Белокурые бестии - Маруся Климова

В общем, хотя Костя и не собирался забивать себе особо голову всей этой чепухой, но лично он не сомневался, что его познаний в этой сфере хватит на десять блумбергов… Что касается конкретного плана, то можно было бы состряпать какой-нибудь триллер, вроде «Психо по-русски», главный герой которого был бы уже вовсе не молодой человек, которого била в детстве мама, как в американском варианте, так как это в Америке все помешаны на психоанализе, что Хичкок, вообще-то, верно подметил… Нет, в нашей отечественной вариации на эту тему, по мнению Кости, на роль маньяка больше всего подошел бы пенсионер-ветеран, который бы на досуге тайком мочил «новых русских», а затем бы обливал бензином их новенькие иномарки, сажал туда труп и поджигал. В общем, такой триллер был бы чем-то вроде «Ворошиловского стрелка», только с несколько иначе расставленными акцентами. В конце же, после разоблачения, этот герой, соответственно, должен был бы не вспоминать свои детские обиды, а выводить на доске мелом формулу прибавочной стоимости, наглядно показывающую, куда, в чьи руки утекает заработанный честным трудом пролетариата капитал, желательно еще, чтобы при этом он разражался мефистофельским смехом. Конечно, может быть, Костя этого не исключал, этого ветерана тоже в детстве била мама, но, скорей всего, его била бабушка, так, по мнению Кости, было лучше, симметричней. И именно такой герой, по его словам, был для современной России наиболее актуален и архетипичен…

В этом Маруся была, пожалуй, полностью согласна с Костей. Она помнила, с каким нетерпением ее мама ждала просмотра фильма «Ворошиловский стрелок» по телевизору, и как она настоятельно советовала Марусе обязательно его посмотреть. Сюжет мама в общих чертах уже знала: разгневанный ветеран мстит «новым русским» за изнасилованную внучку. В конце концов, мама даже специально пригласила Марусю в день премьеры фильма по телевизору к себе, что с ней редко бывало, и накрыла праздничный стол. Может быть, конечно, это было случайное совпадение, но все-таки, других поводов для этого, вроде, в тот день не было. Правда, сам фильм маму немного не удовлетворил, ей там чего-то явно не хватало, она не могла скрыть своего разочарования, она даже так тогда и сказала Марусе: «Ну, могли бы и еще получше все показать.»

Вот это «еще получше», видимо, Костя и намеревался воплотить в своем триллере, правда, он еще окончательно не решил, на какой теме ему остановиться. Возможно, это будет эротический триллер о секс-террористке, заражающей СПИДом своих сексуальных партнеров, причем не по заданию, а просто так, из любви к искусству. «Все остается людям» — такое название для этого триллера казалось Косте наиболее подходящим… А может быть, и что-нибудь еще… Косте нужно было еще немного подумать, но пусть Маруся не волнуется, он предоставит ей синопсис точно к намеченному сроку, Блумберг будет доволен…

Были и еще кое-какие мелочи, например, если главную героиню преследует маньяк, то ее подруга или же сестра обязательно тоже должны были погибнуть. Этот прием, по словам Кости, заставляет читателя сильнее почувствовать приближение опасности, а всех этих героев, наряду с теми, о ком он уже говорил, Костя относил к числу так называемых «обреченных». Вообще, на этих «обреченных» персонажей у Кости, судя по всему, был особый нюх. Стоило ему минут десять-пятнадцать посмотреть фильм, как он сразу же чувствовал, кто из героев будет убит, у него на них выработалось особенное чутье. А ведь иногда это бывает не так просто определить. Например, Костя далеко не сразу заметил, что, если какой-нибудь из героев фильма как-то уж очень симпатичен, жизнерадостен, неестественно много шутит и смееется, то он тоже обязательно должен был погибнуть, но это делалось уже, видимо, для того, чтобы у зрителей не оставалось никаких сомнений в справедливости неотвратимого наказания преступника или маньяка, посягнувшего на их любимца…

Они договорились встретиться через несколько дней, и Маруся радостно побежала домой звонить Блумбергу.

Через два месяца после Полнолуния и премьеры «Лунной сонаты» Маруся снова натолкнулась на «новых диких», но уже в музее Неофициального искусства, который находился в том же доме, что и Большой концертный зал Академии Мировой музыки, на той же лестнице, только этажом ниже, музей занимал самую большую сорокаметровую комнату огромной коммунальной квартиры, которая, как и все квартиры этого дома, давно была расселена.

