Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Когда все были размещены, согласно предписанию, немцы стали выдавать дощечки для дверей. На входной двери квалифицированные рабочие должны были вывешивать дощечку с указанием места работы основного работника и списком его иждивенцев. Когда и это было готово, вышел приказ, чтобы каждый рабочий получил в «Комитете» номер дома, в котором он проживает, и пришил его под желтым знаком на груди и спине. Номер был написан на белом холсте с печатью. Я жил в гетто в доме № 12 по [в тексте пропущено слово] улице и носил два номера «12» – спереди и сзади.

Вот уже все носят номера. Немцы объявляют, что если кто-либо из какого-либо дома нарушит немецкий закон, то все, живущие под этим номером, будут расстреляны.

Вводятся новые правила. Рабочие не имеют права свободно выходить на работу из гетто: на работу и с работы их будут приводить и уводить. Рабочие обязаны собираться возле биржи. Нам выстроили ворота. В воротах полицейский. Немцы, приходящие за еврейскими рабочими, должны расписываться, сколько они берут людей, а ведущие с работы – расписываться, сколько привели. При выходе у ворот полицейские проверяют количество людей. Если их оказывается больше, чем по списку, полицейский не выпускает ни одного лишнего человека за стены гетто. После работы людей приводят к бирже, там пересчитывают, и лишь тогда разрешается расходиться по домам…

На фабрике бывшей «Октябрь» еврейские рабочие были отделены от нееврейских. Евреи работали на одной половине, отгороженные от другой половины цеха. Даже уборные были отдельные, для евреев и для неевреев.

На фабрике был такой случай. По уборке двора работали двенадцать еврейских женщин. Немцам не понравилось, как они работали. У них отбирают справки о работе и приказывают больше не являться. Но женщины решили просить, чтобы их оставили на работе. Тогда отправляется бумага в гестапо о том, что они относились халатно к работе. На следующий же день являются агенты гестапо и уводят их в тюрьму. Там женщин продержали две недели. Затем их посадили на машину и привезли в гетто на Юбилейную площадь. Работницы обрадовались. Они думали, что их отпустят домой. Но произошло следующее. Немцы выгнали всех людей из квартир на площадь. Когда площадь заполнилась людьми, гестаповец стал на машину и заявил: «Перед вами двенадцать женщин. За симуляцию и отказ от работы они будут немедленно расстреляны у вас на глазах». Одного еврея заставили завязать им глаза. Расстреливали их, целя в голову разрывными пулями. Трупы лежали на площади два дня. На дощечках было написано, что они расстреляны за отказ от работы…

Раз зимой, когда немцы гнали нас с работы, мы были недалеко от гетто окружены гестаповцами. На помощь гестаповцам явились пьяные полицейские в машине – со следами свежей крови на шинелях и сапогах. Кто из рабочих пробовал было пробежать под проволокой, чтобы скрыться в гетто, того расстреливали. По всем улицам валялись трупы. Валялись котелки, кости, картофельная шелуха – все, что люди носили с собой с работы.

Некоторые колонны, состоявшие из квалифицированных рабочих, были отведены в сторону. В одной из таких колонн находился я и таким образом спасся.

Рабочих заставили стоять на коленях, били резиновыми дубинками и, наконец, увели целыми колоннами.

Вот подъехала легковая машина. Из нее вышел худой старый генерал. Это был генеральный комиссар Белоруссии Кубе. Он подошел к офицеру и что-то сказал. Затем он крикнул колонне квалифицированных рабочих: «Юден, шнель цу гаузе»[172]. Если кто-либо пускался бежать недостаточно быстро, то Кубе избивал его палками и для острастки целил из револьвера. Колонна разбежалась. Остальные продолжали стоять на коленях. Началась проверка. У кого была карточка специалиста, того отпускали. Так продолжался этот погром до семи часов вечера.

Очень много убитых лежало около обойной фабрики в ямах.

Уведенных рабочих повели на станцию, посадили в товарные вагоны и ночью повезли по направлению к Молодечно. В дороге, когда их везли, немецкая охрана входила в вагоны, набитые людьми, выбирала молодых красивых девушек, уводила их и насиловала. Недалеко от Молодечно были подготовлены ямы. Немецкие изверги открывали вагоны, расстреливали людей из пулеметов, кидали их в ямы и забрасывали гранатами.

