Новый Мир ( № 8 2008) - Новый Мир Новый Мир

Все это не требовало вмешательства Прокруста, поскольку хорошо вписывалось в парадигму советского мировидения. Шлягер: “Нам нет преград ни в море, ни на суше, нам не страшны ни льды, ни облака” (опять Дунаевский!)-— беспримесный пафос Жюля Верна. В сущности, всю свою жизнь Жюль Верн писал “Марш энтузиастов”: покорял океан, небеса, полюса, опускался в морские пучины, зарывался в глубь земли, уносился в космос, совершал всевозможные открытия — никаких преград, решительно ничего не страшно, все подвластно разуму и воле.

Насчет науки. Петр Лещенко с удовольствием пел в тридцатые годы песни из “Веселых ребят” (и опять Дунаевский!) — уж больно хороши. Но он ведь не мог спеть: “Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой” — слушатели бы не поняли. Или неправильно поняли. И он пел, сам слышал: “Наука нам быть прикажет героем”, — вера в науку и в ее социальный мандат процветала по обе стороны советской границы: время было такое.

Читательская популярность Жюлю Верну в СССР была обеспечена, и дело совсем не только в путешествиях и приключениях, не только в беллетризованной энциклопедии решительно всех наук и всей техники с картинками перенесенного в сегодняшний день будущего, не только в его сильных, благородных, образованных, образцовых героях, столь важных для детей и подростков,-— хотя и этого было бы нам довольно.

Советский читатель пребывал за железным занавесом, надежно ограждавшим его от всего мира, — выбраться за занавес, в заграницу, которая приобретала в массовом сознании отчетливые мистические атрибуты, можно было (с некоторыми оговорками) только на танке. Поколениям, народившимся после исторического материализма, понять это совсем не легко. Жюль Верн помещал читателя в открытый, без перегородок, мир, где путешествия не требовали санкции месткома, парткома и органов, многозначительно именуемых “компетентными”, а приключения и подвиги совершались не когда прикажет страна, партия или, на худой конец, наука, а только лишь когда этого захочет сам человек, по своему собственному хотению. Я чуть было не сказал: по своей, по глупой воле — да только воля у Жюля Верна всегда умная и хотение, разумеется, тоже.

Жюль Верн переносил советского читателя в мир свободы, о чем вовсе не помышлял, сочиняя свои романы. Советский читатель, кроме одиночек, склонных к губительной рефлексии, это все так, разумеется, не формулировал-— он просто читал, наслаждался свободой, путешествиями, приключениями, совершал вместе с героями подвиги и напевал: “А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер” и “Жил отважный капитан: он объехал много стран, и не раз он бороздил океан”, — вот читатель и бороздил океан единственно возможным для него (книжным) способом. Рыбари и ВМФ не в счет.

И вот еще что. Массовое телевидение, телевидение как неотъемлемая часть социальной культуры возникло в СССР в конце пятидесятых. Мир был ограниченно визуализирован в кино. Была эпоха радиовещания и текста. В любом случае текст был первичен, визуализация не требовала технических средств, была прерогативой личного воображения. Жюль Верн давал ему обильную пищу. Жюль Верн был незаменим.

Первый глобалист

В романе “Вокруг света в восемьдесят дней” (1873) герой его — англичанин Филеас Фогг заключает пари (ставит на кон все свое состояние, готов поставить и жизнь), что совершит кругосветное путешествие ровно за восемьдесят дней. “Ровно” — поскольку в счет идут не только дни и даже не только часы, но и минуты: время, соотнесенное с расстоянием, взвешено на аптекарских весах. Пари Филеас Фогг на последних секундах (дабы держать читателей до последних секунд романного времени в напряжении) выигрывает. Для этого ему приходится пройти через ужасные испытания, преодолеть непреодолимые препятствия, найти выход из ситуаций, не имеющих выхода, спасти свое предприятие там, где спасение невозможно.

Филеас Фогг, конечно, большой оригинал, но все-таки состояние и жизнь за блажь — не слишком ли цена велика? Все это очевидным образом выходит за рамки чудачества.

Выигранное пари едва покрывает дорожные расходы. Небольшую оставшуюся сумму он тут же раздает своим спутникам, подчеркивая тем самым бескорыстие своего предприятия: очевидно, что он заключает пари не из-за денег. Впрочем, это сказано прямым текстом.

