Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

В первые же дни оккупации Минска немцы выделили под еврейское гетто двенадцать небольших узких улиц и загнали туда семидесятипятитысячное еврейское население Минска[188]. Мало того. Туда же согнали евреев из всех местечек и колхозов Минской области. В невообразимой тесноте, среди развалин взорванных кварталов, на пепелищах сожженных домов с провалившимися крышами и зияющими провалами вместо окон ютились тысячи несчастных, голодных, трепещущих от страха существ.

Вначале фашистские варвары задумали обнести еврейское гетто высокой стеной и уже стали свозить кирпич, но потом отказались от своей затеи и ограничились тем, что обвели еврейский квартал колючей проволокой.

Отлучаться из гетто евреям запрещено. Когда же, в исключительных случаях, еврей получает разрешение выйти в город, то обязан носить на груди особый знак – желтый круг не менее десяти сантиметров в диаметре. Всякий еврей, который появится вне гетто без этого знака, подлежит смерти на месте. Любой гитлеровец может убить всякого человека, который покажется ему евреем, нарушившим это правило. И немало русских, поляков, белорусов погибли от того, что фашисты принимали их за евреев, вышедших в город без нагрудного желтого знака. Но и нагрудный знак не всегда спасает еврея от смерти. Зачастую наоборот, знак этот служит целью для подлой пули фашиста.

В издевку над своими несчастными жертвами фашисты предоставили им «самоуправление» в виде еврейской «общины»[189]. На самом деле гетто находится вне закона, и общине предоставлено одно право – право подсчитывать число убитых евреев, павших от руки озверелого врага. Иногда «общине» дается еще одно «право» – оформить организованный грабеж нищего, обездоленного еврейского населения. От людей, которые во время бомбежек, пожаров и беспрерывных грабежей потеряли все свое имущество, требуют, чтобы они принесли то несколько тысяч ножей, вилок и ложек, то несколько тысяч штук теплого белья и одежды, то кухонной посуды… И все это тысячами, и все это под угрозой смерти!

Наряду с организованным грабежом процветает грабеж неорганизованный. Не проходит не то что дня – часа, чтобы тот или иной вооруженный гитлеровский отряд не врывался в гетто и, обходя жалкие прибежища несчастных, не хватал все, что попадается под руку.

О протесте, о сопротивлении никто и не думает. Люди рады, если остаются живы во время этого беспрестанного нашествия коричневой саранчи. Но покорность мало помогает. Ни один такой бандитский налет не обходится без кровавых жертв. Раздраженные тем, что у нищего населения нечего взять, гитлеровские молодчики изливают свою злобу в убийствах и кровавых насилиях.

Одной из форм организованного массового убийства евреев являются специальные концентрационные лагеря для евреев-мужчин. Под видом лагерей для трудовых работ гитлеровцы создали застенки, где ежедневно систематически десятками убивают ни в чем не повинных людей. В гетто знают, что отправка в так называемые концлагеря равносильна неизбежной смерти.

Но в своем стремлении уничтожить еврейский народ фашистское зверье поистине не знает предела. Не ограничиваясь систематическим, происходящим изо дня в день истреблением евреев, фашистские варвары устраивают особо грандиозные бойни в дни советских праздников.

7 ноября 1941 года, в годовщину Великой Октябрьской социалистической революции, большие вооруженные отряды фашистов в пять часов утра ворвались в еврейское гетто, окружили пять из его двенадцати кварталов и выгнали из домов на улицу поголовно всех – мужчин и женщин, стариков и детей. Вопли смертельного страха и ужаса, крики отчаяния, плач детей и рыдания женщин огласили все окрестности и были слышны во всем городе. Многотысячную толпу согнали в ближний сквер, построили в колонны и потом, посадив на грузовики, вывезли за город. Там, у бывшего немецкого кладбища, за Кальварией, были заранее приготовленные вырытые при помощи динамита длинные, глубокие рвы. Несколько дней до того по городу циркулировали слухи, что рвы эти приготовлены не зря, что готовится массовое убийство. Но человеческий мозг отказывается верить в возможность такого злодеяния. Однако набег гитлеровских банд на еврейское гетто, а главное – увоз многих тысяч людей в направлении к этим рвам, – взбудоражили весь Минск. Многие русские и белорусы, у которых в гетто имелись друзья, знакомые и родственники, бросились к еврейским кварталам проверять дошедшие до них слухи и стали свидетелями зверской расправы над беззащитным народом. Многие – в том числе и я – пошли вслед за грузовиками до самого места резни. То, что мы увидели там, заставляет до сих пор содрогаться от ужаса.

