Маги и мошенники - Елена Долгова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фирхоф вздрогнул, пораженный мрачным совпадением. «Хронист принял имя Вольфа Россенхеля. Вольф – это волк, приходит мистическое время Адальберта, и самый страшный поворот событий способен наступить в любой момент. Я больше не маг и почти не чувствую астрального эфира, однако моя интуиция все равно осталась при мне – я еще увижу Хрониста, и дай Бог, чтобы эта встреча не оказалась худшей из возможных встреч».
– Уходим, Бенинк. Не стоит покорно дожидаться конца.
Они убегали винтовой лестницей, там уже витал запах гари, подземный проход тоже оказался задымлен. Первым шел Бенинк, пока еще редкие клубы дыма причудливо извивались в зеленоватом свете его фонаря; следом торопился Фирхоф, сразу за его спиной – Антисфен, замыкал вереницу Хайни Ладер. Тайный лаз закончился деревянной дверцей, она оказалась подпертой снаружи, но альвис ловким пинком вышиб преграду.
– Знакомое место.
Ошеломленный советник императора узнал тот самый подвал бочара, в котором он и Адальберт впервые вели теологическую беседу с ревнивым демоном Клистеретом.
– Я и не знал, что тут найдется второй выход!
Бенинк без лишних слов преодолел стертые ступни и осторожно выглянул на улицу. В переулке царило относительное спокойствие – людей не было, но далекий, глухой и слитный шум, то ли крик, то ли плач, долетал сюда издалека. Советник, вор, ученый румиец и наемный солдат выбрались на простор, расшвыривая завалы хлама, после чего осмотрелись.
Фирхоф запрокинул голову – впервые за несколько дней он мог видеть солнечный свет не из окна; небеса, не голубые, а какие-то бледно-палевые и от пожара, и от жары, затянула мутная дымка. Высоко над крышами кувыркались перепуганные чайки, советнику показалось, что белое оперение птиц запятнала копоть.
Четверка беглецов выбралась из пустого, тупикового переулка и влилась в людской поток, запрудивший пока еще относительно безопасную улицу Толоссы. В пестрой толпе мешались все виды одежды и все выражения лиц. Оборванный подросток лет двенадцати, с худой высокой шеей и лицом умной обезьянки, сосредоточенно тащил за руку маленькую, добротно одетую кудрявую девочку. Хорошенький, словно ангел, ребенок пищал и вырывался – никто не обращал на эту пару внимания. Зажиточные горожанки, спасая лучшие наряды, натянули их на себя, и теперь в неряшливой толпе, среди грязных кожаных курток и грубого полотна, там и сям мелькали яркие, словно цветы юга, пятна женских одежд. Пожилой, одутловатый мужчина, по виду – торговец, тер сухие глаза, губы его беспрестанно двигались, то ли шепча молитвы, то ли повторяя чьи-то имена. Прошел, раздвигая толпу, десяток сумрачных, хорошо вооруженных пикинеров.
Гул растерянности и страха витал над скопищем людей. Несчастье и трагическое предчувствие уже наложили на лица призрачную серую тень, согнутые плечи несли невидимый груз обреченности.
– Я много видел в собственной жизни, еще больше – читал древних, и, тем не менее, с трудом могу поверить, что все это сотворил один человек, – сказал Антисфен.
– Да, с нашим императором, Гагеном Капелланом, шутки плохи, – отозвался Ладер.
Фон Фирхоф ужаснулся в душе. «Румиец имел в виду Клауса Бретона, наемник понял его неправильно. Но в своей ошибке, перепутав императора и мятежника, простак Ладер, тем не менее, оказался мудрее нас всех. Клаус идет до конца – ему уже нечего терять и почти нечего бояться, отправляясь на смерть, он не станет думать о гражданах Толоссы. А мой венценосный друг – он в безопасности, и, тем не менее, в порыве мести и гнева спалит этот город, словно копну соломы. Неважно, что три четверти несчастных не виновны ни в чем, здесь просто дают наглядный урок бунтующим против Империи…»
Словно едиными легкими ахнула толпа, живое скопище бестолково качнулось в теснине улицы – над головами беженцев с низким гулом пронесся комок багрового огня. Снаряд угодил на низкую крышу ближнего дома, тот мгновенно занялся пожаром, дождь обжигающих пламенных брызг осыпал людей.
– Господи, спаси нас!
Визг и плач смешались, порождая нестерпимый, бессмысленный шум. В висках у советника гудело, давка и теснота мешали что-либо предпринять, в этот момент фон Фирхоф сполна испил чашу собственной беспомощности.
– Наверное, я полное ничтожество.
