Ковчег завета - Грэм Хэнкок

Я поинтересовался, а почитают ли фалаша священные рощи.

— Нет, — последовал ответ, — не почитают.

— Скажите, их религия похожа хоть чем-то на вашу?

Глубокомысленный кивок.

— Да. Во многом. У нас много общего. — Без подсказки он добавил: — Основателя кемантской религии называли Анайер. Он так давно прибыл сюда, в Эфиопию. Прибыл после семилетнего голода на его родине, которая находится далеко. Путешествуя с женой и детьми, он встретил основателя фалашской религии, также путешествовавшего с женой и детьми. Они обсуждали брачный союз двух групп, но не преуспели в этом.

— Анайер и основатель фалашской религии прибыли из одной и той же страны?

— Да. Но только отдельно. Они не пришли к брачному союзу.

— Но у них была одна и та же родина?

— Да.

— Вы знаете, где она?

— Далеко… На Среднем Востоке.

— Вы знаете название страны?

— То была земля Ханаана. Анайер был внуком Ханаана, сына Хама, сына Ноя.

Меня заинтриговали и такая генеалогия, и поблекшая память о миграции рода со Среднего Востока — память, подсказывавшая также общее место рождения фалашской и кемантской религий. Я не смог добиться от уамбара подтверждения того, что упомянутый им Ханаан был библейской землей обетованной. В самом деле, несмотря на то что ему были хорошо известны имена Хама и Ноя, он уверял, что никогда не читал Библии. Я поверил ему, но и не сомневался в том, что в Священном писании скрывается подноготная только что сказанного им. В его рассказе явно проглядывало, например, отражение великого путешествия, совершенного патриархом Авраамом и его женой Саррой, которые бежали из земли Ханаанской и продолжали «идти к югу», ибо «был голод в той земле» 54. В то же время, подобно Египту из Книги Бытия, страна, из которой пришел Анайер, также была поражена семилетним голодом 55.

— Расскажите мне побольше о вашей религии, — попросил я уамбара. — Вы упомянули духов, живших в деревнях. А что вы скажете о Боге? Вы верите в одного Бога или во многих?

— Мы верим в одного Бога, только одного. Но его поддерживают ангелы.

И уамбар принялся перечислять этих ангелов: Джакаранти, Киберуа, Адерайки, Киддисти, Мезгани, Шемани, Анзататера. Каждый из них, похоже, занимал свое собственное место в природе.

— Когда наша религия была в силе, все кеманты обычно отправлялись в такие места, чтобы помолиться ангелам, дабы они вступились за них перед Богом. Самым почитаемым был Джакаранти, потом Мезгани и Анзататера.

— А Бог? — поинтересовался я. — Бог кемантов. У него есть имя?

— Конечно. Его имя — Йеадара.

— Где он пребывает?

— Он всюду. Один Бог и притом вездесущий.

Я начал уже понимать почему Гэмст назвал этот народ иудеоязычниками. Это впечатление было затем подтверждено почти всем тем, что рассказал мне уамбар во время долгого разговора в деревне Айкел. Я вел подробную запись нашей беседы и после возвращения в Аддис-Абебу тщательно изучил его ответы, сравнивая их один за другим со Священным писанием. Только завершив это занятие, я смог оценить, насколько сильным и древним было в действительности воздействие иудаизма на кемантскую религию.

Уамбар рассказывал, например, что кеманты не ели животных, не имевших раздвоенных копыт и не жевавших жвачку. Дополнительно он указал, что верблюды и свиньи считались нечистыми и есть их было строго запрещено. Подобные запреты прекрасно согласовывались с наложенными на иудеев в одиннадцатой главе Книги Левит Ветхого Завета 56.

Уамбар утверждал также, что среди кемантов не принято было есть и «чистых» животных, если они не были умерщвлены должным образом.

— Им следует перерезать горло и давать стечь всей крови, — объяснил он, добавив, что по той же причине запрещено есть любое животное, умершее своей смертью. Оба запрета, обнаружил я, вполне согласовываются с иудейским законом 57.

Продолжая разговор о питании, Уамбар сообщил мне, что кемантская религия разрешала потребление мяса и молочных продуктов за одним столом. Он добавил, однако, что считалось омерзительным есть мясо любого животного, приготовленное в молоке. Я же знал, что, правоверным иудеям запрещалось совмещать мясо и молочные продукты во время одного приема пищи. Изучив подноготную этого кошерного ограничения, я узнал, что это правило вытекает из книг «Исход» и «Второзаконие», в которых указывается: «Не вари козленка в молоке матери его» 58. Примерно тем же правилом руководствовались и кеманты.

