Барон и рыбы - Петер Маргинтер

— Дун? Ну правильно! — Симон вспомнил туманный вечер, когда они с бароном ходили к продавцу рыб Тимону. Он обернулся к барону и напомнил ему, что это — тот самый удивительный художник, столь быстро и мастерски вырезавший силуэт великого ученого.

— Поистине день неожиданных встреч, — констатировал барон, морща лоб. — Сперва — Мюллер-Штауфен, теперь вот этот. Нисколько не удивлюсь, если знакомыми окажутся и хозяева замка.

— Ничуть не бывало, — успокоила его Саломе Сампротти. Затем нагнулась к вырезывателю силуэтов и настоятельно велела ему доложить о себе и своих спутниках.

— Господа не любят, когда им мешают, но бывают и исключения: уверен, что они с радостью примут монсеньора.

Г-жа Сампротти задумчиво поглядела ему вслед.

— Физиономист. Последуем за ним! — Она дернула за повод осла, коротавшего время за чертополохом, и энергично хлопнула его по крупу.

Путь ей преградил проводник.

— Я и шагу дальше не ступлю, — заявил он. — Замок заколдован, а живут в нем помешанные. Я вас предупреждал.

Симон бросил ему монету, он поймал ее на лету так ловко, будто всю жизнь только и упражнялся в ловле мух, потом, не поблагодарив, сунул ее в карман.

В толстую стену барбигана была вделана блестящая латунная табличка с надписью по-немецки «ТОО "Облагораживание металлов"». Барон указал г-же Сампротти на эту достопримечательность.

— Одно из остроумных изобретений хозяев, — объяснила та. — Надпись появляется на родном языке того, кто ее читает. На эту примитивную уловку попадались уже многие. Собственно говоря, ОО означает: «с осмотрительной осторожностью» — у хозяев своеобразное чувство юмора.

Барон, отнюдь не считающий уловку такой уж примитивной, все качал головой, пока они проезжали грохочущий под копытами мост. Он недоверчиво покосился на зияющую черную дыру, из которой некогда лилась кипящая смола, а теперь висели клочья серой паутины, и почувствовал внезапно страстное желание остановить мирно шагающего мула и подумать как следует, не лучше ли положиться на здравый смысл проводника и не отправиться ли к Мюллер-Штауфену отведать в компании его хористок вкуснейшей форели, пока старая провидица передает ноты хозяевам замка. Да было уже поздно. Откуда-то сбоку вынырнул облаченный в ливрею вырезыватель силуэтов. Огромным ключом он силился открыть ворота, сложную конструкцию из обитых жестью балок. Наконец они со скрипом подались.

Замок оказался совершенно романтически запущенным. В плане он напоминал челюсть, единственным зубом которой была башня. Эта часть представляла собой ухоженные руины и бесполезные развалины, служившие задником и кулисами для очаровательного садика. Прелестнейшие дети природы счастливо сочетались там с останками мужественного прошлого: старательно освобожденные от сорняков остатки стен отделяли чистенькие цветочные клумбы и грядки с целебными травами от подстриженных газонов, цветущий кустарник скрывал своды, на неуклюжие колонны опирались шток-розы, а восхитительно петляющие дорожки вели меж сирени и боярышника к тенистым уголкам, где стояла белая садовая мебель и скучали мраморные богини в более чем скромных одеяниях. Симон был очарован. Он спешился и погрузился в созерцание нимфы, удивительно похожей на одну из незнакомых кузин, она лукаво улыбалась с каменного пьедестала. Теано пришло в голову то же самое, она взяла Симона за руку и с нарочитой веселостью потянула за собой.

— Бывший замковый колодец, — пояснил вырезыватель силуэтов барону, заинтересованно остановившемуся перед круглым бассейном, где среди кувшинок резвились сверкающие золотые рыбки. — Пробит в скале двумястами пленными маврами. Он очень глубокий.

— Тут хозяева купаются в полнолуние, — добавила г-жа Сампротти. — Считается, что золотые рыбки сообщают воде укрепляющие и даже омолаживающие свойства.

— Древнейшее суеверие, — подтвердил барон. — Не зря и в наши дни все так любят пластмассовых рыбок в ванне. А карпы — наиболее чтимый символ плодовитости.

— Барон, прошу вас, здесь Теано!

— Пардон.

Обитаемой была северная часть замка, представлявшая собой несколько примыкавших друг к другу островерхих зданий с пленительным, чуть монастырским двором в середине. Попасть во двор можно было только поднявшись по высокой парадной лестнице и пройдя недлинным коридором. Поэтому барон и Саломе Сампротти тоже спешились и отдали поводья вырезывателю силуэтов, привязавшему животных к решетке подвального окна.