Антисфен, отбросив ученый скептицизм, неистово, ярко молился на румийском:
– Спаси нас, Господи, от стрел дневных и огня поражающего, от тысячи тысяч врагов и укуса коварной ехидны…
Бенинк прикрыл лицо полой плаща:
– Почему? Это же не вражеский город, это город Церена…
– В храм! Под каменные своды! Они не должны гореть! – Людвиг кричал, безнадежно пытаясь заглушить вопли и стоны.
Кажется, его услышали и поняли. Храм святой Катерины, крытый негорючим куполом, высился неподалеку – его стены в свое время пощадили бретонисты. Бенинк одним из первых пробился к широким ступеням высокого крыльца, плечом толкнул тяжелые резные двустворчатые двери.
– Живо туда!
Гулкой, зловещей пустотой встретил беглецов священный зал, глубокими ранами зияли стены, с которых по приказу Бретона давно уже сорвали шитые золотом занавеси и панели драгоценного дерева. Почти посредине, под высшей точкой огромного купола одиноко лежала разбитая вдребезги статуя, ее алебастровая белизна все еще казалась живой. Фирхоф не мог узнать изуродованное изображение, в куче мучительно изломанных обломков выделялась чудом уцелевшая тонкая, правильных очертаний девичья рука.
Зал быстро наполнялся людьми, под суровыми, сумрачными сводами постепенно утихли плач и стоны, словно беженцы не решались еще более осквернить приютившее их священное место.
Людвиг, войдя в храм одним из первых, постепенно оказался вплотную прижатым к главному алтарю, где-то в массе людских тел, исчезли, затерялись румиец, Ладер и альвис Бенинк…
В плотной толпе советник императора ждал решения своей судьбы, так же, как ждали в этот день исхода сражения тысячи горожан. Комья огня продолжали сыпаться на город – горели портовые склады и дома, редкие деревья и лодки у причала. Ратуша уцелела, форт пока оставался недосягаем. Хищный строй галер приблизился к крошечной гавани острова, запертой на тяжелую цепь – она не могла вместить все корабли.
Флагманское судно остановилось на внешнем рейде.
– У вас молодое зрение, Ожье, что там с насыпью и воротами? – спросил Кунц Лохнер.
– Наши люди катят запасной таран. Надеюсь, мы оттянули на себя силы бретонистов, это поможет пехоте раскачивать машину.
– Есть ли еще бочки с зельем?
– Только что отправили в путь последнюю.
– Заряжайте трубы Нострацельса.
Лейтенант слегка побледнел и отправился исполнять приказание. В медные жерла забили волшебный порошок и ядра, у обслуги был вид приговоренных к смерти.
– Наводи и поджигай. Неплохо бы заткнуть уши, но я не знаю, не окажется ли это грехом…
Солдат поднес раскаленный прут, и в тот же момент раздался громовой треск. Гребцы, не слушаясь понуканий, в ужасе побросали весла, галера встала, выпущенный снаряд, описав колоссальную дугу, ударил на мелководье у самого подножия крепостной стены – взметнулся фонтан воды и грязи.
– Недолет. Поправьте прицел.
Прочие галеры тоже окутались дымом.
– Как видите, друг мой, все не так уж страшно, – заявил Кунц младшему офицеру. – Это колдовство действует исправно даже и после смерти Нострацельса…
– Тут не обошлось без его неприкаянной души.
Ядра тем временем посыпались на стены крепости, круша их в самых уязвимых местах.
– Славно, друг мой, замечательно.
Солдаты у ворот в очередной раз оттянули и обрушили на преграду таран – по ним почти не стреляли, удушливый дым стлался над кровлями.
– Псалмопевцы заняты тушением пожара…
Под выстрелами рушились древние стены Толоссы, и целые пласты камня с грохотом оседали в море.
– Прекрасный результат, капитан Кунц. Некоторые бреши годны для пешей атаки на город, нужно только подойти поближе…
* * *(Из «Истории мятежа Клауса Бретона», записанной очевидцем, который пожелал остаться неизвестным)
«…При таких обстоятельствах церенские галеры устремились к острову. С уцелевших бастионов открывался отличный вид на залив, и эти маневры не остались незамеченными. Повстанцы, очутившись в отчаянном положении, пустили в ход последние запасы – со стен ударили метательные машины и клубы серного огня, наподобие того, какой еще недавно нещадно жег крыши Толоссы, полетели теперь на палубы императорских галер.
– Дрот святого Регинвальда! Нас бьют нашими же приемами…
Залп получился не очень густым, многие огневые снаряды канули в морскую воду, но кое-что попало по назначению – о палубу флагманского корабля ударился полыхающий комок, и вспыхнули дерево и парусина, и занялись огнем скамьи гребцов, и бросились врассыпную сами обожженные гребцы.