвером.

В первые дни глаза разбегаются, и ты, не желая промахнуться, выбираешь глазами самую красивую, вскоре становится ясно, что она в свою очередь уже выбрала самого красивого. Поэтому невольно переводишь взгляд на других, менее красивых, но, как ты полагаешь, более умных. Но они почему-то тоже смотрят на других более умных. Так проходят несколько дней, и ты вдруг замечаешь, что «все девчата уже парами, и только я один», и тут ты уже не смотришь на тех, кто тебе нравится, а ищешь, нет ли тех, кому нравишься ты. И замечаешь, как на тебе время от времени останавливается взгляд скромных глаз юной особы, на которую ты вначале и внимания не обращал, настолько она была незаметной среди ярких и разодетых южных красавиц. А теперь вдруг увидел, что она не то что не хуже, а просто значительно лучше всех остальных. И ты удивляешься, как же ты раньше-то ее не видел. Ведь это она, суженая твоя, а ты, чудак, разгуливаешь, раздумываешь. Через все эти этапы прошел и В. Синичкин, с той лишь разницей, что был он здесь знаменитостью, и на него вначале многие заглядывались, но так как он прятался, а смущение его было принято за индифферентность, то многие смотреть перестали. Большинство из них, желая лучше иметь синицу в руках, чем журавля в небе, крепко держали своих синиц и лишь изредка поглядывали на странного «журавля» — В. Синичкина. И лишь она, суженая его, ходила одна и, встречаясь с «Куравлевым», опускала глаза и краснела. Так что Синичкин однажды не выдержал и поздоровался с ней. Просто, проходя мимо пылавшей лицом девушки, сказал ей «Здравствуйте».

С этого все и началось. То есть она ответила. Тоже поздоровалась, потому что ничего плохого в этом не видела. Ведь они живут в одном доме отдыха, обедают в одной столовой, лежат на одном и том же пляже. То есть находятся, пусть временно, но в одном и том же коллективе. Она так и сказала своей соседке по комнате, что ничего тут особенного нет. Правда, у соседки на этот счет были большие сомнения. Ей казалось, что нельзя слишком много позволять этим знаменитостям. «Они такие, эти артисты, — говорила Таисия, — ты им палец сунешь, они полруки отхватят». Но Надя и не собиралась никому совать свой палец. Она поздоровалась, только и всего.

— Ну хорошо, — продолжала Таисия, — вот ты поздоровалась, а дальше что?