Орден Ассасинов - Колин Уилсон

Оруэлл замечает как любопытный парадокс, что читатели гангстерских романов 1940-х отвергли бы описание молниеносной войны в Лондоне или усилия Движения Европейского Сопротивления как «изнеженную чепуху». Но это ничего не говорит о чувстве реальности среднего читателя. Замысел произведения «Нет орхидей» (и тысячи подражаний - как правило, написанных круто-звучащими персонажами наподобие «Бена Сарто» или «Дарси Глинто») заключался в том, чтобы произвести череду потрясений; читатель хочет, чтобы его шокировали, а не читали нравоучения. Так что писатель любезно создает мир, в котором могут существовать только низшие человеческие мотивы. Полиция столь же порочна, как и гангстеры. «Нет орхидей» была имитацией «Особняка» Фолкнера (как указывает Оруэлл); но в книге Фолкнера существует «альтернативный мир» - Таинственный Юг и его ценности. В гангстерском романе и его производных (романы о Джеймсе Бонде, например) ценности были бы неуместны. Даже секс должен быть грубым и насильственным и в основном не доставляющим удовольствие. (Например, в книге Гарольда Роббинса «Авантюристы» описывается, как герой, в конце концов, овладевает девушкой, на которой хотел жениться: «И только с моим дьяволом, который направит нас, вместе мы погрузимся в пылкие удовольствия нашего собственного частного ада».) Э.М. Форстер обвинял Джеймса Джойса в попытке полить вселенную грязью; это было несправедливо по отношению к Джойсу, но это подходит Хедли Чейзу и его последователям. И формула «бадьи грязи» была самым верным рецептом из всех, когда-либо придуманных для бестселлеров. Правда, в некоторых более современных образцах (например, «Крестный отец» Марио Пьюзо) сделаны некоторые уступки для присутствия в повествовании хороших парней; но это только убеждает искушенного читателя в достоверности, и таким образом шоковый эффект от жестокости только возрастает.

Но как порицать все это? Оруэлл осуждает «Нет орхидей» как замаскированную фашистскую мечту, словно все ее читатели страстно желали быть охранниками концентрационных лагерей. (И Хедли Чейз, без сомнения, был вдохновлен Оруэллом, когда писал роман под названием «Более беспощадный, чем мужчина» о банковском клерке, человеке вроде Уолтера Митти, который мечтает о том, чтобы стать гангстером[50]. Но почему, на самом деле, читатели хотят быть шокированными? При сравнении гангстерского романа как неблагородного жанра, скажем, с правдивым описанием Французского Сопротивления, оно будет не в пользу последнего. Надежды и идеалы Сопротивления нереальны для человека, чья жизнь состоит из скучной рутины: в нем ничего не просыпается и не отзывается на это, потому что его моральные критерии заглушены скукой. Что отвлекает его от безразличия - это мысль о безумной жестокости. Возбуждение, производимое этим, не садистское (хотя садизм сам по себе является попыткой возбудить нерв удовольствия, находящийся под анестезией); это неподдельный внутренний шок. После прочтения некоторых сцен зверства и пыток читатель смотрит на повседневную жизнь со своего рода облегчением; эти люди вокруг него могут быть ограниченными и не самыми умными, но они праведники по сравнению с Хитрым Гриссоном... На самом деле предположение Оруэлла (о внутреннем садизме) опровергнуто той же популярностью книг о войне и книг о побегах, как и книг о нацистах и их концентрационных лагерях. Политическая реальность приемлема, если она создает шокирующий эффект. Книга Г.Л. Гейта «Изнасилованная Армения» появилась в начале 1920 годов; это фактическое описание депортации армян «младотурками» в 1916 году и исключительных жестокостях, которым подверглись армяне. (Книга начинается с описания того, как турки окружили всех мужчин в отдельных деревнях и сожгли их заживо, полив бензином.) Она очень быстро стала широко популярной в дешевом издании под названием «Аукцион душ». Романы Хемингуэя - особенно «Прощай, оружие» и «По ком звонит колокол» - используют «тактику потрясения» с тем же самым намерением: не призвать к садизму, а попробовать потрясти читателя чувством реальности войны. Они добились притягательности, потому что читатели любят потрясения. Шок обладает эффектом временного отрыва читателей от их повседневной жизни, словно ракета, поднимающая космический спутник.

