Пещера чудовищ - Чарльз Робертс

Таковы были впечатления команды, а у самого Брейма прямо голова пошла кругом от хлынувших на ум соображений.

Ведь он же извлек из глубины глубин это чудовище; он знал, что оно принадлежало к миру, давно уже исчезнувшему с лица земли, и, если оно в тот момент, с биологической точки зрения, и было живо, то, с точки зрения исторической, оно все-таки не существовало теперь. А все эти неповоротливые, медленные движения, — разве они не были проявлением борьбы, и борьбы на жизнь и смерть!.. Давление, под которым это чудовище жило и приняло вид рога, было, как бы то ни было, одним из условий его существования, а вот теперь, когда это условие нарушено, оно должно умереть.

Да, верно, уж и умирает…

Тишину, царившую на капитанском мостике, прорезал какой-то слабый звук… Это Хардмут щелкнул затвором своей камеры. Фотограф первый из всех пришел в себя от оцепенения.

И при звуке этом, точно он был сигналом, живая колонна медленно нагнулась и затонула, как тихо погружаемый в воду меч.

Закат блеснул последними лучами на волнах неспокойного моря, и жаркий день угас. Окружающее чуть вырисовывалось в сменивших дневной свет туманных сумерках. И какие-то звуки пронеслись над морем: будто где-то, о какой-то далекий берег, ударилась волна… А потом несколько раз подряд слышалось что-то, похожее на бульканье гигантской бутыли, опускаемой в воду…

Но людям на борту «Президента Гирлинга» некогда было прислушиваться.

Брейм, стоя на мостике, орал во всю глотку. Канат совсем ослаб. Явно было, что добыча высвободилась с крюка даже еще до момента своего появления над водой. Барабан, сматывавший канат, заработал вовсю и своим громыханьем заглушал все другие звуки. Но чего он не мог заглушить, — это запахов, а они наполнили, собою весь стоячий безветренный воздух. Пахло илом и тиной, с примесью еще чего-то, напоминавшего запах грязи тропического берега.

Понадобилось больше получаса, чтобы смотать канат. Когда грапнель вытащили на борт, его подставили под свет дуговой лампы и подвергли тщательному обследованию. Но обнаружить на нем не удалось ничего, за исключением зацепившегося у основания одного из грапнельных крюков какого-то крошечного кусочка, похожего на лоскуток черной кожи… Да еще на конце самого каната оказались какие-то царапины.

И как раз в то время, когда Брейм производил этот осмотр, воздух потряс какой-то звук, похожий на раскат грома, а вдали, над морем, в полутьме блеснуло что-то белое, как будто полоса упавшей вниз белой пены.

Грондааль крикнул с мостика Брейму:

— Нам пора убираться отсюда!

Он дал звонок в машинное отделение, и судно закружилось на месте, словно испуганный зверь, а потом дрогнули винты, и оно, взяв новый курс, пошло полным ходом. Оно прошло уже милю расстояния, когда раскат повторился снова, но на этот раз был уже слабее.

Они прошли мимо фонарика, горевшего на буе, которым отметили местонахождение нагасакского конца кабеля, предоставив ему одиноко светить над водой.

А потом, когда они уже умерили ход, они снова слышали звук того же грома вдали, — звук был совсем уж слабый, и раздался он в последний раз…

Поднялась луна, и под ее светом люди на палубе всю ночь напролет все прислушивались и все сторожили, но море расстилалось кругом, как ни в чем не бывало. И когда они на следующее утро подошли вплотную к месту происшествия, то не было заметно ничего особенного, только поверхность воды слегка подернулась зыбью под мягкой дымкой тумана, предвещавшего, что нарождающийся день будет тоже жарким.

В одиннадцать часов из темной комнаты, где происходило проявление необычайной пластинки, наконец, вышел Хардмут.

И, словно та пена, что вздымают за собой винты корабля, было бело лицо его.

Он присел на ящик спасательного буя, точно хотел перевести дыхание. Бывший невдалеке от него Брейм подбежал к нему, выхватил у него из рук пластинку и стал разглядывать ее на свет.

На ней был снимок уголка одного из копенгагенских садов. Бедный Хардмут, относясь с презрением ко всяким кодакам, употреблял только сверх-великолепную односнимочную камеру и второпях всадил в нее кассетку с уже использованной пластинкой.

Говорят, что с той поры Хардмут никогда не лгал, никогда не насмешничал, — по крайней мере, на борту «Президента Гирлинга».

Комментарии

Произведения, включенные в книгу, публикуются по оригинальным изданиям с исправлением очевидных опечаток; за некоторыми исключениями, сохранены особенности орфографии и пунктуации.

Отрывок из романа Ч. Робертса «In the Morning of Time» («На заре времен», «На рассвете времен», отд. англ. изд. 1919). Впервые на русском яз.: Природа и люди, 1912, № 35 с подзаг. «Научный рассказ».

Сэр Чарльз Г. Д. Робертс (1860–1943) — выдающийся канадский писатель и поэт. После окончания университета работал школьным директором, журналистом, с 1885 г. университетским преподавателем. В 1897–1905 гг. жил в Нью-Йорке, затем в Париже и Мюнхене и в 1912–1925 гг. в Лондоне. Во время Первой мировой войны служил в британской армии, дослужившись до капитанского звания. В 1925 г. вернулся в Канаду. Робертс оставил обширное литературное наследие, включая более десятка прославивших его книг о животных; он считается первым канадским писателем, завоевавшим всемирное признание, и основоположником канадской поэзии.

Впервые: Всемирный следопыт, 1929, № 12.

С. 20. …к Табурищу — Табурище (Таборище) — старинное село, часть современного Светловодска (Украина). Кости мамонта, обнаруженные здесь, можно видеть, в частности, в местном краеведческом музее. В целом находки останков мамонтов на территории современной Украины достаточно многочисленны.

С. 21. …предшественник позднейшего мамонта — Т. е. так называемый «степной мамонт» или трогонтериевый слон (Mammuthus trogontherii), живший в Евразии в среднем плейстоцене. Являлся одним из крупнейших хоботных всех времен, достигал в плечах до 4.7 м и веса до 10 тонн, с бивнями, достигавшими 5 м.

Впервые: Мир приключений, 1928, № 2, за подписью Б. С. Сотник.

Впервые на русском яз.: В мастерской природы, 1925, № 5, за подписью Ирвинч Кремп.

И. Крамп (Crump, 1887–1979) — американский писатель. В общей сложности четверть века редактировал бойскаутский журнал Boys' Life. Известен в основном серией рассказов и романов об отважном и изобретательном неандертальце Оге.