Судьба венценосных братьев. Дневники великого князя Константина Константиновича - Михаил Вострышев

Михаил Вострышев

Судьба венценосных братьев. Дневники Великого Князя Константина Константиновича

Год 1858-й

Начался XIX век для России с убийства 11 марта 1801 года императора Павла I и воцарения его сына Александра, взошедшего на оскверненный престол в окружении убийц деда и отца. Население державы уже приближалось к сорока миллионам человек, почти поголовно крестьянского сословия. Но не только в обеих русских газетах («Санкт-Петербургские ведомости» и «Московские ведомости»), но и в беседах просвещенных вельмож считалось вульгарным упоминать единственного кормильца России – простолюдина. Говорить следовало об Александре I и его красавице жене. Их дети – две девочки – прожили каждая чуть больше года. Наследника императорская чета и вовсе не дождалась, поэтому по смерти государя престол перешел к его брату Николаю. У нового монарха, не в пример предшественнику, от супруги Александры Федоровны рождались почти всегда здоровые дети, отец нежно любил их и сумел поставить на ноги, дал хорошее по тем временам образование и мало-мальски приохотил к труду. К старшему из мальчиков по смерти родителя перешел престол, младшие – Константин, Николай и Михаил – стали опорой Александру II в его самодержавном труде.

Супруга великого князя Константина Николаевича, второго сына покойного императора Николая I, 10 августа 1858 года в четвертый раз благополучно разрешилась от бремени, подарив мужу сына, а императору племянника, нареченного Константином.

В эти дни в Петербурге появилась холера (к 10 августа – пятьдесят семь больных), в Чечне продолжались перестрелки местного населения с русскими войсками, европейцы под видом борьбы с варварством разоряли Азию. Впрочем, к войнам в мире так же привыкли, как к хлебу насущному.

Год 1858-й от Рождества Христова в России ничем особо не был примечательным. Уже сгладились ссадины, нанесенные стране и Парижским мирным договором после поражения в Крымской войне. Российские подданные, которых насчитывалось семьдесят пять миллионов, жили в своем подавляющем большинстве, как и сто, и двести, и триста лет назад. Лишь несколько десятков тысяч русских, именовавших себя дворянами, над которыми не тяготело бремя прокормить себя и государство, кое в чем изменились за последнее полвека. Это прежде всего относится к их отличительной европейской одежде, подвластной капризам парижской моды. Кроме того, вместо Вольтера стали читать Диккенса и доморощенных сочинителей, ругали уже не столько грязь на дорогах и ухабы, сколько чугунку и неотесанность народа, выучились, кроме французского, с грехом пополам русскому языку.

Европа уже покрылась сетью железных дорог, паровая машина стала идолом, народ требовал равенства сословий и нередко добивался желаемого. А Россия, которую никто и в мыслях не держал назвать частью Европы – только Востоком, бурлила лишь в малочисленных клубах и кружках, то ли не умея, то ли побаиваясь окунуться в эпоху коренных перемен. Тоска, да и только! Ни тебе сознательного пролетариата, как в Англии, ни революционно настроенного среднего сословия, как во Франции, ни буржуазии, страстно занятой техническим прогрессом, как в Америке. И каково же было бы удивление русских дворян, узнай они мнение о своей стране побывавшего в России в 1808 году знаменитого сочинителя Александра Дюма. Он в первую очередь обратил внимание на тех, кого обычно не принято замечать.

«При беглом знакомстве население Петербурга отличается одной характерной особенностью: здесь живут либо рабы, либо вельможи – среднего нет. Надо сказать, что сначала мужик не вызывает интереса. Зимой он носит овчинный тулуп, летом – рубашку поверх штанов. На ногах у него род сандалий, которые держатся при помощи длинных ремешков, обвивающих ногу до самых колен. Волосы его коротко острижены, а борода такая, какая ему дана природой. Женщины носят длинные полушубки, юбки и огромные сапоги, в которых нога совершенно теряет форму. Зато ни в какой другой стране не встретишь среди народа таких спокойных лиц, как здесь. В Париж из десяти человек, принадлежащих к простому люду, лица пяти или шести говорят о страдании, нищете или страхе. В Петербурге я ничего подобного не видел».