Когда огромная толпа присужденных гитлеровцами на смерть евреев была собрана у рвов, немецкие солдаты стали бросать во рвы живыми – сперва детей (вырванных из рук матерей грудных младенцев фашисты разрывали надвое, швыряли в ямы), на детей наваливали женщин, а сверху – мужчин, и во всю эту полуживую, колышущуюся в предсмертных судорогах людскую массу начали строчить сверху из пулеметов. Уже приближался закат, когда прекратилась пулеметная трескотня. Фашисты наскоро засыпали братские могилы убиенных мелким слоем земли, настолько мелким, что земля долгое время колебалась под напором раненых и случайно не тронутых пулями тел. Татары, жившие недалеко от места казни, передавали, что некоторым из брошенных во рвы удалось ночью разгрести землю над собой и выползти из ужасных могил. Они попрятались в татарских садах, и татары не выдали их, а продержав у себя несколько дней, помогли бежать из фашистского ада.

7 ноября 1941 года погибла и моя мать и с ней и вся ее семья в девять человек.

Отец мой – белорус, и в паспорте я значилась по национальности белоруской. Это и дало мне возможность безнаказанно прожить около года в Минске при гитлеровском оккупационном режиме. Мать же моя была еврейкой, и гитлеровцы после своего прихода загнали ее в гетто, а 7 ноября убили вместе с другими.

Всего в этот день, 7 ноября 1941 года, погибли в Минске от рук гитлеровцев около тридцати пяти тысяч евреев[190].

Такое же злодеяние фашисты совершили в день годовщины Красной Армии, 23 февраля 1942 года. В тот день повторились те же приемы зверской расправы с беззащитным населением, что и 7 ноября. Разница была лишь в том, что за недостатком грузовиков несчастных людей, выстроив в колонны, гнали пешком к месту избиения, к еврейскому кладбищу. В этот день пали от кровавых рук гитлеровцев восемнадцать тысяч еврейских мучеников[191].

8 марта немецкими оккупантами были убиты свыше пяти тысяч человек, преимущественно женщин[192], которых погрузили в товарные вагоны и вывезли за город. После массового надругательства их зарубили и застрелили около Смоловичей.

Мартовская резня показалась немецким извергам слишком малой, и 29 апреля, перед пролетарским праздником 1 мая, они устроили новую грандиозную бойню, убив около одиннадцати тысяч евреев[193]. […]

6 мая 1942 года меня отозвала в сторону соседка по дому.

– Соня, – сказала она мне на ухо, – я случайно узнала, что к домоуправше на тебя поступили уже два доноса, что ты еврейка. Знаешь ведь, чем это пахнет? Ну, так постарайся убраться отсюда поскорее…

Я знала, чем грозил такой донос. Каждый житель оккупированного немцами Минска знал это. До сих пор в столице Советской Белоруссии стоят поставленные немцами семьдесят пять виселиц. Не проходит дня, чтобы на них не погибали десятки невинных жертв гитлеровского зверья. Трупы казненных не убираются по несколько дней. Среди полусожженного, голодного города вид этих виселиц вызывает жуть и укрепляет в сердцах людей, лишенных всяких гражданских прав и свободы, неистребимую ненависть к своим угнетателям.

Население города поставлено фактически вне закона. В любой момент пьяная гитлеровская солдатня может открыть на улицах беспорядочную стрельбу, убивая всех, попавших под руку, невзирая на пол, возраст и национальность. И ночью, и днем фашистские молодчики врываются в квартиры минчан, грабят, насилуют и убивают. Любой прохожий не гарантирован от того, что его не застрелит или не зарубит взбесившийся немецкий бандит, которому не понравится его нос или понравятся его часы. Все равно – белорус ли это или поляк, русский или еврей. Но хуже всего приходится евреям.

Скрывшись из Минска вместе с моей подругой и спутницей комсомолкой Марией Кулешовой из Днепропетровска, мы в течение трех дней шли по направлению из Минска к Борисову и Орше и нигде не встретили ни немцев, ни полиции. Лишь подходя к одному крупному местечку, мы наткнулись на немецкий пост. Нас промучили допросами целый день, но потом отпустили, ничего не добившись. Мы были так рады унести ноги, что бросились прямо в поле. Около леска мы встретили старика-пастуха и обратились к нему за советом. Мы откровенно рассказали ему, что бежим от немцев и направляемся через фронт в Советский Союз. Узнав, что мы едва не попались в лапы гитлеровцев, он отечески пожурил нас: