Только представьте… - Сьюзен Филлипс

Кит отчаянно вцепилась в рукав подруги.

– Не верю! – пронзительно вскрикнула она. – Ты никогда не пойдешь на такое!

Подбородок Софронии взлетел вверх.

– Посмей только осуждать меня!

– Но это ужасно! То, о чем ты толкуешь, – страшный грех! Как ты могла даже подумать о таком?

– Каждый поступает так, как считает нужным, – упорно настаивала Софрония.

– Но тебе вовсе не обязательно идти на это.

– Тебе легко говорить! А никогда не приходило в голову, что я тоже могу иметь желания? Хотеть дом, красивые платья, хотеть просыпаться по утрам, зная, что никто меня не обидит? Ты об этом не задумывалась?

– Но кто тебя тут обидит? Война закончилась три года назад. До сих пор тебя никто не трогал.

– Просто все считали, что я залезла в постель к твоему мужу, – пояснила Софрония и, поймав пронизывающий взгляд Кит, добавила: – Нет, ничего такого не было. Но никто, кроме Магнуса, этого не знает. – Четко очерченные губы растянулись в горькой усмешке. – Теперь, когда ты замужем, все переменилось. Рано или поздно кто-то обязательно посчитает меня легкой добычей. Так всегда бывает с негритянками, не имеющими белого покровителя. Я не могу всю свою жизнь переходить из одних рук в другие.

– Что будет с Магнусом? – запротестовала Кит. – Он хороший человек. Только слепой не заметит, как он тебя любит. А ты? Можешь притворяться сколько хочешь, но я знаю, что и ты питаешь к нему нежные чувства. Как ты можешь мучить его?

– Я должна позаботиться о себе, – упрямо возразила Софрония.

Кит вскочила и, сжав кулаки, встала перед подругой.

– Не пойму, что хорошего в покровительстве белого? Когда ты была рабыней, мой отец вроде бы присматривал за тобой – и что из этого вышло? Может, мистер Спенс сумеет защитить тебя не лучше, чем он? Станет смотреть сквозь пальцы на все издевательства, которым тебя будут подвергать? Об этом ты подумала?

– Твой отец никогда не пытался меня защитить! – вскрикнула Софрония. – Никогда, понимаешь? Думаешь, он не видел, что происходит? Именно он отдавал меня своим дружкам на ночь!

Кит отшатнулась. В животе разлилась острая боль.

Теперь, когда правда выплыла наружу, Софрония дала себе волю.

– Иногда он позволял им играть на меня в кости! Но чаще всего они устраивали скачки, в которых призом была я!

Кит метнулась к Софронии и обняла ее за плечи.

– Мне жаль. О, как же мне жаль! Прости, Софрония!

Но спина Софронии под ладонями Кит оставалась жесткой и неподатливой. Кит гладила ее, смаргивая слезы, бормотала извинения, прося прощения за то, чего не совершала, и старалась найти доводы, которые убедили бы Софронию не покидать дом, единственный, который та знала.

– Не допускай, чтобы случившееся омрачило всю твою жизнь. Ты молода. Множество невольниц…

– Не смей говорить о невольницах! – Софрония рывком отстранилась. Лицо исказилось свирепой гримасой. – Не смей, слышишь? Что ты об этом знаешь? – Она судорожно сглотнула, словно задохнувшись. – Он был и моим отцом!

Кит на миг оцепенела. Потом медленно покачала головой:

– Н-нет. Это неправда. Ты лжешь. Даже он не отдал бы на поругание свою дочь. Будь ты проклята! Будь проклята за свое вранье!

Но Софрония и глазом не моргнула.

– Я его дочь, такая же, как ты. Он взял маму, когда той было всего тринадцать, и держал в этом доме, прямо под носом у твоей матери. Держал, пока не обнаружил, что она носит младенца, а потом вышвырнул обратно в невольничью хижину, как изношенный башмак. Поначалу, когда его друзья вертелись у моих юбок, я думала – может, он забыл, чья я дочь. Но он ничего не забыл. Просто не придавал этому никакого значения. Для него я не была человеком. Только вещью. Еще одна негритянка – подумаешь, какая важность!

Кит смертельно побледнела. Ноги ее не слушались. Язык не повиновался.

Выдав свою тайну, Софрония вдруг успокоилась.

– Я рада, что мама умерла прежде, чем все это началось. Она была сильной женщиной, но если бы увидела, что творят со мной… наверняка сломалась бы. – Она протянула руку и коснулась холодной щеки Кит. – Мы сестры. Неужели ты никогда не чувствовала? Неужели не ощущала связь между нами, такую крепкую, что ничто не могло разлучить нас? С самого начала мы держались друг за друга. Твоя мама умерла сразу же после родов, и тебя отдали под присмотр моей, но та не любила нянчить тебя – из-за того, что случилось. И тогда я стала за тобой присматривать. Один ребенок растил другого. Помню, как качала тебя на коленях, когда самой мне было не больше пяти. Устраивала тебя на кухне рядом с собой, когда работала, играла с тобой в куклы по вечерам. А потом мама умерла и, кроме тебя, у меня никого не осталось. Поэтому я не решилась уехать из «Райзен глори», даже когда ты отправилась в Нью-Йорк. Нужно же было убедиться, что с тобой все в порядке. Но ты стала совсем другой, частью того мира, к которому я никогда не буду принадлежать. Я ревновала и завидовала, но и боялась тоже. Прости меня, Кит, за то, что я собираюсь сделать, но у тебя есть свое место в этой жизни, и теперь настала пора мне найти свое.

Обняв Кит, она поспешно вышла из комнаты.

Вернувшийся Кейн нашел Кит в гостиной. Она по-прежнему неподвижно стояла посреди комнаты, натянутая как струна, сжав кулаки.

– Куда, черт побери, все по… Кит! Что стряслось?

Он немедленно оказался рядом, словно вызволив Кит из глубокого забытья. Она прижалась к нему, захлебываясь рыданиями. Кейн обнял ее за талию и повел к дивану.

– Успокойся и расскажи, что случилось.

Ей вдруг стало так хорошо. Уютно. Он никогда еще не обнимал ее так: покровительственно, заботливо, без тени страсти. Кит снова заплакала.

– Софрония уходит. Собралась в Чарлстон… стать… содержанкой Джеймса Спенса.

Кейн громко выругался.

– А Магнус знает?

– В-вряд ли, – выпалила Кит, стараясь отдышаться. – Она только что сказала… Софрония – моя сестра.

– Сестра?

– Дочь Гаррета Уэстона, так же как и я.

Кейн провел большим пальцем по ее подбородку.

– Ты всю свою жизнь жила на Юге. У Софронии светлая кожа.

– Дело не в этом. – Кит стиснула зубы и сквозь слезы процедила: – Мой отец часто отдавал ее на ночь своим друзьям. Знал, что она его дочь, собственная плоть и кровь, и обращался с ней как со шлюхой.

– О Боже! – ахнул Кейн, принимаясь укачивать жену, как младенца. Постепенно Кит, захлебываясь слезами и шмыгая носом, выложила всю историю.

– Надеюсь, черти приняли его душу, – злобно выпалил он, когда Кит замолчала. Его слова отрезвили ее. Теперь она знала, что делать.

– Я должна остановить ее! Не допущу, чтобы она прошла через это!

– Софрония – свободная женщина, – мягко напомнил Кейн. – И если хочет уйти к Спенсу, ты не имеешь права вмешиваться.

– Она моя сестра! Я люблю ее и не позволю ей дойти до такого!

И не успел Кейн опомниться, как она вылетела из комнаты.

Он тяжело вздохнул. Наверное, Кит очень больно, а в таком состоянии она может сотворить все, что угодно.

Кит тем временем спряталась в зарослях, у входа в дом. Сейчас появится Кейн и станет ее искать.

Она оказалась права. Кейн сбежал по ступенькам, обвел взглядом сад и подъездную аллею и, не увидев жену, выругался и направился к конюшне.

Едва он скрылся из виду, Кит метнулась в дом, прямиком зашагала в библиотеку, где хранилось оружие, и взяла со стойки ружье. Вряд ли Джеймс Спенс поднимет шум, но, поскольку она не собиралась отпускать Софронию, ружье может послужить достаточно веским аргументом.

А тем временем в нескольких милях от дома красно-черный кабриолет Джеймса Спенса обогнал коляску Магнуса.

Похоже, Спенсу не терпится добраться до места, подумал Магнус, провожая взглядом кабриолет. Кстати, куда это он? Но что гадать? Эта дорога ведет только в «Райзен глори» и прядильню – значит, у него там дела.

Вполне разумное объяснение… Почему же у него так тяжело на сердце?

Магнус подстегнул лошадей. Те нехотя прибавили шаг. По пути Магнус вспоминал все, что знал о Спенсе.

Местные сплетницы утверждали, что он управлял каменоломней в Иллинойсе, откупился от армии за триста долларов, а после войны отправился на Юг с седельной сумкой, полной крупных ассигнаций. Теперь он стал владельцем процветающего фосфатного рудника и волочился за Софронией.

Магнус еще издали заметил экипаж Спенса у подъездной аллеи. Бизнесмен был одет в черный фрак и котелок. В руке поблескивала трость. Магнус едва удостоил его взглядом. Все его внимание было устремлено на Софронию, стоявшую у обочины дороги. У ее ног валялся саквояж, на плечи была накинута синяя шерстяная шаль.

– Софрония! – окликнул он и, остановив лошадей, спрыгнул.

Она вскинула голову, и на миг ему показалось, что в ее глазах мелькнула надежда, но они тут же затуманились, и золотистые руки туже стянули шаль.

– Оставь меня в покое, Магнус Оуэн! Какое тебе дело до меня?

Из-за кабриолета выступил Спенс.