Во внутреннем дворе на каменной скамье сидело товарищество по облагораживанию металлов и кормило мохноногих голубей, с воркованием расхаживающих вокруг. Когда гости показались под украшенной гербом аркой и Симон приветствовал идиллию благовоспитанно-сдержанным возгласом восторга, троица хозяев поднялась и широким фронтом двинулась им навстречу. Они были в широких, похожих на рясы одеяниях и с пушистыми мягкими бородами, достигавшими пояса и завивавшимися серебряными локонами вокруг шелковых шнуров, перехватывавших тонкую коричневую шерсть ряс, со скрещенными на груди руками и спрятанными в рукавах на монашеский манер пальцами. Первый справа был очень высоким, массивным и рыжим, второй — маленьким, толстым и лысым, третий — тоже очень высоким, но тощим, с волосами, как сухой мох, и с носом крючком. Саломе Сампротти представила их: Томас О'Найн, Гиацинт ле Корфек и Максим Фанфус, барон фон Тульпенберг — ирландец, бретонец и рейнландец.

— Это, стало быть, знаменитый д-р Айбель, — удовлетворенно произнес Гиацинт ле Корфек.

— Откуда вы меня знаете? — удивился Симон.

— Лично пока не имели удовольствия, — ответил за ле Корфека высокий Томас О'Найн, — но несколько месяцев назад, по поручению г-жи Сампротти, мы сделали для вас амулет. Надеюсь, он пригодился?

— Да уж, — хмуро отвечала Саломе Сампротти.

Гиацинт ле Корфек рассматривал Симона в лорнет со странно поблескивавшими зелеными стеклами.

— Разрази меня гром, — начал было он, но Саломе Сампротти сердито взглянула на него, приложив к губам палец.

— Не в родстве ли вы с Арпадом Тульпенбергом, наследным сокольничьим Манхартсберга, что еще три года назад был президентом Зеленого Креста?{145} — осведомился барон.

— Да, но в дальнем, — холодно ответил тощий Тульпенберг. — Я имел честь платить его долги. Надеюсь, он считает, что я умер.

Барон принужденно замолчал. Австрийский Тульпенберг был всем известным попрошайкой.

— Господа, мы прибыли вовсе не с визитом вежливости, — прервала Саломе Сампротти воцарившееся молчание. — Я кое-что привезла вам, благодаря любезности нашего барона, по дружбе предоставившего в мое распоряжение уникальный документ. Вы ведь по-прежнему занимаетесь пифагорейской наукой?

Все трое разом ухватилась за бороды и польщенно заулыбалась.

— Говорите прямо, любезнейшая г-жа Сампротти, — ободрил Томас О'Найн ясновидящую, которая многозначительно похлопывала по своей крокодиловой сумке.

— Вероятно, сперва мы должны рассказать вам предысторию.

— Сударыня, умоляю вас! — барон вскинул руки.

— Не угодно войти? — Гиацинт ле Корфек указал приглашающим жестом на дверь.

— Я бы предпочел подождать здесь, пока г-жа Сампротти не окончит свой рассказ, — тихо произнес барон. — Делайте все, что сочтете нужным, сударыня. Симон, вы пойдете со всеми.

— Как вам угодно, барон. Это не займет много времени.

Барон закурил сигару и стал прохаживаться по двору. С профессиональным любопытством он заглянул в небольшой резервуар, куда по грубым каменным желобам стекала с крыш дождевая вода. Всплыл обыкновенный толстый карп и выставил из воды, ожидая подачки, покрытую серой слизью морду. Барон бросил ему обнаруженный в кармане кусочек печенья. Здоровый аппетит рыбы напомнил ему, что сам он после раннего обеда ничего не ел, и он отправился на поиски вырезывателя силуэтов Дуна, попросить стакан молока или что-нибудь в этом роде, чтобы занять время.

Последний раз он видел вырезывателя в углу двора и предположил, что тот вошел во дворец через полуоткрытую дверь.

— Мсье Дун? — окликнул барон сквозь щель. Ему почудился какой-то звук, он постучал и немедля вошел.

Барон оказался в светлом зале, напомнившем ему беспорядочно укрепленными по стенам и на полу снарядами, похожими на гимнастические, спортивный зал, устроенный его отцом в венском дворце: там, где теперь была библиотека. Он прошел мимо блестящей хромированной лестницы, каких-то латунных шаров, свисавших на цепях с потолка, пролез под брусьями и остановился на металлическом диске; тут послышался треск электрического разряда, и его сильно тряхнуло.

Он рассержено обернулся, решив, что кто-то позволил себе глупую шутку. И тут к собственному изумлению заметил, как начали расти зал и снаряды вокруг. Выросли и вытянулись брусья, перспектива искажалась все сильнее, латунные шары быстро удалялись. Он взглянул вверх. На потолке обнаружилось круглое окошко в стальной раме, под ним клубился голубоватый свет.