Когда начали убивать, было еще темно, рассказывает еврей, работавший в немецкой тюрьме кузнецом. Подъезжая к Молодечно, поезд замедлил ход. Было еще темно, и дверь вагона была закрыта. Кузнец открыл окошко в вагоне, где он находился с дочерью. Он выпрыгнул через окно, схватил дочь и убежал…

Однажды немцы объявили, что на следующий день в десять часов утра все евреи должны прийти на площадь за получением зеленых повязок. Рабочие утром уходили на работу. Оставшиеся были на площади. Вдруг налетели гестаповцы, полицейские и войска всех родов оружия. Немцы окружили гетто, всех собравшихся посадили на машины и увезли. Некоторые убегали, по ним стреляли. Трупы валялись по улицам.

Когда еврейские рабочие (на фабрике бывшей «Октябрь») услыхали выстрелы со стороны гетто, они сильно забеспокоились. Туда выехал офицер. Приехавши, он заявил, что в гетто берут людей на полевые работы и что еврейских рабочих не будут отпускать домой в течение трех дней. За эти три дня немецкие головорезы занялись «ликвидацией» гетто. Людей вытягивали даже из погребов. Где у них было подозрение, что там скрываются евреи, они забрасывали дом или другое помещение гранатами.

Семья Цибель скрывалась в подземном ходе по Шорной улице. Они услышали у себя над головой шаги – гестаповцы разыскивали их в квартире. Вдруг начал кричать ребенок, и родители, опасаясь, что крик ребенка привлечет внимание гестаповцев, задушили его. В этом погребе немцы убили очень многих немецких евреев[173].

К проволоке перед гетто подходят русские, поляки, приносят продукты, меняют на одежду…

Народ приспосабливается. Выходят из гетто, снимают желтые знаки или надевают на себя большие платки, уходят к знакомым неевреям и выменивают вещи на продукты. Некоторые возвращаются благополучно. Другие расплачиваются за это жизнью…

Вот в Минское гетто пригнали каких-то «странных людей». Одеты они в пелерины из рыбьей кожи розового, синего или небесного цвета, пелерина сверху переходит в капюшон. На правой стороне груди у них шестиконечные звезды с надписью «Юде». Разговаривают они по-немецки.

Гестаповцы выгнали жителей с нескольких улиц гетто и разместили там этих людей. Привезли столбы, колючую проволоку и заставили новых поселенцев копать ямы. Поставили столбы, натянули проволоку. Немцы объявили, что кто подойдет к ним поговорить, будет расстрелян. В первые дни возле проволочных заграждений ходили часовые. Народ подходит к колючей проволоке и заводит беседу со «странными людьми». Они охотно вступают в разговор. Они сообщили, что они немецкие евреи, немцы обобрали их начисто и издевательски заявили, что повезут их в Америку. Их никуда не пускают. Они просят хлеба. Они полагают, что русские евреи могут свободно ходить, куда хотят, и свободно покупать, что им заблагорассудится. Немцы нашли для них работу: они заставляли их вывозить ночью на колясках на кладбище трупы убитых евреев…

Каждое воскресенье все обязаны являться к двенадцати часам на площадь «на собрание». Там выступал начальник минского гетто, старший гестаповец [в тексте пропущено слово]. Он требовал, чтобы кто знает партизан или кто имеет с ними связи, заявил об этом. За неявку на собрание – тюрьма. Так и гоняли каждый выходной день на площадь. Раз пригнали даже немецких евреев с трубами, со скрипками и заставили их играть на площади.

Раз гонят нас с работы по Новомясницкой улице. Один молодой парень выходит из колонны к ларьку купить газету. Вдруг откуда-то появляется полицейский и стреляет в него за то, что он вышел купить газету. Колонны уходят. Молодой рабочий остается лежать мертвый.

Пять погромов в Минске

Рассказы Перлы Агинской, Малки Кофман, Дарьи Люсик и Раисы Гельфонд

Я не даю никаких художественных красок. Они, пожалуй, и не нужны здесь. Передаю рассказы тех, кто три года жил в Минске, кто лично видел, что творили немцы в плененном городе. Это рассказы мучеников – Перлы Агинской, Малки Кофман, Дарьи Люсик и Раисы Гельфонд. Это рассказы о пяти погромах в Минске.

В первые же дни оккупации немецкие власти приказали всему еврейскому населению города в трехдневный срок переселиться в гетто. Для гетто были отведены окраинные улицы и переулки: Замковая, Завальная, Вызволения, Хлебная, Подзамковая, Старомясницкая, Ратомская, Немига, Шпалерная, Глухой и другие.