Новый Мир ( № 8 2008) - Новый Мир Новый Мир

Дневник начинается описанием вечеринки. Люди сидят на веранде, благодушествуют, беседуют о достижениях цивилизации, не догадываясь, что время ее истекает.

“На этот раз, вернувшись к теме, с которой начался спор, оба пришли к выводу, что независимо от того, каким образом возникло человечество, нельзя не восхищаться его высокой культурой. Они с гордостью принялись перечислять достижения цивилизации. Эта тема заинтересовала и остальных. Бэсэртс превозносил химию, говоря, что она дошла до такого уровня развития, при котором неизбежно должна исчезнуть как самостоятельный предмет изучения, слившись с физикой.

Морено стал восхищаться успехами медицины, и в частности хирургии, благодаря которым удалось постичь самую сущность природы жизненных явлений. Удивительные открытия позволяли надеяться, что в недалеком будущем живые организмы обретут бессмертие. После этих тирад противники принялись наперебой расхваливать высокие достижения астрономии. Ведь уже найден способ сноситься с семью планетами Солнечной системы, а на очереди уже были звезды.

Устав от собственного энтузиазма, оба защитника прогресса смолкли. Этим молчанием воспользовались остальные гости, чтобы высказать свои соображения. Разговор зашел о практических изобретениях, которые так улучшили условия человеческой жизни. Восхвалялись железные дороги и пароходы, облегчившие перевозку тяжелых, громоздких грузов, всевозможные летательные аппараты, тоннели для пневматических или электрических поездов, проложенные под морями и континентами. Восхвалялись многочисленные машины, одна хитроумнее другой, заменяющие труд сотен людей, книгопечатание, фотография цвета, звука, света, теплоты и колебаний эфира. Более всего славили электричество, эту гибкую, послушную, досконально изученную силу, приводящую в движение различные механизмы, морской, подводный и воздушный транспорт; благодаря ей люди смогли переписываться, беседовать и видеть друг друга на любом расстоянии.

Я тоже, признаюсь, принял участие в этом прославлении цивилизации. Все сошлись на том, что человечество достигло уровня умственного развития, неведомого до нашей эпохи, и скоро окончательно покорит природу”.

Иными словами, вся компания на разные голоса пересказывает то, о чем Жюль Верн писал всю жизнь, и даже то, что хотел бы, но не успел еще написать. Потом приходит волна и наглядно демонстрирует, чего стоят все эти достижения. Увы.

Однако же собеседникам удается попасть на единственный уцелевший в мире корабль и найти обширную пустую землю, возникшую в результате катаклизма, — вся прочая земная суша скрылась под водами. Ожидаешь, что все теперь пойдет по колее, проложенной прежними романами: сейчас эти умные, образованные, с золотыми руками люди создадут из ничего новую цивилизацию, не хуже прежней. Однако же нет. Укатали сивку крутые горки. Запал иссяк.

Энтузиаст свое отмаршировал уже. Устал от собственного энтузиазма. Сил больше нет.

Сбереженные от потопа женщины исправно рожают (иначе Жюль Верн непременно бы их утопил за ненадобностью), но это единственное, что хорошо получается на новом месте. На протяжении пары поколений коллективный Адам деградирует до дикости, до полной утраты культурных навыков, даже до анатомических изменений: черепа уменьшаются, поскольку мозги не востребованы. Судьба Айртона на необитаемом острове. Да ведь он один был. А тут компания много больше той, что приняла и очеловечила (во всех смыслах) одичавшего злодея. И тем не менее — полный провал. И это написал автор “Таинственного острова”!

Ну а потом мало-помалу из этих новых, размножившихся без меры неандертальцев возникнет новый Адам: будут внуки потом, все опять повторится с начала. И история цивилизации повторится: с нуля, с зарождения — до высот, достигнутых во времена зартога Софра-Аи-Ср. Непонятно только, с какой стати деградировавшие до положения обезьян потомки вновь встанут на стезю прогресса? Почему бы им не продолжить свой путь далее: к кольчецам и усоногим? Нет ответа. То есть ответ есть: уж так жизнь устроена. В свой черед грянет марш, народятся новые энтузиасты, черепа увеличатся — и опять пошло-поехало вплоть до очередной большой волны, прервущей опыты по обессмертению организмов и окончательному покорению природы. Вот-вот и покорили бы, казалось — рукой подать. Да что там говорить: уже и сущность жизненных явлений открыли! И на тебе! Так погибают замыслы с размахом, вначале обещавшие успех.

