Белокурые бестии - Маруся Климова

Уже в прихожей ее догнал Алексей, он вцепился ей в локоть и забормотал: «Ах Маруся, коварная, куда же вы, как вы непостоянны и переменчивы, вы же пропустите самое интересное, ну возьмите же хоть это!» — Маруся даже не пыталась от него вырываться, так как знала, что это бесполезно, и покорно взяла тоненькую книжечку, которую он ей протягивал и на обложке которой значилось: «Отрубь Скворцени-Степанов. И ныне дикий. Стихи и переложения для таза и голоса». Она наугад открыла книжечку, где слева на странице обнаружила стихотворение Кузмина:

На берегу сидел слепой ребенок,И моряки вокруг него толпились… —

а справа — его «переложение для таза и голоса»:

На берегу сидел слепой ублюдок,Бойцы вокруг него, сопя, толпились,Оскалившись, ублюдок громко кыркнул: «Баста,Кончай базар, куда канаю, кто я,Никто из чуваков не прошпандорит мимо.И бабками меня никто не купит,Мне все до фени: бивень, лабух, фраер,Я сам балдею от своих прихватов,Одним я лажа, а другим по кайфу,Бакланы тащатся, зовут меня улетным.Олдам — кранты, мажорам — выше крыши. Кто я?»

Каждое из таких «переложений» в книжечке сопровождалось еще и нарисованными снизу «нотами» в виде всевозможных палочек, кружочков и человечков, наподобие тех, какие обычно находят археологи на стенах пещер.

В сопроводительной статье к сборнику Нежинский развивал и доводил до логического конца мысль, которую он уже начал излагать в начале презентации, но не успел завершить из-за обрушившихся на головы присутствующих яблок, точнее говоря, он писал, что некий петербургский поэт-самородок Отрубь Скворцени-Степанов, на его взгляд очень смелым и оригинальным образом сумел возродить в Петербурге уже угасшую было совсем традицию русских дворянских литературно-музыкальных салонов, давших русской культуре множество гениальных поэтов, певцов и композиторов: Чайковского, Апухтина, Алябьева, Шаляпина, Варю Панину, Фета и, наконец, Михаила Кузмина, умело сочетавшего в своем творчестве таланты музыканта, поэта и композитора, — появление же в нашу постмодерную эпоху такого самородка, как Отрубь Скворцени-Степанов, является столь же органичным и одновременно неожиданным, сколь естественным и неожиданным было открытие Ньютоном в эпоху Просвещения закона всемирного тяготения.

Маруся вышла на улицу, Алексей бежал следом, он говорил, что его всю жизнь раздирало противоречие между тягой к утонченности и естественностью. Загорулько и Кондратюк были очень утонченными, но им не хватало естественности и природной силы, которую он находил в Скворцове и Степанове, это были его Сцилла и Харибда, Гретхен и Маргарита, поэтому он был вынужден метаться между ними, попеременно склоняясь то в одну, то в другую сторону, но никто из них в полной мере, конечно, не сумел воплотить в себе того, что мог бы воплотить настоящий поэт, им всем не хватало универсальности, и только Маруся была его слабым утешением в этом мире, потому что она явилась к нему как богиня, как вечная женственность — его бренной и хрупкой мужественности…

В то же время, Загорулько, несмотря на свою утонченность, однажды послал его за пивом, он сначала не хотел идти, а потом решил, раз Загорулько посылает его за пивом, значит он — женщина, за пивом он пойдет, но Загорульку так и будет для себя считать женщиной, Загорулько — женщина, ведь такой жест могла позволить себе только женщина, а ведь он же был офицер и его прадед был подданым его Величества Короля Швеции Густава Пятого. С другой стороны, и «новые дикие», когда они собирались на фестиваль Современного Искусства в Хельсинки, они тоже, тоже стали спорить между собой, кто из них более дикий, потому что на Фестиваль могли поехать только два человека, а их было трое, а об Алексее они совсем забыли, и его учитель, поэт Ельник, тоже не обошел вниманием своего ученика, назвал его в своей книге девочкой, «эта девочка», а Екатерина Семеновна, которая посещала с ним литобъединение Ельника и жила в Гатчине, посвятила ему замечательные стихи:

Твоя душа — цветок прекрасный —Дышала ночью и весной,А наша жизнь, как дар напрасный,Прошла… Не мы ль тому виной?……Возьмемся за руки друзья,Пусть друг сжимает руку друга,И лед твоей руки, скользя,Сжигает мне ладонь упруго!