Что же увидит в своем отечестве только-только появившийся на свет один из самых высокопоставленных по рождению русских людей великий князь Константин Константинович? Ему жить в правлении Александра II, Александра III, Николая II, жить почти до самого конца монархии – 2 июня 1915 года. Жить по собственному разумению, ибо над ним не тяготеет груз монаршей власти, когда и шагу нельзя ступить самостоятельно. Поймет ли он Россию? Постигнет ли душу народа? Чем будет увлечен? Как сложатся его отношения с дядей-царем, кузеном-царем, племянником – последним царем? Почувствует ли приближение революционного цинизма и братоубийственного террора, краха монархической России? Впереди столько небывалых прежде событий, столько интриг и благородных поступков, что и спустя сто с лишним лет историкам не под силу в них разобраться. У великого князя впереди 57 лет…

Отец

Сорокалетний отец новорожденного с детства воспитывался для службы на флоте. Даже наставником к нему определили не профессионального педагога, а морского офицера, участника двух кругосветных плаваний Федора Петровича Литке.

«Успехи, оказанные великим князем по всем предметам, – писал Литке о своем воспитаннике, – которые, конечно, в значительной степени должны быть отнесены на счет необыкновенных его способностей, доказывают, что когда внимание учителя посвящено нераздельно одному ученику, то четырех полных часов занятий учителя с учеником совершенно достаточно».

В девятнадцать лет Константин Николаевич, уже не раз с восьмилетнего возраста выходивший в море на учебных судах, отправился на военном корабле в Константинополь, после чего составил записку «Предположение атаки царя-града с моря». В 1847–1848 годах, командуя фрегатом «Паллада», он совершил две морских кампании. В 1849 году участвовал в битве под Вайценом в Венгрии, но решил, что дым сражений – не его дело, и занялся правительственной деятельностью. В 1850 году он назначен членом Государственного совета – высшего законосовещательного учреждения, вдобавок с 1853 года возглавил Морское министерство.

«У вел. кн. Константина довольно дерзкая и бесцеремонная манера рассматривать людей в монокль, пронизывая вас жестким, но умным взглядом, – записывает в дневнике 4 июля 1854 года фрейлина А. Ф. Тютчева, старшая дочь знаменитого поэта. – Один из всей царской семьи он невысокого роста, у него красивые «романовские» черты лица, а профиль немного напоминает Наполеона в молодости. Он отличается живостью, много говорит и с большой легкостью и изяществом выражается на нескольких языках. Говорят, что он очень образован, очень любознателен, очень деятелен; от него ждут с надеждой славы будущего царствования».

С воцарением 19 февраля 1855 года старшего брата Александра II пылкий и страстный Константин Николаевич все больше погружается в государственные дела, возрождает на Черном море флот, уничтоженный в Крымскую войну, занимается законотворческой деятельностью.

«Великий князь, – отзывается о нем историк литературы академик А. В. Никитенко, – пользуется репутацией защитника и главы партии всех мыслящих людей – главы так называемого прогресса».

И хотя деятельность на благо отечества отнимала почти все время, Константин Николаевич, когда не был в заграничных командировках, вечера проводил с женой Александрой Иосифовной, дочерью Саксен-Альтенбургского герцога Иосифа, с которой обвенчался по православному обряду в 1848 году и которая родила ему Николая, Ольгу, Веру, а теперь и Константина, названного, как и отец, в честь равноапостольного царя Константина. С жинкой и старшими детьми по несколько раз в неделю он ездит в театр, играет с ними на фортепьянах, возит их в зверинец. Иногда участвует в домашних спектаклях. Ну и конечно, вся семья часто собирается вместе на молитву в часы обедни в домовую церковь.

Когда на свет появился Костюха, как ласково называл сына отец, Константин Николаевич был переполнен планами и прожектами по переустройству России. Он вездесущ – на доках Кронштадта, на боевых кораблях, в мастерских Адмиралтейства, на докладе у императора Саши в Зимнем дворце, в Крестьянском комитете.

Кроме того, надо навещать больную матушку – вдовствующую императрицу, участвовать в парадах, похоронах, крестинах. И каждое утро работать со своими сотрудниками над новыми законами, уставами, чертежами, сметами.

Большинству русских дворян, привыкших к лени и постоянному доходу от труда крепостных крестьян, столь кипучая деятельность была не по плечу. Они могли посудачить в клубе за картами о достоинствах и недостатках цивилизации, посетовать в театре на упадок сценического мастерства, поругать за обедом у богатого соседа государственных чиновников. Но работать до седьмого пота – Боже упаси! На это существуют низкие люди.