Азарт? Но он не азартен. Постоянное его времяпрепровождение — вист — обусловлено не азартом, равно как и не желанием выигрыша денег. Но о висте чуть позже.

В результате своего пари Филеас Фогг прославился, но это было лишь побочным эффектом — к славе он не стремился.

Приключения, всякие там всплески адреналина вовсе его не прельщают, охоты к разнообразию и перемене мест он не имеет, достопримечательности во время своего путешествия игнорирует демонстративно: неинтересны. Для контраста рядом с ним обретается слуга-француз Паспарту, которому, напротив, все интересно. При любой возможности покидает каюту или вагон — побегать и посмотреть, что вокруг происходит. Филеас Фогг покидает средство передвижения только в том случае, когда этого нельзя избежать. Непонятно, чего ради (мы это как раз выясняем) пустился в путешествие, а так его вполне устраивает размеренная жизнь домоседа, в которой никогда ничего не случается. Несчастливцев, помнится, через неделю такой жизни подумал: не удавиться ли? Что русскому здо2рово, то немцу смерть. Филеас Фогг наслаждается, как если бы жил в раю: там, говорят, тоже ничего не случается.

Понятно, что мотивы его путешествия вызывают (не могут не вызывать!) у разумных людей недоумение и недоверие. Служилый человек, бригадный генерал сэр Фрэнсис Кромарти, дорожный попутчик до Бенареса, “видел в этом пари лишь голое чудачество, без всякой благой и полезной цели, которой разумный человек должен руководствоваться во всех своих начинаниях. Затея этого странного джентльмена, очевидно, не могла принести никакой пользы ни ему, ни ближним”. Не говоря уже про отечество и науку. Прощаясь, генерал, для которого мистер Фогг и после совместного путешествия и смертельно опасного приключения продолжал оставаться загадкой, пожелал ему “полного успеха в путешествии и выразил надежду, что он когда-нибудь повторит его с менее оригинальной, но более полезной целью”. Вежливый генерал.

Между тем другой герой романа, сыщик Фикс, видит в объявленной цели путешествия дымовую завесу, благодаря которой авантюрист спасается от правосудия. Поверить в бредовую идею оказывается выше его сил. Вроде как Чичиков — куда несешься ты? — спасается от Немезиды, скрывшись в облаке знаменитой фанфаронады. Будь английский детектив знаком с русской словесностью, непременно бы процитировал.

Так все-таки что же заставило Филеаса Фогга пуститься в авантюру, связанную с совершенно несоразмерными рисками? Сначала я написал было: “пуститься в путешествие”, потом заменил “авантюрой”. Дело в том, что Филеас Фогг, строго говоря, вовсе не путешествует. Во всяком случае, так утверждает сам Жюль Верн: “Филеас Фогг не путешествовал — он описывал окружность. То было весомое тело, пробегавшее по орбите вокруг земного шара, следуя законам точной механики”.

Переформулирую вопрос: что заставило Филеаса Фогга взяться за описание своим весомым телом окружности по орбите вокруг земного шара, следуя законам точной механики? Сам он внятного ответа на этот вопрос так и не дал. И словоохотливый (в отличие от своего героя) автор тоже не дал. Но если внимательно читать роман, ответ все же найти можно.

Что предшествовало заключению пари? Филеас Фогг играл в клубе в вист-— занятие, которому он предавался здесь ежедневно в одно и то же время. За игрой стали обсуждать план-график кругосветного путешествия, опубликованный в утренней газете:

“Из Лондона в Суэц <…> поездом и пакетботом ................ 7 дней.

Из Суэца в Бомбей пакетботом ........................................... 13 дней.

Из Бомбея в Калькутту поездом ............................................ 3 дня.

Из Калькутты в Гонконг (Китай) пакетботом .................... 13 дней.

Из Гонконга в Иокогаму (Япония) пакетботом .................. 6 дней.

Из Иокогамы в Сан-Франциско пакетботом ..................... 22 дня.

Из Сан-Франциско в Нью-Йорк поездом ............................ 7 дней.

Из Нью-Йорка в Лондон пакетботом и поездом ................. 9 дней.

Итого — 80 дней.

— Да, восемьдесят дней! — воскликнул Эндрю Стюарт, в рассеянности сбрасывая козырь. — Но здесь не учитывается ни дурная погода, ни встречные ветры, ни кораблекрушения, ни железнодорожные катастрофы и тому подобное.

— Все это учтено, — ответил Филеас Фогг, делая ход <…>.