Мир современных медиа - Алла Черных

Решающие изменения происходят и по сравнению с массовой информационной системой «Потеря управления и контроля за потреблением информации со стороны ее поставщика становится критической» [McQuail D., 2000. P. 126]. Это основа для формирования подлинно демократических взаимодействий, возникающих благодаря возможности отказа от навязываемой коммуникации, традиционно выполнявшей функции индоктринации желаемого и транслируемого видения действительности аудитории. Можно сказать, что в новой информационной системе господствует аполитичность как форма сопротивления языку и образному ряду политического спектакля, далеким от повседневного жизненного опыта.

4. Интернет как публичная сфера, или политика в интернете

До появления средств массовой коммуникации агора (площадь), деревенская церковь, таверна выступали в качестве публичных арен, где разворачивались политические дискуссии и действия.

Медиа (и в первую очередь телевидение), подчинили себе старые пространства политики. Они не только опосредовали прошлые взаимодействия лицом к лицу, но и выступили как самостоятельные публичные образования, где «публичное создается и существует» [Hartley J., 1992. P. 1]. При этом, как считает Поль Вирилио, по мере замены знаковой дискурсивности имиджем публичное все больше превращается в паблисити (рекламу) [Virilio P., 1994. P. 64]. Однако принятое в современной науке и ставшее уже традиционным разделение частного и публичного (именно к последнему относится «политическое»), берущее свое начало в предложенной Юргеном Хабермасом типологии [Habermas J., 1962], как оказалось, не работает в условиях Интернета.

Для Хабермаса, стремившегося выявить истоки возникновения гражданского общества и общественного мнения, формирующих реальный политический процесс, именно в ходе рационального обсуждения разных мнений в рамках публичной сферы, в качестве которой в условиях современности выступают медиа, индивиды могут достичь конвенционального согласия, что знаменует победу критического разума и представляет собой важнейшее достижение демократии. Позднее постструктуралисты, в частности Ж. Лиотар, подвергли идеи Ю. Хабермаса резкой критике, отказавшись считать рационального субъекта основой демократии, феминизма указывали на гендерную слепоту хабермасовского подхода.

Попытку объединить феминистские и постструктуралистские подходы к критике автономного субъекта, предприняла Рита Фельски [Felski R., 1989], предложив свое понимание публичной сферы. С ее точки зрения, публичная сфера вырастает из опыта политического протеста, как показали О. Негт и А. Клюге [Negt O. Kluge A.1993], отражая позиции множественных субъектов (постструктурализм) и гендерные различия (феминизм). Хотя Фельски критически пересмотрела хабермасовское понятие публичной сферы, лишив его всяческих буржуазных, логоцентристских и патриархальных коннотаций, она осталась в рамках старой традиции разделения публичного и частного, сводя «политическое» именно к публичному.

Одной из первых попыталась применить концепцию Хабермаса к анализу сетевых взаимодействий Джудит Перрол [Perrolle J., 1993] в рамках анализа разговоров на досках объявлений. Считая, что в данном случае отсутствует «идеальная речевая ситуация», она показывает искажения, возникающие в «разговорах в сети» на уровне машинного контроля, когда «осмысленность, истина, искренность и уместность… проявляются как физические или логические характеристики машины… а не как результат человеческих отношений» [Ibid. P. 351]. Основные условия речи видоизменяются в программе виртуального сообщества и остаются не затронутыми самой дискуссией. По мнению Перрол, «дизайн большинства компьютерных интерфейсов не приспособлен для проверки истинности данных, или же он разработан так, что факты могут быть подменены в зависимости от степени мастерства пользователя» [Ibid. P. 354].

Традиционно повестка дня, определявшаяся СМИ, всегда носила политический характер. Пользователь Сети, если и определяет повестку дня, то прежде всего свою собственную. Как продукт бесконечного количества частных инициатив, не встраивающихся целиком ни в одну единую идею или теорию, Сеть наглядно демонстрирует оторванность и конструкционистский характер многих социальных проблем и политических тем, прежде всего самой идеи общества как некоего единого неделимого целого. Сколько людей, столько и мнений – вот вывод, который помогает сделать Сеть на основе живого общения. Масс как таковых в Сети нет, а даже самые небольшие группы полны специфических противоречий.

