Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

Через два дня является переводчик и говорит, что сегодня же нас отпустят домой. Раздают по камерам бумагу, и переводчик предлагает нам, чтобы мы составили по камерам списки арестованных на немецком и русском языке и передали ему. В два часа дня являются гестаповцы и всех выгоняют во двор. Построились, как сидели, – покамерно. Когда все были в сборе, переводчик стал вызывать некоторых людей по фамилиям и велел им строиться отдельно. Некоторые не отозвались и не выходили. Благодаря этому им удалось на этот раз остаться в живых. Так спаслись, например, Ботвинник, член партии, рабочий фабрики «Октябрь», и Каган, снабженец, работавший на хлебозаводе.

Таким образом, переводчик набрал двести человек и заявил, что они остаются в тюрьме, чтобы следить за порядком. С того времени никто их больше в глаза не видел. Остальным арестованным переводчик велел отправиться в «Еврейский комитет»[168] (когда мы были в тюрьме, немцы организовали «Еврейский комитет»).

Итак, открыли ворота и выпустили нас на волю. Мы пошли к «Комитету». Навстречу нам бегут жены, дети, целуются, плачут.

В «Еврейском комитете» освобожденным из тюрьмы объявляют, что приказано переселиться в гетто, носить желтый знак на груди и спине[169], не ходить по тротуарам, ежедневно являться в «Комитет», откуда будут направлять на работу, и т. д.

На углу и в переулках гетто висят на столбах надписи на немецком и русском языках: «Гетто. Вход в гетто всем, кроме жидов, воспрещен»…

Встречая евреев без желтого знака, немцы избивают их и требуют, чтобы они носили знак. По тротуарам евреям запрещают ходить, они должны ходить посередине улицы. При встрече с немцами евреи обязаны снимать шапку; если не снимают, любой немец может забить их до смерти…

Вдруг на гетто налетают гестаповцы на машинах и начинают ловить мужчин. Входят в квартиры, бьют резиновыми дубинками и уводят людей под видом отправления на работу – на торфоразработки и т. п. Уведенных никто больше не видит в живых…

Ночью, почти каждую ночь, на гетто – то на одну улицу, то на другую – нападают вооруженные люди, грабят и убивают.

Вот гестаповцы снова окружают гетто: опять ловят мужчин. Некоторые успевают спрятаться на чердаках, другие строят подземные ходы и прячутся. Наловив людей, их уводят. Часть их попадает в лагерь на Широкую улицу, там работают, домой оттуда не пускают. В лагере находятся многие военнопленные. Туда немцы посылают русских и других людей, которые провинились перед ними. В лагере за каждую мелочь расстреливают. Многие там заболевают. Часто туда и в другие лагеря ловят новых людей. Там люди быстро выбывают из строя…

Немцы стали вламываться в квартиры ночью, начали отбирать вещи, которые им нравятся…

Немцы окружают часто целые улицы гетто, проверяют бумаги, производят обыски в домах, увозят молодых людей…

Ночью немцы являются в гетто и под предлогом обнаружения оружия убивают людей – человек по сто за ночь…

7 ноября 1941 года начинается открытая расправа и с другими людьми, не только с евреями. По всему городу появились виселицы – на улицах, в скверах, на базарах, на окраинах.

8 этот день были повешены около ста человек. На шею им повесили фанерные дощечки с надписями: «партизан», «за связь с партизанами», «коммунист» и т. д.

7 ноября в пять часов утра гестаповцы и продавшиеся немцам здешние негодяи окружили гетто плотным кольцом, в трех шагах один от другого. Это была первая открытая работа немецких бандитов по массовому истреблению еврейского населения. Ломают окна, двери, входят в квартиры, приказывают одеваться в самую лучшую одежду и одевать детей, обязывают взять с собой даже грудных младенцев. Некоторые пробуют убегать, но всюду стоят часовые и стреляют по убегающим.

На одной из улиц всех евреев построили по четыре в ряд и под конвоем повели по Новокрасной улице. Начал строчить пулемет, и вся колонна была перебита. Возле скверика стояла машина и фотографировала резню[170].

Об этом злодеянии сообщил мне бывший рабочий фабрики «Октябрь», наблюдавший его из своего укрытия на чердаке. Говорили, что расстрелянные должны были изображать группу советских граждан, демонстрировавших якобы в честь Октябрьской революции.