Другое совпадение касалось дня отдохновения, который кеманты соблюдали, как и евреи, в субботу.

— В этот день запрещено работать, — сказал мне уамбер. — В субботу запрещено и разжигать костры. Если же в день отдохновения случайно загорится какое-то поле, мы не можем доле пользоваться им 59.

Эти и другие аналогичные запреты — почти в полном согласии с библейским законом — все больше утверждали меня в мысли, что религия кемантов имеет глубокий, действительно древнееврейский фундамент. Окончательно же меня убедило в этом то, что уамбар описал нечто, не имеющее ничего общего с иудаизмом, а именно: почитание «священных рощ».

Во время нашего разговора он сообщил мне, что на окраине Айкела есть коле, где я могу увидеть дерево, считающееся обиталищем мощного духа. Я съездил посмотреть то дерево, которое оказалось огромной, раскидистой акацией. Она высилась к западу от деревни на отроге возвышенности, за которой местность на сотню миль понижалась к границе с Суданом. Мягкий вечерний бриз, сдобренный дыханием далеких пустынь, дул по рыжевато-коричневым каньонам подо мной, бродил среди лощин, и подножий холмов и взмывал на орлиных крыльях над зубчатыми стенами эскарпа.

Сучковатая и массивная акация была такой старой, что легко верилось, что она простояла здесь сотни и даже, возможно, тысячи лет. В окружавшей дерево ограде на земле лежали различные приношения — кувшин масла, куча проса, маленькие кучки жареных кофейных зерен, ждущий жертвоприношения связанный цыпленок. Приношения придавали этому месту особый — мистический и жутковатый — вид, ни в коем случае не грозный, но тем не менее весьма странный.

Это впечатление потусторонности многократно увеличивал, отличая кемантское коле от любых других мест поклонения, которых я навидался в своих путешествиях, тот факт, что каждая ветка дерева до высоты примерно шести футов была увешана плетеными полосками многоцветной ткани. Шелестя под ветерком, эти ленточки и прочие висюльки словно шептали, пытаясь передать какое-то послание. Помню, я подумал, что пойми я это послание — и откроются многие скрытые пока вещи. Я суеверно дотронулся до живого дерева, ощутил его возраст и вернулся к моим спутникам, ожидавшим у подножия холма.

Позже, уже в Аддисе, после того как я проверил другие соответствия между кемантской религией и ветхозаветным иудаизмом, я не замедлил свериться со Священным писанием и трудами по библейской археологии в поиске упоминаний священных деревьев. Я не надеялся найти их. К моему немалому удивлению я обнаружил, что еще на самых ранних стадиях развития иудаизма определенным, специально посаженным рощам придавался священный характер. Я также нашел подтверждение, что такие рощи активно использовались для отправления культа. В Книге Бытие, например, говорится: «И насадил [Авраам] при Вирсавии рощу и призвал там имя Господа, Бога вечного».

Просмотрев дополнительно разные источники, я с определенностью установил следующие факты. Первое: иудеи «заимствовали» использование священных рощ у ханаанян — исконных обитателей земли обетованной; второе: рощи по обыкновению располагались на возвышенных местах (известных под названием «бамот»); третье: в них часто устанавливались каменные столбы жертвенников вроде тех, что я видел на Тана Киркос, называвшиеся — как я уже знал — «нассеботы» 60.

Мало было известно о том, как именно использовались рощи, как они выглядели, какие обряды там от правлялись или какого рода приношения там делались, Причина такого неведения заключалась в том, что жреческая элита более поздних библейских времен обрушилась на подобную практику, срубая и сжигая священные деревья и опрокидывая массеботы.

Поскольку те же самые священники собрали и издали Священное писание, не следует удивляться, что они не оставили нам ясного представления о внешнем виде и использовании рощ. Мало того, единственное указание, создававшее некое подобие образа, рассматривалось исследователями Библии как какая-то загадка. В Четвертой книге Царств говорилось о месте, «где женщины ткали одежды для Астарты» 61. При чтении этих слов в моей памяти были еще свежи, воспоминания о плетеных полосках ткани, висевших на всех ветках дерева-фетиша на окраине деревни Айкел. И мне казалось тогда (как кажется и сейчас), что слова из Книги Царств не таят никакой загадки, но все же требуют какого-то объяснения в случае кемантов, которые в сердце Африки ухитрились перенять столь древний иудео-ханаанский обычай.