Но Загорулько, когда он принес ему это стихотворение, отказался печатать его в газете «На обочине», где он тогда работал, а ведь это замечательные стихи, в них так много чувства, Маруся и Екатерина Семеновна — вот два автора, которых он больше всего любит сейчас и все время перечитывает, критик же Торопыгин, когда его belle amie Светлана пришла к нему брать у него интервью, отозвался ей о нем в том смысле, что он педераст, а Даня, молодой человек с косичкой, тот самый, который захлопнул перед носом у Кости после выступления Волковой дверцу такси, многократно захлопывал такие дверцы перед самым носом Алексея, и не только такси, но и жилых помещений, и вообще, всякий раз, когда он его видел, он почему-то старался повернуться к нему спиной и делал вид, что Алексея совсем не замечает, когда же Алексей приближался к нему, то Даня как-то боком, незаметно для других, начинал его оттеснять в сторону и таким образом старался вытолкать за дверь, правда, однажды, после фильма Киры Муратовой «Увлечение», Алексей, проходя мимо него в фойе кинотеатра, краем уха слышал, что Дане, который в это время делился впечатлениями от фильма со своей знакомой, этот фильм, как и Алексею, тоже понравился, поэтому он сделал для себя вывод, что Даня все-таки не совсем мертвый человек, и наконец, когда Алексей пришел в гости к Николаю в его коммунальную квартиру на Загородном, к нему на день рождения, куда его, правда, никто не приглашал, и, сидя за столом, долго-долго говорил по-французски, то сидевший напротив Леша Сокольский, и вовсе вдруг, глядя на него, громко сказал: «Боже, какой дурак!»…

Маруся шла по залитой солнечным светом улице, была суббота и вокруг было полно людей, у нее слегка кружилась голова, вот уже два дня, как она ничего не ела, у нее дома не было даже хлеба. Несмотря на слабость, она чувствовала какой-то подъем, похожий на опьянение, а мысли в ее голове, наоборот, даже обрели какую-то неожиданную ясность и стройность, которых ей редко удавалось достичь в нормальном состоянии. И все-таки она не понимала, почему в конце двадцатого века, в мирное время у себя дома она не могла купить себе не только мороженое, но даже хлеба, и должна была голодать, почти как в блокаду. От осознания собственного бессилия она вдруг почувствовала жуткое озлобление на весь мир, но этого никто не должен был заметить, никто не должен был знать, как ей тяжело. Костя говорил, что, чем тебе хуже, тем веселее и беззаботнее нужно выглядеть, так как это твой единственный шанс выжить. Если же окружающие заметят твою слабость, они обязательно набросятся на тебя и окончательно растопчут. Ошибается тот, кто надеется кого-то разжалобить, все эти бабьи причитания абсолютно ни к чему, ибо такова человеческая природа, и с этим ничего не поделаешь.

Жизнь похожа на карточную игру, и если у тебя сейчас на руках нет козырей, то нужно блефовать, если ты, конечно, собираешься продолжать игру, и главное, не надо отчаиваться, так как в колоде еще много карт, и в следующее мгновение у тебя могут оказаться совсем другие карты. И потом, все люди разобщены, они не думают только о том, как бы тебя уничтожить, каждый играет сам за себя, поэтому между людьми всегда можно проскочить, как корабль между рифами, важно только не подавать виду и быть сосредоточенным.

Именно поэтому самый крупный куш чаще всего срывает тот, кому не на что рассчитывать, так бывает, потому что по законам блефа самую крупную ставку нужно делать тогда, когда у тебя совсем нет козырей, а жизнь — это и есть блеф. История Золушки — это сказка, а жизнь — это блеф. Но не каждый на это способен, сделать такую ставку, для этого нужно быть по-настоящему сумасшедшим. Во времена социальных катаклизмов и потрясений стройные человеческие ряды на мгновение размыкаются, в тесных стенах социальных ограничений возникают бреши, через которые и проходит тот, у кого в другое время нет никаких шансов, какой-нибудь сумасшедший, вроде Наполеона или Гитлера. В искусстве то же самое, ведь гений — это сумасшедший, у которого в благополучные времена очень мало шансов, и которого никто не ждет, так как истина, которую он несет людям, на самом деле, никому не нужна, она не так сложна, как это часто стараются представить, она просто никому не нужна… В последнее время это была любимая костина мысль, и он часто повторял ее Марусе.

И все-таки, у Маруси было очень хорошее настроение, потому что у нее в руках наконец-то была папка с проектом будущего романа, который она только что, полчаса назад, взяла у Кости и еще не успела прочитать, так как очень спешила в издательство, но сейчас она находилась уже в двух минутах ходьбы от «Блум-пресс», а у нее в запасе было еще минут пятнадцать, поэтому она решила зайти в Екатерининский садик, присесть на скамейку и хотя бы мельком ознакомиться с содержимым папки.