Я работал на швейной фабрике «Октябрь». Всего нас, евреев, мужчин и женщин, работало на фабрике триста – триста пятьдесят человек. Еврейские рабочие слышат выстрелы и узнают, что в гетто начался открытый погром, плачут, бегут к начальству. Лишь к двенадцати часам были выданы справки для семей, чтобы их не убивали. Рабочие хватают справки и бегут в гетто. Каждый спешит к своей квартире, но очень многие никого уже дома не находят. По виду квартир можно судить, что людей стащили прямо с кровати.

Как громом меня ударило! Из восьми человек – жены, троих детей, старушки матери, сестры с двумя детьми – ни одной души! Квартира мертвая, пустая…

Некоторые находят кого-нибудь из семьи, кому удалось спрятаться.

Другие подходят к машинам, в которые усаживают людей, показывают документы, и оставшихся еще в живых офицер отпускает.

Не найдя своих родных, некоторые рабочие просят разрешения поехать с машинами на розыски их – может быть, удастся их спасти. Офицер отвечает прямо, что кого увели, того в живых уже нет; хотите ехать – не возражаю, но вернетесь ли обратно, не знаю. Ясно…

Машины не успевают увозить людей. Многих согнали на Хлебную улицу, на большой двор. И оттуда вывозят на машине. Люди бросаются туда со своими документами. Многие рабочие не находят там своих семей. К ним обращаются с мольбой о спасении, и они, под видом родных, уводят других обреченных, согласно количеству людей, указанных в их документах. Немало спасшихся таким образом людей не отходят от своих избавителей и остаются жить в их семьях…

Вот приходит весть, что и по Танковой улице, по ту сторону железной дороги, в бывших красноармейских казармах томится немало жертв, всех не успели еще перебить. Рабочие пускаются туда. Недалеко от казарм они слышат пулеметные очереди, а со двора выезжают машины с людьми. Обратно идут машины с вещами: пальто, ботинки, сапоги и т. д. Машины открытые, некоторые вещи в свежей крови. Часовой не пускает рабочих и вызывает офицера. Офицер не признает никаких бумаг и гонит: «Прочь, в гетто». Люди вернулись ни с чем.

Так продолжалась массовая резня евреев 7, 8 и 9 ноября 1941 года…

20 ноября налетает на Раковую улицу отряд гестаповцев. Полицейские окружают улицу и выгоняют всех людей из квартир. Никого не оставляют. Часть рабочих не успели еще уйти на работу. Гестаповцы требуют у них документы. И тут же у них на глазах разрывают их. Некоторые пробуют убегать, но вслед им стреляют разрывными пулями. Очень многие лежат мертвыми на улице у входа во дворы[171].

Одному из наших рабочих удалось спастись. Он прибежал на фабрику и сообщил, что в гетто идет новая резня. Начальство дало машину, охрану, и человек десять отправились в гетто. Но их туда не пустили. Среди жертв были высококвалифицированные рабочие, в которых немцы нуждались, поэтому туда выехал офицер, но он их там уже не застал. Узнавши, куда их повели, он отправился туда, за город, на поле, где уничтожали евреев. Многие из его рабочих оказались уже убитыми. Среди уцелевших он узнал несколько человек и договорился о том, чтобы их отпустили. Один из них специалист скорняк, по фамилии Альперович, другой, Левин – парикмахер, бривший офицеров. Вместе с парикмахером находились его жена и дочь. «Хозяин» уничтожения согласился отпустить одного лишь парикмахера и Альперовича и еще кого-нибудь из двух – жену либо дочь Левина. Левин взял дочь. Когда рабочих привели на фабрику, они были белые, как бумага, и ничего не могли говорить. Альперович долго болел после этого.

Это лишь один из эпизодов второй массовой резни евреев 20 ноября 1941 года, учиненной спустя две недели после первой.

Биржа запросила списки, кто из евреев где и кем работает. Когда списки были поданы, квалифицированным рабочим стали выдавать карточки. Чернорабочим карточки не давали. Квалифицированных рабочих заставили жить в определенном районе гетто; всем остальным, жившим в этом районе, приказано было выехать. Началось новое переселение. Началось и другое: женщины ищут рабочих «с карточками», молодые девушки выходят замуж за старых мужчин. Люди, осужденные немцами на смерть, сходят с ума.

Когда все были размещены, согласно предписанию, немцы стали выдавать дощечки для дверей. На входной двери квалифицированные рабочие должны были вывешивать дощечку с указанием места работы основного работника и списком его иждивенцев. Когда и это было готово, вышел приказ, чтобы каждый рабочий получил в «Комитете» номер дома, в котором он проживает, и пришил его под желтым знаком на груди и спине. Номер был написан на белом холсте с печатью. Я жил в гетто в доме № 12 по [в тексте пропущено слово] улице и носил два номера «12» – спереди и сзади.