Неизвестная «Черная книга» - Илья Альтман

– От бабы-дуры! Чего вы в города и местечки прете? Вы лесами, лесами, тропинками, стежками, да проселками через деревни идите – и доберетесь. В селах немца нет.

Мы послушались разумного совета пастуха. Мы обходили города и местечки, миновали Борисов, Оршу, Смоляны, Богушевск и другие крупные населенные пункты. Через деревни мы спокойно прошли проселками почти до самой линии фронта, не встретив ни немцев, ни полиции. Лишь в одном месте, когда, не найдя брода через реку, мы вынуждены были пройти через мост, мы вновь наткнулись на немецкий пост.

По всей дороге население, узнавая, что мы пробираемся в Советскую Россию, всячески помогало нам, давало приют, указывало кратчайшие и безопасные пути. Даже у самого Витебска, в девяти километрах от города, одна женщина указала нам место, где находится тайный перевоз через Западную Двину.

Шустрый подросток лет пятнадцати вместе с четырьмя другими беглецами из Витебска перевез нас на лодке через реку, и на другом берегу мы сразу очутились в советском партизанском районе, центром которого тогда являлся поселок Верховье.

Это было так неожиданно, что мы долгое время не могли поверить в свое счастье. И лишь когда партизаны, приняв нас, как родных, накормили, дали отдохнуть у себя три дня, а потом, посадив на подводы, отправили вглубь Советского Союза, мы почувствовали, что действительно вырвались из гитлеровского ада.

Воспоминания врача Цецилии Михайловны Шапиро

Цецилия Михайловна Шапиро, 1915 года рождения, врач, до войны проживавшая в г. Минске, рассказывает.

Война застала ее в родильном доме непосредственно после родов. С пятилетним сыном, новорожденным ребенком и старухой-матерью пыталась в первые дни войны, когда Минск еще не был оккупирован, уйти из города в направлении Борисова. Прошли около пятидесяти километров под непрерывной бомбежкой с воздуха. Послеродовая слабость и высокая температура не дали возможности продолжать путь. Остановились у дороги, где их настигли наступающие немцы. Пришлось возвращаться в Минск.

В первые дни пребывания немцев в Минске было издано распоряжение о регистрации всех евреев. Регистрация производилась самими евреями, назначенными немцами. При регистрации записывались фамилии, имена и отчества, возраст и адрес. Одновременно производилось «клеймение». «Клеймение» заключалось в нашивке на одежду опознавательных знаков – желтых лоскутов без всяких надписей и белых кусков материи, на которых штемпелями черной краской проставлялись номера.

Было издано распоряжение, запрещавшее евреям ходить по центральным улицам; по остальным улицам разрешалось ходить лишь по мостовым, но не по тротуарам. Раскланиваться при встречах со знакомыми неевреями было запрещено.

Случаев уклонения от регистрации и «клеймения», а также нарушения распоряжений было очень мало. Нарушение распоряжений каралось смертью.

Следующим мероприятием была организация гетто. Было издано распоряжение, обязавшее всех жителей иудейской национальности, проживавших в Минске, переселиться на определенные, специально для них выделенные улицы в подготовленные для них дома. Перенаселенность в квартирах и комнатах была огромная. Прежние квартиры евреев заселялись местным населением по указанию немцев. Помощником коменданта гетто назначен немец Готтенбах, заместителем немец Мендель. Его распоряжением «старостой жидовской рады» был назначен некто Мушкин. При очередном «погроме» староста гетто уничтожался и на его место назначался другой.

Гетто было огорожено колючей проволокой, охранялось небольшим числом немецких жандармов, в основном же полицией из русского и белорусского населения. Выход за пределы гетто евреям был воспрещен, за исключением тех случаев, когда евреи (до определенного возраста) направлялись на работы. Работы в основном производились на железной дороге по разгрузке и погрузке тяжестей (леса, железных балок и прочего) ежедневно с шести часов утра до восьми часов вечера. На работу и с работы шли под конвоем: немецкие жандармы в голове и хвосте колонны, по бокам оцепление из местной полиции. За работу выдавалось сто грамм хлеба в день. Первоначально весь хлебный паек выдавался раз в месяц. В дальнейшем за взятку удалось добиться выдачи хлеба ежедневно, что считалось большим достижением.

