Падает снег - Марьяна Куприянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Леха забрел в квартиру, как медведь в берлогу, потянулся и завалился на кровать. Через пять минут он уже не откликался на мои обращения, и я тихонько вышла из его комнаты на кухню, подумав, что так будет даже лучше. Мне как раз нужно сделать кое-какое дело, свидетелей которому я бы не хотела иметь.
Заварив чай покрепче, я уселась на кухне за большую цветастую скатерть и набрала мамин номер. Трубку подняли почти сразу – мама всегда так, словно только и делает, что сидит на телефоне и ждет, когда же ее любимая доченька позвонит. Я собрала волю в кулак и решила не ходить окольными путями.
– Привет! – с ходу сказала она. – Как там у тебя дела, как сессия идет?
– Мама, с учебой все хорошо.
– А что с твоим голосом? – испуганно пролепетала трубка. – У тебя все в порядке?
– Мам, папа рядом?
– Ну, конечно, вот он. Дать его?
– Нет. Ты не могла бы включить громкую связь?
– Сейчас-сейчас; а ну выключи свой телек! Сколько можно! Дочь звонит родная, у нее что-то случилось! – сердито ругалась мама на отца. Тот что-то бормотал в ответ в своей манере, и мне вдруг так захотелось к ним, и так стало тепло на душе, как будто я вернулась на родину после долгой разлуки. – Включила. Говори, мы слушаем.
– Привет, – запоздало поздоровался отец.
– Здравствуй, пап. Родители, мне нужно рассказать вам кое-что очень важное. Пока я буду говорить, пожалуйста, не перебивайте меня, дослушайте до конца, хорошо? Я отвечу на все ваши вопросы, но только… потом…
– Ты в беде? Нам приехать? – мама запаниковала, как обычно, раньше времени.
– В беде не я. Послушайте, – я решительно выдохнула, – я полюбила одного человека, очень хорошего человека, в своем роде… Он сильно мне помог. Помог разобраться в себе и забыть прошлое, которое так угнетало. Я сейчас говорю абсолютно серьезно. Вы понимаете?
– Конечно, – сказал отец немного недовольно. – Полюбила – это хорошо. Забыла того урода – еще лучше. В чем же беда?
– Этот человек попал в беду. Из-за меня.
– Ах, дочка! – воскликнула мама. – Как же так!
– Мама, пожалуйста, – я скрипнула зубами, но тут же смягчилась. – Я совсем-совсем не думала, что все выйдет так. Я плохо с ним поступила, и теперь очень хочу помочь.
– Он наделал делов, и теперь у него проблемы с законом? – спросил проницательный папа. Спокойно так спросил, безо всякого чувства в голосе, я даже вообразила себе, как он, задавая этот вопрос, заломил густую седую бровь и сделал немного надменный взгляд, как это у него обычно выходит.
Мне пришлось прокашляться от удивления, прежде чем ответить.
– Почти. Почти, папа. Он в психиатрической клинике.
– О, господи, – обреченно вздохнула мама, а папа тихонько выругался.
– Но послушайте! Все это звучит для вас, будто он больной или ненормальный, но это не так, услышьте меня, поймите меня, поверьте мне: это все не так. Он не должен там находиться. Он там только по моей вине. И если суд его не оправдает, то он сядет. Сядет из-за того, что ваша дочь – дурочка, не способная определиться.
– А что он натворил?
Пришлось, стиснув зубы, рассказать им, что натворил Андреев. Я полагала, что это послужит концом разговору, и они убедительно попросят меня не связываться с этим человеком, ведь он опасен для общества, и пусть лучше он сидит в психушке, в тюрьме, где угодно, лишь бы не рядом со мной. Но жизнь, не перестаю это повторять, – штука удивительная и любящая ломать все ожидания и надежды.
– Хорошо, а что от нас нужно, дочка?
Ошарашенная, я помолчала несколько секунд.
– Деньги на адвоката.
Хотелось задушить себя за эти слова, такие сухие и такие непозволительно приказные по отношению к собственным родителям.
– Простите, что обращаюсь к вам… Вы – те люди, которые помогут всегда. И к вам я всегда могла обратиться за помощью. Я все всегда старалась решить сама, чтобы лишний раз не тревожить вас… Но сейчас мне действительно нужна помощь.
Папа и мама стали возбужденно переругиваться между собой. Я плохо разбирала фразы, но среди них мелькали и маты тоже. Наконец, скрепя сердце, они пришли к согласию, и папа объявил мне:
– Сколько нужно денег?
Вместо ответа я всхлипнула и пустилась в благодарности. Совсем не так я представляла себе исход этого диалога.
Вернувшись в комнату только через полчаса, я обнаружила, что Леха все еще спит. Спал он всегда настоящим богатырским сном, нарушить который не мог бы и выстрел из пушки прямо под кроватью. Я наклонилась над ним и посмотрела на ангельское ясное личико, заросшее и расслабленное. Им хотелось любоваться. Сесть прямо тут, положить подбородок на кулачок и любоваться тем, как он видит сны и сладко причмокивает, шевеля губами. Я улыбнулась, понимая, насколько успела привязаться к этому черту.
Леха даже не почувствовал, что я перелезла через него и устроилась на кровати в узкой расщелине между ним и стенкой, на которой висел тот самый старый советский ковер, в узорах которого каждый из моего поколения перед сном находил множество любопытных фигурок. Громов лежал на боку спиной ко мне, и его масштабная спина загораживала мне обзор всей комнаты, кроме потолка. Я тоже легла на бок и нежно погладила его по руке, наполовину засунутой под подушку. Леха спал в позе бегущего, раскинув ноги, погрузив обе руки под подушку, а лицо глубоко утопив в ней. Прикосновения моего он не почувствовал, но это было и не нужно. Это я сделала, чтобы правильно настроиться.
Я где-то слышала, что когда человек находится в состоянии полусна-полудремы, он честно, не задумываясь, отвечает на простые односложные вопросы. Сейчас вот мы это и проверим. Но для начала надо привести испытуемого в нужное состояние.
– Лё-ё-ё-ёш, – позвала я тихонько, прислоняясь к нему. – Лёша-а.
Слабое мычание.
– Ты же спишь, да?
Снова мычание, отдаленно напоминающее «угу».
– Твоя фамилия – Громов?
Та же самая реакция. Отлично! Надо