На сей раз «новые дикие» презентовали там свой поэтический сборник, на эту презентацию Марусю затащил опять-таки Алексей. Параллельно с презентацией, тут же, в Большом выставочном зале музея неофициального искусства, проходила выставка «Фото на память», в связи с чем на всех стенах комнаты в большом количестве были развешаны белые листы бумаги разных форматов и размеров с многочисленными разнообразными надписями, сделанными карандашом и чернилами, вроде: «Дорогому дедушке от внучка Славочки. Сочи, 1972 г.» или «Любимому Пусику от его Мурки. Ленинград. июнь,1987.», а так как выставка была организована при поддержке Института Гете, то часть подписей была на немецком языке: «Дорогой Герде от Клауса, январь 1943 года, Восточный фронт» и т. п.,- все листы были просто прикреплены к стене кнопками.

В комнате на расставленных стульях сидело не более десяти человек. Маруся опять увидела знакомый таз в руках Отрубева, только ноты перед ним на сей раз были разложены на настоящем пюпитре, Скворцов сидел за столом с маленькой книжечкой в руках лицом к зрителям, а Степанов, очевидно, тем временем лежал, накрытый с головой одеялом, на поставленных у стены стульях у Скворцова за спиной, точно это Маруся определить не могла, потому что лицо лежащего было закрыто, на всякий случай Маруся села в самый задний ряд, подальше от выступающих, предварительно тщательно осмотревшись по сторонам, сзади у нее была только стена, а дверь в комнату находилась с противоположной стороны, за импровизированной сценой.

Внезапно возникший из этой двери философ Нежинский — тот самый, которого Торопыгин называл «русским Кастанедой» и сравнивал с Вергилием в царстве мертвых — сразу же поздравил собравшихся с тем, что наконец-то в нашем городе возрождается утраченная было традиция литературно-музыкальных вечеров русских салонов девятнадцатого века, это явление, значение которого, по его мнению, сегодня, в постмодерную эпоху, могло быть сопоставлено разве что с открытием Ньютоном закона тяготения в эпоху Просвещения… В это самое мгновение на головы присутствующих совершенно непонятно откуда вдруг посыпалось огромное количество яблок, в комнате началась какая-то беспорядочная возня, отовсюду раздавались визг и хихиканье… Маруся, со своей стороны, все-таки пожалела, что, тщательно оглядевшись по сторонам, она почему-то позабыла посмотреть наверх, и только теперь, подняв глаза к потолку, она заметила, что сверху, у основания люстры, каким-то образом был закреплен деревянный ящик, в котором и хранились заранее заготовленные яблоки, а тоненькая едва заметная бечевка тянулась от него к ноге вроде бы безмятежно сидящего за столом Скворцова. Тем временем сидевший с тазом Отрубев опять торжественно вскинул руку вверх и с грохотом ударил по тазу, а мужик, лежавший на стульях под одеялом, резким движением сорвал его с себя и предстал перед зрителями совершенно голым, более того, он тут же скатился со стульев на пол, потом поднялся и опять гордо лег на стулья, сложив руки на волосатом животе, как обычно складывают руки покойникам, это действительно был Степанов, при следующем ударе в таз он проделал то же самое, примерно после пятого падения, когда он снова улегся на стулья, его огромный красный член вдруг неожиданно встал, и его пришлось срочно снова на время прикрыть валявшимся на полу одеялом. Нежинский и Скворцов стали настоятельно советовать ему взять себя в руки и успокоиться, из обрывков фраз, доносившихся во время возникшей между ними бурной перепалки, когда они сгрудились вокруг Степанова, а также из отдельных реплик и шушуканий сидящих в зале, Марусе стало ясно, что все участники презентации были чрезвычайно встревожены поведением Степанова, главным образом, из-за денег Сороса, который выделил им на эту акцию что-то около двух тысяч баксов, через некоторое время Степанов наконец успокоился, и все началось сначала: Отрубев бил в таз, а Степанов опять падал…

Маруся поняла, что ей пора уходить, так как литературно-музыкальные чтения могли затянуться допоздна, она поднялась со своего стула и тихонько, еще раз тщательно оглядевшись по сторонам, пробралась к выходу, а если бы она заранее знала, что все это проводится на деньги Сороса, то, возможно, вообще поостереглась бы сюда приходить, так как на такие бабки, помимо яблок, которые стоили в это время года примерно рублей пятьдесят за килограмм, можно было накупить еще и такого, о чем ей было даже страшно подумать.