Вход в гетто неевреям, кроме полиции, был воспрещен. Иногда удавалось общаться с местным населением через проволоку. За взятки (водкой) полиция иногда разрешала перебрасывать через проволоку вещи обитателей гетто в обмен на картошку (разумеется, за бесценок). Были редкие случаи побега через проволоку, но бежало и скрывалось в городе мало евреев, так как опасались быть выданными местными жителями. В дальнейшем по колючей проволоке был пущен электрический ток. Это еще больше затруднило, сделало почти невозможными побеги через проволоку.

При смешанных браках дети следовали за отцом: если отец был евреем, дети оставались с ним в гетто, мать-арийка жила в городе. Если отец был арийцем, дети жили с ним в городе, мать оставалась в гетто. Известен случай, когда профессор Афонский, русский, женатый на еврейке, выкупил у немецкого командования жену из гетто[194]. Ей разрешено было жить с мужем и дочерью в городе (вне гетто) при условии стерилизации. Соответствующая операция была произведена под наблюдением немцев профессором Клумовым[195]. Случай этот является исключительным. У профессора был значительный запас золотых монет, который он целиком передал немцам в счет выкупа, вместе с деньгами, вырученными от распродажи всего имущества. Любопытно, что выкуп этот был оприходован официально.

Евреи использовались, как правило, в качестве чернорабочих. Исключением являлись квалифицированные ремесленники: портные, портнихи, сапожники, столяры и прочие, которых немцы использовали по специальности в своих мастерских. Эти лица были снабжены особыми удостоверениями, и умерщвление их, когда было начато постепенное истребление евреев, было произведено в последнюю очередь.

Евреи – врачи, инженеры, научные работники по специальности не использовались, работали на черных работах и подвергались истреблению на равных основаниях с прочим населением гетто. В день организации гетто популярный врач и крупный научный работник, профессор еврей Ситерман был выведен немцами на центральную площадь гетто, поставлен на четвереньки и сфотографирован в таком виде с футбольным мячом на спине. После этого был увезен немцами, как сказано было семье, «для консультации», на самом деле на расстрел.

Как питалось население гетто? Кое у кого были небольшие запасы продовольствия, быстро, впрочем, истощившиеся. У отдельных жителей были огороды. Некоторым удавалось обменивать на продукты за бесценок вещи указанным выше способом, перебрасывая через проволоку, оцеплявшую гетто. Незначительным подспорьем являлся стограммовый паек в день, получавшийся теми, кто работал. Основным же продуктом питания были картофельные очистки, кожура и прочие отбросы, подбиравшиеся в городе, по пути на работу и обратно, возле кухонь. Из-за этих отбросов доходило до серьезных драк между изголодавшимися людьми. Разумеется, было много голодных смертей и поголовная дистрофия.

Всякий хозяйственный оборот, а тем более какие-либо попытки самоорганизации в гетто отсутствовали. Время проходило в мучительном ожидании смерти, в разговорах о предстоящей судьбе. Случаи купли-продажи в гетто пресекались расстрелами как продавца, так и покупателя.

Истребление населения гетто началось вскоре после организации гетто, но носило постепенный характер. Способы истребления разнообразились от раза к разу. Для начала было объявлено, что тридцать шесть евреев будут публично расстреляны на центральной площади гетто за связь с партизанами (никакой связи не было). Через несколько времени было объявлено, что столько-то евреев будут повешены за то, что ходили в город и раскланивались с неевреями. В дальнейшем умерщвления производились без мотивировок. Так в течение нескольких дней заставляли толпы евреев, приведенных из гетто за город, копать котлованы. Когда котлованы были вырыты, группе евреев приказано было лечь в них. Следовала пулеметная стрельба по лежавшим, затем тонким слоем земли покрывали убитых, раненых и уцелевших от пуль, сверху клали новый ряд людей, снова расстреливали из пулеметов, забрасывали землей – и так до заполнения котлованов, которые потом закапывались.

Наиболее усовершенствованным орудием истребления явились пресловутые душегубки, которые вскоре стали применяться в широком масштабе.

После каждого «погрома» (так жители гетто называли очередное истребление) площадь гетто уменьшалась, новые и новые улицы освобождались от евреев и заселялись местным нееврейским населением, колючая проволока передвигалась, охватывая все меньшее и меньшее пространство. Самое истребление осуществлялось в основном по улицам: такого-то числа истреблялись жители таких-то улиц гетто, после чего граница гетто переносилась, а освобожденные от евреев улицы отходили от гетто, и через некоторое время подвергались истреблению жители других улиц и т. д.