Кстати, поселенцы еще до своего одичания наткнулись на артефакты Атлантиды, оказавшиеся на поверхности новообразованного в результате катаклизма континента. И у атлантов было то же самое: достигли высот, пришла волна, все рухнуло и началось с самого начала. Да и атланты, должно быть, не первые.

“„Как, — думал он, — возможно ли, чтобы человек уже четыреста веков назад находился на равной нам, а то на еще более высокой ступени развития? Может ли быть, что все его знания и открытия бесследно исчезли и потомки были вынуждены начать все сызнова, как если бы они первыми появились на этой необитаемой до них планете? Но думать так — значит отрицать будущее, отрицать пользу собственного труда... Возможно ли, что весь прогресс, достигнутый человечеством, так же непрочен, как мыльный пузырь?”

Софр остановился у своего дома. „Упса ни! Артшок! Нет! Никогда! Андарт мир ос спа! Человек — властелин мира!” — шептал он, входя в дверь”.

Ровно так же думал и сам Жюль Верн почти всю свою жизнь: “Андарт мир ос спа!” И никак иначе!

А вышло иначе.

“Испытывая тягостные терзания из-за неисчислимых бедствий, которые выпали на долю живших до него, сгибаясь под тяжестью этих тщетных усилий, слившихся в бесконечности времени, зартог Софр-Аи-Ср медленно и мучительно, но вместе с тем глубоко убеждался в вечном возобновлении жизни”.

По правде сказать, слабое утешение в этом вечном возобновлении. Герой Жюля Верна рассуждает об Адаме, хотя тут естественным образом приходит в голову Ной. В рамках библейской парадигмы потоп осмыслен и вызван нравственной причиной. В рамках парадигмы Жюля Верна потоп лишен всякого смысла и совершенно вненравственен. Так природа захотела. Почему? Так уж у нее, у природы, заведено: поочередно всех своих детей, свершающих свой подвиг бесполезный, она равно приветствует своей всепоглощающей и миротворной бездной. И с цивилизациями то же самое.

Полярники и островитяне, хотя и не могли противостоять разрушению своего мира, во всяком случае, постигали причины происходящего: интеллектуально они были как бы наравне с природой — они ее понимали. Здесь и этого нет. Волна приходит, когда хочет. Но рано или поздно придет обязательно. Предварительно дождавшись, когда люди, совершив свой очередной бесполезный подвиг, построят карточный домик и возомнят себя покорителями природы. И сделать ничего невозможно. Да и незачем.

Хаос торжествует над космосом.

Расписание перестает существовать тотально.

Порывы ветра разбрасывают по океану картоны декораций, расписанных Жюлем Верном.

Считать шаги бессмысленно.

Филеас Фогг, застрелись!

"Достичь абсолюта…"

О том, что Андрей Тарковский вел дневники, стало известно еще в конце восьмидесятых, вскоре после смерти режиссера. Поговаривали, что скорое издание их вряд ли возможно: слишком многие из ныне живущих почувствуют себя задетыми. В общем-то, это обычная причина, по которой литераторы девятнадцатого века отодвигали публикацию своих писем, дневников и мемуаров лет этак на пятьдесят — пока не отойдут в мир иной те, в чью личную жизнь вторгается обнародованный документ. Но век двадцатый не был столь щепетилен: практика публикации писем и дневников, наносящей ущерб репутации живых людей, стала повсеместной и у нас, и на Западе, а скандал (вплоть до судебного процесса) — лучшим способом пиара.

Тем временем дневники Тарковского были изданы в Италии (под вызывающе-торжественным, но, оказывается, принадлежащим самому автору названием “Мартиролог”), переведены на многие языки, прокомментированы критикой, а очередь России все никак не могла настать. В чем же дело? Неужели в щепетильности издателей, испугавшихся резких оценок Тарковского?

Не замедлили появиться и другие гипотезы. Киновед Ольга Суркова, в течение долгого времени находившаяся при Тарковском с магнитофоном и блокнотом, словно Эккерман при Гёте, но в конце концов рассорившаяся с режиссером и даже затеявшая судебный процесс (из-за прав на книгу “Запечатленное время”), не без злорадства сообщает: “Эта ситуация на совести его ныне покойной жены Ларисы, а теперь — их общего сына Андрея, которого, как и мать, кажется, не устраивают гонорары российских издательств ” <http://www.kinoart.ru/magazine/09-2002/editions/surkova>.