Разожги мой огонь - Татьяна Май

С трудом, словно к каждому веку по пудовому весу привязали, дрогнул ресницами, устремил на меня блуждающий взгляд.

— Веста, — произнес едва ли не радостно и руку к моему лицу протянул. Коснулся на миг пальцами щеки, потом бессильно опустил. Меня волной жара обдало, такими горячими были. Но не это удивило. А что улыбка уж готова была прорезаться на лице хозяина вулкана.

По сердцу будто ножом прошлись. Сокровенная улыбка эта не мне была предназначена, а любимой его — Весте, но всем телом почувствовала тепло, которое он в дрогнувшие губы вложил. Понимала, что меня и не видит вовсе. Смотрел сквозь словно. Обернулась даже, чтоб увериться, не стоит ли кто за плечом, а когда взгляд на хозяина вулкана вернула, он уж глаза снова прикрыл.

Взяла его за руку, сжала горячие пальцы, прижала к сердцу. Знала, что должна сказать, пока он снова в мир своих кошмаров не отправился. Хоть внутренне и противилась, но не могла поступить иначе. По-человечески так будет. По-людски. Редрик ведь, до того как хозяином вулкана стать, тоже человеком был.

Сглотнула острый ком в горле и проговорила не своим голосом:

— Здесь я, Редрик. Здесь.

Глава 25

Редрик по цветущему Вильзмиру шел. Не было ни кружащегося в воздухе пепла, ни запаха гари, что навечно с селением связан стал. Бегала детвора по умытым светом Отца-Солнца улочкам, птахи весенние пели, звенели голоса девиц, соседи друг друга окликали да ему улыбались и руками помахивали. Ему. Чудовищу из-под горы, что погубило их.

Стук сердца в груди болью под ребрами отдавался, а в горле ком тугой застрял.

— Редрик! — услышал вдруг. И смех знакомый.

Обернулся — никого.

— Веста… — проговорил и сам себе не поверил. Качнул головой, прогоняя глупые мысли. Помстилось — не иначе.

— Где же ты, Редрик? — неслось с теплым ветром звонкое.

— Веста?

Снова смех. Радостный, искристый и яркий. Так и представил, как глазами улыбается. Ему. И только ему.

— Ну что же ты, Редрик, — мягко укорила. — Или видеть не хочешь?

— Веста… — произнес неверяще и припустил по знакомым с детства улочкам. Мимо гончара мастерской, где сырой глиной пахло, мимо купца лавки, где всякой всячиной торговали, мимо судьи хоро́м, который заместо своей дочери Весту хозяину вулкана отправил, мимо знахаркиного, матушки Ирдиной, бревенчатого домишко, да прямиком к…

Замер, потому как не было дома и кузни его, Редрика, на привычном глазу месте. А заместо него поле раскинулось, насколько глаз хватало. Цвело разнотравье, да вздрагивали ветвями яблони под порывами шалуна-ветра посреди зеленого моря. А там, под осыпающимися белыми лепестками, она стояла…

Шагнул к ней, взглядом впитывая.

Понять не мог, сон то или явь. Никогда Веста ему не снилась с того самого проклятого весеннего дня, как на руках ее мертвую держал да к груди прижимал.

Зажмурился, чтоб видение страшное прогнать. А может статься, закончен его путь и попал он наконец под ласковую сень Отца-Солнца? Раз так, то и тревожиться не о чем. Не будет больше боли, не будет сожалений и муки душевной и сердечной.

Открыл глаза — никуда Веста не пропала. Стояла, залитая ласковыми лучами Отца-Солнца, и все так же кротко смотрела на него. В платье белом, с белыми лентами в ореховых косах. Прядями выбившимися ветер поигрывал. Стояла та, которую поклялся защитить и не смог. Та, которую любил сильнее всего, что у него на свете было. Та, которую ненавистный хозяин вулкана отнял. Стояла и смотрела на него ласково.

— Веста, — дрогнули губы, а улыбка кривой получилась с непривычки. Ведь не улыбался почитай что три десятка лет.

Шагнул на поляну посреди поля, где Веста стояла, протянул к ней руку. Она охотно приняла, сомкнула тонкие прохладные пальцы, переплела с его.

— Здесь я, Редрик. Здесь, — сказала ласково.

Пошатнулся, упал перед ней на колени, склонил голову.

— Ты прости меня, Веста.

— Ты прости меня, Веста. — Пальцы мои сжал еще крепче. Прислушивалась к тяжелому прерывистому дыханию хозяина вулкана, знала: мрак его терзает, и понимала, что могу облегчить эти муки, но любопытство так и жгло сердце.

— П-простить? — переспросила с запинкой. — За что, Редрик?

Склониться пришлось, иначе не смогла б разобрать отрывочные лихорадочные слова, что с бескровных губ срывались. Обдало ароматом нагретой смолы, крови и железа.

— Я ведь тебя любил, Веста… сильнее жизни… Знаешь?

Прикрыла глаза на миг, сглотнула, потом прошептала:

— Знаю, Редрик. Все знаю.

— Не все, Веста… Погубил я его…

— Кого? — Сердце заколотилось так, словно по нему молотом ударяли.

— Того, которого ты любила. И не жалею. За тебя, Веста, отомстил.

— А я тебе за то благодарен, — услышал вдруг голос того, кто смерть от его руки принял.

Поднял голову — а он стоит рядом с Вестой, за стан ее обнимает. В прошлый-то раз, последний, как его видел, глаза красными, будто кровь, были, а сейчас смотрел на него серым, словно тучи грозовые, взором. Только в глубине глаз и впрямь ни злобы, ни желания отомстить не крылось, а только счастье безоблачное разлито было. Веста ему голову на плечо положила, улыбнулась мягко.

— Без тебя, Веста, весна моя огненная, мне бы все одно жизни не было.

— И мне без тебя, родной.

Редрик только смотрел на них. И ежели б раньше с колен вскочил да на обнимавшего Весту бросился, сейчас лишь крикнул так, что в горле засаднило:

— Ты же ведь ее и сгубил! — А у самого перед глазами облик другой стоял. И себе страшился признаться, что страх берет, как подумает, что и Лиссу такая же судьба