Ненависть - Иван Белов

Развалины появились спустя час. Лес поредел, чаща сменилась молодыми деревьями, выросшими явно на местах былой вырубки. От первой избы осталась груда истлевших бревен. Дальше раскорячилась оплывшая печь без трубы. Из земли торчала борона или плуг, с хищно загнутыми, ржавыми остриями.

— Новоалексеевское. — шепотом сообщил Стрелок.

Следующий дом накренился и рухнул, шиферная крыша покрылась мхом и болезненными березками. Рядом худая, металлическая бочка. Кучи битого кирпича, разъеденная осадками, остатки некогда пышного, плодового сада с одичавшими яблонями. Рассохшаяся собачья будка, с обрывком цепи.

Вышли к на удивление хорошо сохранившейся избе, ушедшей в землю, под собственной тяжестью, по самые окна. Дверь призывно раскрыта.

— Зайдем? — загорелся Рудольф. Всегда испытывал к развалинам болезненный интерес.

Стрелок едва заметно кивнул. Руди проскользнул внутрь. Крыша держалась на одном честном слове. В нос ударили ароматы гнили и старого дерева. Глаза постепенно привыкли к таинственной полутьме. Под ногами зазвенело не вовремя подвернувшееся ведро. В комнате, навеки, застыло время. В углу раскорячилась печь, напротив железная кровать с круглыми шарами на спинке, такие в детстве не удержался бы, пооткручивал. Кровать заправлена, матрас, одеяло и подушки превратились в сгнившее месиво. На провалившемся полу, размокший, домотканный коврик. Под потолком, у окна две большие фотографии в рамках, женщина с усталыми глазами и мужчина в военной форме с залихватски закрученными усами. Толстый слой пыли прочерченный цепочками мышиных следов. Руди поднял со стола чайную ложку и спросил удивленно вскинув брови:

— Странно, столько лет и все сохранилось.

— А кому надо? — пожал плечами Стрелок. — Зверье в кроватках не спит, с тарелок не кушает. Как жители пропали, мужики первоуральские начали было вещи таскать, не пропадать же добру, но на тех кто брал, мор странный напал. Язвами покрывались, поносили кровью и за неделю сгорали. С тех пор деревня проклятой считается, люди сюда почти не заходят.

Руди поспешно положил ложку на место, и принялся с остервенением тереть ладонь о штаны. Не хватает подхватить заразу какую.

— А может и врут, давно это было, — успокоил Стрелок, — Пойдем, тут на соплях все держится, накроет еще. Не нравится мне здесь.

Рудольф с радостью покинул ветхое строение и подставил лицо теплому солнышку. Нехорошее место, вроде нет никого, а паскудное ощущение чужого взгляда заставляет в панике озираться и ждать самого страшного.

Дальше шли молча, состояние угнетенное. Хорошее настроение улетучилось, разум играет в странные игры, мысли лезут одна паскуднее другой. Сам себя накручиваешь, выдумывая всякие гадости. Старые развалины, парочка мифов, и уже начинаешь расклеиваться, выращивая в сердце крохотные зернышки страха.

Вброд преодолели мелкую, заболоченную речонку, и километра через три вышли к насыпи железной дороги, почти полностью поглощенной разросшимся лесом. Шпалы давно сгнили, оставив на земле практически ровные полоски проржавленных рельс. Казалось сейчас прозвучит истошный гудок, и промчится призрачный поезд с мертвыми пассажирами, следующий из ниоткуда, прямиком в ад.

Здесь решили устроить большой привал. Наемника выставили охранение и зашуршали обертками армейских пайков. Лиса вызвали к Вольфу, вернулся хмурый и сообщил:

— Вам конец парни. Наша геморроидальная шишка настояла на том, что дальше с вами пойдет именно он. Сочувствую.

Этого еще не хватало, — совсем расстроился Руди. — Всю дорогу будет мозги промывать.

И естественно не ошибся.

— Командование беру на себя, — безапелляционно заявил сучий лейтенантик, едва возобновили движение. — Вам я не доверяю, унтеровские морды, пусть герр гауптман уверяет в обратном. Знаю ваши грязные мысли, заведете в засаду таких же бандитов, и поживитесь на славу. У меня навигатор, а в лесу я ориентируюсь как рыба в воде.

Стрелок молча пожал плечами, и посторонился, пропуская напыщенного ублюдка вперед. Линдер презрительно фыркнул и уверенно направился в самые дебри. Хватило обер-лейтенанта совсем ненадолго. Не прошли и полукилометра, а чудо прибор привел владельца прямиком в топкое, с виду совершенно непроходимое болото, поросшее камышом. Эсэсовец было сунулся, провалился сразу по колено, и с трудом выбрался, перемазав новенький камуфляж вонючей, зеленой жижей.

— Не понял, — удивился Клаус, тряся навигатором. — Чистая дорога обозначена, вот дерьмо.

— Так бывает герр лейтенант, — многозначительно смежил веки Стрелок. — Прямая дорога в тайге самая длинная.

— Поумничай у меня, — огрызнулся Клаус, и направился в обход препятствия, бурча под нос, и тыкая пальцем в сенсорную панель. Еще через минут двадцать он заблудился окончательно, и властно приказал Стрелку:

— Ладно, веди давай умник, но учти, я за тобой буду следить.

Стрелок пожал плечами, занял привычное место и принялся распутывать наплетенные эсэсовцем кружева. Путь пошел под уклон, уводя в бесконечный лабиринт буреломов, старых, раскрошенный скал и сырую полутьму елового бора.

Солнце застыло в зените. Стрелок остановился, припал к земле и жестом велел осмотреть местность левее.

Рудольф послушно продвинулся дальше, и едва не напоролся лицом на ржавую, колючую проволоку. Вот так сюрприз. Колючка оказалась натянута между металлических столбов с болтающимися прожекторами. Ограда основательная, высотой в два человеческих роста. Кому понадобилось отгораживать кусок красивого, но совершенно бесполезного леса?

— Чего встал, идиот? — зло прошипел в спину Клаус.

Руди посторонился, и взглядом указал эсэсовцу на препятствие.

— Твою мать, — лейтенант присел и щелкнул предохранителем. — Ты куда завел нас, свинья?

— Куда нужно, — спокойно пояснил Стрелок. — Бояться нечего герр Клаус, это просто забор, он не кусается.

— Вижу не парк аттракционов, — вскипел немец. — Откуда? У меня на карте ничего нет.

— Наследие третьего Рейха, вам понравится, — загадочно сообщил Стрелок, и жестом увлек за собой. — Сообщите группе, как упрутся в колючку, пусть идут вдоль нее на восток.

Клаус нехотя подчинился. Зашипела и защелкала рация.

В глубине периметра, за деревьями и разросшимся малинником, угадывались строения, торчали крытые ржавым железом крыши. Бесконечный ряд столбов увенчала скособоченная временем вышка, дальше угадывалась еще одна. Появился просвет, и они осторожно выбрались на опушку. Руди увидел распахнутые настежь ворота, одна створка сорвана с петель и отброшена в сторону, рядом будка охраны, с обвалившейся крышей. Просматривалась дорога из массивных, бетонных плит. Над воротами надпись на немецком «Труд освобождает». Все встало на свои места. Один из множества исправительных лагерей, разбросанных по всей территории Германской империи. После Великой войны в таких перевоспитывали унтерменшей. Последний закрыт лет двадцать назад, а этот судя по состоянию, и того раньше.