Башня Ласточки - Анджей Сапковский

— Выходит все же, я не ошибся, — медленно процедил Кагыр. — Все-таки предатель — я. Подлый, двуликий предатель.

— Геральт, — снова подал голос Регис. — Прости за откровенность, но твоя теория дырява, как старое решето. А твоя мысль, я уже сказал тебе это, — нехороша.

— Я — предатель, — повторил Кагыр, словно не слыша слов вампира. — Однако, как я понимаю, доказательств моего предательства нет никаких. Есть лишь туманные улики и ведьмачьи домыслы. Как я понимаю, на меня возложена тяжесть доказательства невиновности. Я должен доказать, что я не гуль. Так?

— Без пафоса, нильфгаардец, — буркнул Геральт, встав перед Кагыром и вперившись в него. — Если б у меня было доказательство твоей вины, я б не терял времени на болтовню, а распластал бы тебя на кусочки, как селедку! Ты знаешь принцип «cui bono»?[12] Так ответь мне — у кого, кроме тебя, был хоть бы малейший повод предать? Кто, кроме тебя, выгадал бы на предательстве? Хотя бы самую малость?

Со стороны купеческого лагеря донесся громкий и протяжный треск. На черном небе звездопадом рассыпался красно-золотой фейерверк, ракеты разлетелись роем золотых пчел, ливанули цветным дождем.

— Я не гуль, — сказал юный нильфгаардец звучным, сильным голосом. — К сожалению, доказать это не могу. Зато могу сделать кое-что другое. То, что мне подобает, что я сделать вынужден, когда меня оболгали и унизили, когда запятнали мою честь и нанесли удар моему достоинству.

Его движение было быстрым как молния, однако он не застал бы ведьмака врасплох, если б у того не болело колено. Вольт у Геральта не получился, и рука в перчатке врезалась ему в щеку с такой силой, что он отлетел и рухнул прямо в костер, подняв снопы искр. Он вскочил — и снова слишком медленно из-за боли в колене. Кагыр уже стоял над ним. И на этот раз ведьмак опять не успел даже уклониться, кулак угодил ему в висок, а в глазах разгорелись цветные фейерверки в сто раз более красивые, нежели те, что запускали купцы. Геральт грязно выругался и кинулся на Кагыра, обхватил его руками и повалил на землю, они покатились по гравию, нанося друг другу гулкие удары.

И все это в призрачном и неестественном свете разлетающихся по небу искусственных огней.

— Прекратите! — орал Лютик. — Прекратите, вы, кретинские идиоты!

Кагыр ловко выбил у пытающегося подняться Геральта землю из-под ног, ударил по зубам. И добавил так, что зазвенело. Геральт сжался, напружинился и ударил его ногой, но попал не в промежность, а в бедро. Они схватились снова, перевернулись и принялись колошматить друг друга куда попало, ослепнув от ударов и забивших глаза пыли и песка.

И неожиданно разлетелись и покатились в разные стороны, сутулясь и прикрывая головы от свистящих ударов.

Это Мильва, отстегнув с бедер толстый кожаный ремень, схватившись за пряжку и обмотав ремень вокруг запястья, подскочила к драчунам и принялась хлестать их от уха, изо всей силы, не жалея ни ремня, ни руки. Ремень свистел и с сухим треском долбил по рукам, плечам, спинам и Геральта, и Кагыра. И хотя они уже разделились, Мильва продолжала прыгать от одного к другому, словно кузнечик, не прекращая пороть их и тщательно следя за тем, чтобы каждый получил свою порцию.

— Й-йех, глупцы глупецкие! — крикнула она, с треском охаживая Геральта по спине. — Дурни дурацкие! Я научу вас уму-разуму, обоих! Ну! — крикнула она еще громче, хлеща Кагыра по рукам, которыми он пытался заслонить голову. — Ну, очухались? Успокоились? Чумные!

— Все! — взвыл ведьмак. — Хватит!

— Хватит! — подхватил свернувшийся в клубок Кагыр. — Достаточно!

— Достаточно, — сказал вампир. — И правда, уже достаточно, Мильва.

Лучница тяжело дышала, обтирая лоб кулаком, все еще обернутым ремнем.

— Блеск! — проговорила Ангулема. — Блеск, тётечка! Шик!

Мильва развернулась на пятке и изо всей силы хлестанула ее ремнем по плечу. Ангулема вскрикнула, села на землю и разревелась.

— Сказала ж я, — выдохнула Мильва, — чтоб меня так не кликала! Говорила ж!

— У нас все в ажуре! — Лютик немного дрожащим голосом успокаивал купцов и путешественников, сбившихся вокруг них. — Просто небольшое дружеское недоразумение. Товарищеский спор. Уже все. Спор разрешен.

Ведьмак потрогал языком шатающийся зуб, сплюнул кровь, текущую из рассеченной губы. Он чувствовал, как на спине и плечах набухают валики, как распухает — пожалуй, до размеров кочана цветной капусты — ухо, которому досталось ремнем. Рядом неловко поднимался с земли Кагыр, держась за щеку. На его оголенном предплечье прямо на глазах вырастали и набухали широкие красные полосы.

На землю осыпался отдающий серой дождь, пепел последнего фейерверка.

Ангулема жалостливо всхлипывала, держась за плечо. Мильва отбросила ремень, после недолгого колебания опустилась рядом с ней на колени, обняла и, не говоря ни слова, крепко прижала.

— Я предлагаю вам, — холодно проговорил вампир, — подать друг другу руки. Предлагаю никогда, совершенно никогда больше не возвращаться к этому делу.

Неожиданно сорвался и зашумел слетевший с гор ветер, в котором, казалось, звучали какие-то жуткие крики, вой и стоны. Мчащиеся по небу облака образовали фантастические фигуры. Серп луны сделался красным, как кровь.

Сумасшедший хор и хлопанье крыльев козодоев разбудили их перед рассветом.

Двинулись сразу, как только солнце слепящим огнем зажгло снега на вершинах гор, но прежде, чем оно успело выкатиться из-за гребня. Впрочем, опередив его появление, небо затянули облака.

Они ехали лесами, а дорога вела все выше и выше, и это можно было увидеть по изменениям в древостое. Дубы и грабы неожиданно кончились, они въехали в сумрак буковых лесов, выстланных опавшей листвой, пахнувших плесенью, паутиной и грибами. Грибов было невпроворот. Влажный конец лета просто разродился осенними грибами. Молодая поросль и почва местами совершенно скрывались под шляпками боровичков, рыжиков и мухоморов.

Лес был тихий, походило на то, что большинство певчих птиц уже улетели в теплые края. Только мокрые вороны каркали на опушках.

Потом буки кончились, пошли ели. Запахло смолой.

Все чаще попадались лысые пригорки и безлесья, среди которых их настигал ветер. Река Нэви бурлила на порогах и перекатах, ее воды, несмотря на дожди, стали здесь хрустально прозрачными.

На горизонте вздымалась Горгона. Она была все ближе.

Со скалистых склонов могучей горы спускались гигантские длинные ледники и снега, из-за чего Горгона казалась как бы оплетенной белыми шарфами. Вершину Дьявольской Горы, словно голову и шею таинственной невесты, все время окутывали вуали облаков. Время от времени Горгона, будто танцовщица, встряхивала своим белым нарядом — картина была прекрасной, но несла смерть: с обрывистых склонов сбегали лавины, сметая на своем пути все, докатываясь до осыпей у подножия и катясь дальше, до самых высоких елей над перевалом Теодуль, над долинами Нэви и Сансретура, над черными глазками горных озерков.