Сеть невероятно демократична и децентрализована, что, естественно, не могло не возбудить у властных структур в разных странах острого желания если не управлять ею, то, по крайней мере, взять под контроль. Попытки такого рода делаются везде, но до сих пор они нигде не увенчались успехом (пример с СОРМ-2 в России).

Можно констатировать, что большая часть содержания Интернета не имеет отношения к политике (в традиционном понимании этого слова). По отношению к традиционной медиа-политической системе Интернет, по характеристике одного из виднейших современных социологов, Николаса Лумана, представляет собой окружающую среду, наглядно демонстрирующую разнообразие интересов и даже реальностей аудитории [Luhmann N., 1992], которую принципиально невозможно свести к общему знаменателю.

Поскольку всякая массовая коммуникация нуждается для своего существования в особом социальном пространстве («публичной сфере» Юргена Хабермаса), то возникает, по мнению Марка Постера, целый ряд вопросов. Кто и как взаимодействует в Интернете? Насколько применим в отсутствии взаимодействия лицом к лицу термин «сообщество»? Какой оказывается политика, т. е. как происходит распределение власти между ее участниками? Что представляет собой феномен кибердемократии (CyberDemocracy)? [Poster M., 2000. P. 405] Правда, большинство вопросов оставлено без ответа, но важна уже сама их артикуляция.

Если технологическое обновление медиа рассматривать как угрозу демократии, то возникает вопрос, как должна относиться к этому теория медиа.

Если сегодня машины способны на создание новых форм децентрализованного диалога, различных комбинаций человек – машина и на поддержку новых политических образований, то каковы условия развития демократического общения в новой информационной среде? Что сегодня следует понимать под публичным, если публичные имиджи (в режиме реального времени) оказываются более важными, чем само публичное пространство? Это вопросы, которые, по мнению Поля Вирилио, имеют решающее значение [Virilio P., 1993. P. 9].

В некотором роде Интернет можно сравнить с хабермасовской публичной сферой: хотя в Сети не выдвигаются претензии на истинность и на существование критического разума, в ней тем не менее происходит рождение неких самоорганизующихся форм, публичных арен. С развитием видео – и аудиоподдержки систем общения, строящихся пока преимущественно на тексте, такая виртуальная реальность может еще серьезнее заявить о себе, а жалобы на то, что «электронные деревни» – не более чем проявления эскапизма белых недообразованных мужчин, уже не будут казаться убедительными.

Изменчивый, гибкий статус индивида в Интернете ведет к переменам в природе такого важного социального феномена, как авторитет, прежде всего политический. Если в Средние века авторитет был наследственным, в эпоху модерна базировался на мандате народа, основанном на голосовании, то сам термин «демократия» говорит о суверенитете телесно воплощенных индивидов, определяющих путем голосования, кто ими должен руководить. Ныне, в условиях киберпространства и мобильной идентичности, вероятно, потребуется некое новое понятие, фиксирующее отличные от прежних отношения между лидерами и толпой.

На примере деконструкции гендера в интернет-сообществах можно судить о том, насколько серьезными могут быть последствия для политической теории и реальной политики в условиях широкого распространения новых электронных способов передачи информации и потере контроля над ее содержанием. Выдвинутая под влиянием широкого распространения Интернета в середине 90-х гг. идея «электронной демократии» (electronic democracy), суть которой состоит в возможностях новых электронных медиа улучшить инфраструктуру демократического общества, создавая условия перехода от репрезентативной (представительной) к партисипационной демократии (демократии участия), от простого участия к соучастию всех граждан в решении актуальных социальных проблем вместе с административными органами посредством проведения интерактивных диалогов, форумов, телеконференций и телеголосований [Consultant Study… 1995. Dec. № 4], хотя и продолжает довольно широко обсуждаться, но ее практическая реализация оказалась весьма сложной.

Технологическое обновление медиа порождает целый ряд новых социально-политических проблем: децентрализация демократического дискурса (исчезновение в этих рамках понятий большинства и меньшинства), угроза стабильности существующих государств (из-за утраты ими контроля над приватно-публичной информацией), подрыв основ частной собственности (в силу неограниченного воспроизводства информации) и общественной морали (распространение порнографии). Очевидно, что однозначного решения эти проблемы не имеют, да, собственно, к поиску решения еще и не приступали. Пока социология массовых коммуникаций и теория медиа только фиксируют ситуацию, нащупывая подходы к формулированию нового проблемного поля.