Падает снег - Марьяна Куприянова

Сообщив новости Тане и позвонив Лехе, я побежала собираться. Я тогда была слишком взбудоражена, чтобы задумываться, почему все складывается как по мановению волшебной палочки. А ведь к этому точно кто-то приложил свою добрую щедрую руку. Без сомнения.

***

В тот момент, когда раздался лязг открываемого замка и скрип раскрывшейся двери, в квартире уже была романтическая полутьма, разбавленная редким сиянием свечей, и негромко играла приятная восточная мелодия. Я тщательно подготовилась к возвращению Андреева домой, не к чему придраться.

Накрашена я была, как настоящая Жади из допотопного сериала «Клон», и подведенные длинными черными стрелками большие глаза хищно смотрели на меня из зеркала поверх красной паранджи. Волосы я, естественно, распустила по голым плечам, и длинные кудрявые пряди извивались вдоль спины до самого пояса. Верх от восточного костюма чем-то напоминал обыкновенный бюстгальтер с колоссальным пуш-ап эффектом, и тоже был красный с золотыми камушками. Низ представлял собой специальную юбку – годе – алую с золотыми струящимися вставками, с бесстыдным разрезом до самых бедер, открывающим ногу. На поясе у этой юбки нашиты золотые плоские пуговицы, которые позвякивают при танце. Всегда мне нравилась моя фигура в этом костюме, особенно открытый живот и туго обтянутые бедра. В свете свечей я смотрелась тем более великолепно.

Вошедший в зал Андреев застал меня в полной боевой готовности. Увидев, как я, не двигаясь, стою посреди помещения, на коврах, в позе греческой амфоры, а вокруг меня горят свечи, пахнет восточными благовониями и ненавязчиво играет арабская мелодия, Андреев застыл на месте с таким удивленным видом, какого я еще за ним не наблюдала. Пожалуй, это самое меньшее, чего он ожидал увидеть, вернувшись домой, подумала я с улыбкой, скрытой под паранджой и, медленно извиваясь, двинулась в его сторону. Максим, наблюдая за моим приближением, терялся все больше и шевелил только глазами, еле удерживая рот закрытым. Приблизившись вплотную и взяв его под руку, чтобы отвести на диван, и при этом не переставая танцевать, я отчетливо слышала, как он сглотнул слюну, вытаращив на меня глаза.

Я мягко довела его до дивана и усадила – Андреев двигался так, будто у него отянялись конечности. Поза, в которой он уселся на свой же диван в своей же квартире, напоминала мне скромного семнадцатилетнего ботана, который впервые пришел в гости к девушке. Но смеяться было нельзя, впереди оставалась главная часть – сам танец. Я отошла на пару шагов и стала извиваться, как уж на сковороде, только медленно, возбуждающе, в такт музыке, виляя бедрами почти под носом у зрителя. Зритель, кстати, немного отошел от шока, широко расставил ноги и впился пальцами в обивку дивана от напряжения. Рот его приоткрылся, а завороженный, затуманенный взгляд скользил то по изгибу моей голой талии, то по открытой груди, то по струящимся локонам, то по ноге, порою откровенно показывающейся в высоком разрезе юбки. По глазам Максима было видно, что он прилагает огромные усилия, чтобы дотерпеть до конца. Выдержка сорокалетнего мужчины подходила к своей последней отметке.

Музыка стихла, и я замерла, круто изогнувшись прямо перед Андреевым, как волна. Моя фигура в тот миг могла бы напомнить песочные часы. Максим подорвался, словно пружину отпустили, подхватил за бедра, круто развернулся и уронил на диван, тут же навалившись сверху и глухо при этом рыкнув. Я только и успела за эти две секунды паранджу с лица сорвать. Андреев умело расположился между ног, повел большой ладонью по голой коже от колена к бедру, при этом он мычал и шипел от удовольствия.

– Кажется, на меня напал какой-то уголовник, – я даже в этот момент не выдержала, чтобы не пошутить над ним.

Нагнувшись, чтобы укусить меня за мочку уха, Максим просипел:

– Уголовник жаждет женского тела.

– Совсем оголодал в своей камере.

– Девочка-девочка, а я тебя съем, – пророкотал Андреев перед тем, как совершить нечто уж вовсе неприличное, что даже и описывать стыдно.

В те мгновения мой затуманенный страстью мозг ясно осознавал, что рядом с этим человеком рассеиваются все мои беды, сомнения, неприятности. Максим заслоняет их своей широкой спиной, сам того не замечая. Рядом с ним мне не нужно задавать ненужных вопросов и получать ненужные ответы. Уплывает прошлое, а будущее представляется чистым и прозрачным. Мы можем молчать при встрече, и при этом знать, что чувствует каждый из нас; можем спорить и браниться, но при этом между нами никогда не будет недопонимания; можем быть холодны друг к другу, но при этом чувство, возникшее между нами и крепко нас связавшее, останется неизменным. И самое главное: я вижу и принимаю его без розовых очков, что были всегда спущены мне на нос в отношении Миши.

Боже мой, неужели все наконец кончилось? Кончилось благополучно. И это у меня-то? У человека, который поклялся себе больше никогда не верить в добро и в чудо? Жизнь иронична. Но не бывает худа без добра. Хорошее все-таки случилось со мной, но это оказался не Миша, как я думала раньше. Михаил стал только необходимым барьером для подготовки меня к хорошему. Все дурное нужно уметь пережить, чтобы после, многому научившись и многое осознав по-новому, суметь правильно оценить таких людей, как Андреев, как Громовы. Любое несчастье случается для того, чтобы подготовить тебя к счастью. К по-настоящему добрым людям, а не к тем, которых ты идеализируешь; к по-настоящему светлым событиям, а не к тому, что ты себе большей частью придумываешь. Тебя учат ошибаться на второсортных, чтобы, когда в твоей жизни появится истинное добро, ты его не проморгала, не пропустила, не ошиблась. Это нужно знать и в это нужно верить, как в нерушимый закон жизни. Ведь жизнь – это великий дар, и у нас нет повода и права не ценить ее.

XXIX. Жизнь

– А Комов-то глаз с тебя не сводит, пока Максим не видит, – заметил Сергей, облокотившись на кухонный стол и ожидая моих указаний.

Леха молча возился с укропом, стоя к нам спиной. Я проверяла степень проваренности картошки, и когда Сергей сказал про Комова, поморщилась. Мне было неприятно об этом думать, потому что я еще давно начала догадываться о непростом отношении Комова ко мне, о котором он сам умалчивает.

– Знаю, – сказала я недовольно. – Сама все вижу. Но вряд ли это дальше взглядов пойдет. Побаивается он Мака.

– Однако, – многозначительно сказал Сергей и хмыкнул.

– Ну что они там? Еще не умерли с голода?

– Если кто и умирает от голода, так это я, – невесело подал голос Леха, мелко кромсающий укроп.

– Погоди ты, дармоед. Уже воду сливаю. Ты порезал?

– Да сто лет назад! – повеселевшим голосом воскликнул Леха.

– Масло