Так что переход от эпохи Рафаэля и Шерлока Холмса к эпохе мисс Блэндиш не стоит рассматривать с абсолютным пессимизмом. Мисс Блэндиш и Гарольд Роббинс не являются непременными знаками на длинной шкале безнравственности. Как только люди появились на земле, они стали скучать. Библейская легенда о сотворении мира должна быть изменена; змей-искуситель принес в мир не смерть, а скуку; скука является настоящей угрозой для нашей эволюции. Мужчина всегда чувствовал себя лучше всего, сражаясь в битвах или принимая великие вызовы; или, в отсутствии этого, уничтожая крепкую выпивку с девушкой на коленях. Когда жизнь становится спокойной, он позволяет себе скользить; он испытывает чувство удушья и начинает сомневаться в себе, - чего никогда не происходит, когда он рубит своих врагов секирой. Мужчина, по природе своей, - героическое и упрямое создание. Вот почему он стал самым доминирующим существом на земле. Он, безусловно, хочет цивилизации - он думает об этом всякий раз, когда читает в газете о тысячах умерших от холеры в каком-нибудь зараженном крысами городе в слаборазвитой стране. Но трудно принять бездеятельность, которая сопутствует этому, - вот причины, которые следует сейчас проанализировать. Так что романы, в которых насилуют красивых наследниц и конкурирующие банды выкашивают друг друга из автоматов Томпсона, не являются доказательством того, как сильно мужчины были деморализованы цивилизацией, а лишь указывают, как мало они изменились за прошедшие шесть тысяч лет.

В 1919 году Фрейд создал теорию, которая попыталась объяснить жестокость и насилие человечества - например, массовые убийства во время Первой мировой войны. Он подошел к предмету каким-то окольным путем. Фрейд был вдохновлен тем, что назвал «повторяемым принуждением» невротичных пациентов, склонность повторять старые модели поведения. Это привело его к странному тому наблюдению, что фундаментальной целью инстинкта является возвращение к прошлому для того, чтобы восстановить более раннее состояние. И он мыслил достаточно логично для того, чтобы увидеть, что это влечет за собой: что целью жизни является смерть. Глубочайшим человеческим инстинктом, говорил Фрейд, является инстинкт смерти. Различные последователи указывали, что это было нелогично. Повторяемость, которая, несомненно, является особенностью всей человеческой жизни, не столько указывает на сильное желание вернуться в прошлое, сколько на желание остаться на том же месте. И биология может показать, что нет никаких доказательств подобного желания. Но у Фрейда этого не было. В конечном счете его теория инстинкта смерти удовлетворила некоторое эмоциональное стремление в нем самом; или, возможно, она произвела на него впечатление, подобное подлинному вдохновению. В его более ранней теории мазохизм был ответвлением садизма; теперь он начал видеть садизм как ответвление основного инстинкта: саморазрушения. Эта теория была предложена на обсуждение в произведении «По ту сторону принципа удовольствия».

Идея танатоса, человеческого разрушительного импульса, быстро нашла широкое применение, поскольку она, казалось, объясняла странную саморазрушительную природу человеческого насилия. Пока Роберт Эрдри не предположил в своей книге «Происхождение Африки» (1961), что человек в основе своей является обезьяной-убийцей, у этой теории не было серьезных конкурентов.

На первый взгляд теория Фрейда предлагает абсолютно удовлетворительное объяснение случая Мэнсона. Жизненный инстинкт (который включает в себя сексуальный стимул) соединен в непрерывной борьбе с инстинктом смерти. И когда кажется, что инстинкт смерти начинает побеждать, инстинкт жизни пытается направить его наружу, на остальных людей, словно слабый король, который мог попытаться избежать революционного насилия, начав войну. Это, как указывает биограф Фрейда Эрнест Джонс, явилось причиной, по которой Австрия вступила в Первую мировую войну. Фрейдистский взгляд на Мэнсона заключался бы в том, что его долгое пребывание в тюрьме дало его импульсу саморазрушения шанс получить власть. На Хейт-Эшбери он пытался нейтрализовать это с помощью беспорядочного секса. Но такая беспорядочность является саморазрушением. Д. X. Лоуренс сказал: «То, что не может дать множество женщин, может дать одна», и наоборот, то, что может дать одна женщина, не может дать много женщин. Создание «семьи» казалось, по Фрейду, попыткой удержать душевные стремления к саморазрушению, но это не принесло пользы. Деструктивные импульсы взорвались, и он даже не доверял убийство помощникам, в отношении которых он не был уверен, что они сохранят все в тайне...