Похищение столицы - Иван Дроздов

— Хорошо. Тогда пройдите в лифт.

Они поднялись на седьмой этаж. И тут Олег занял положение, которое было известно только ему, и дверь мягко и неслышно поплыла в стену. Начальник стукнул каблуками ботинок и громко отчеканил:

— Рады приветствовать вас на родной земле!

Олег достал бумажник и вынул из него штук пять–шесть сотенных долларовых билетов. Зверские глаза потеплели, бычья шея податливо изогнулась. И начальник почти мгновенно исчез. Но на его месте, откуда ни возьмись, словно черт из повестей Гоголя, появился восточный человек. Он взмахнул руками, осклабился и таращил глаза цвета спелой черной сливы:

— О-о! Сосед. Где пропадал — за границей, да?.. Я ни разу не был дальше Баку и Москвы. Охрана говорит: тут кто–то живет, но кто? Почему я не знаю?.. Почему вас прячут?.. Да!.. К вам зайти можно?..

— Да, да, конечно. Заходите. Но у меня беспорядок. Меня тут не было.

— Знаю — не было! Я все знаю. Охраннику дай десять долларов и будешь знать. Я даю. Мне жалко? — нет, не жалко. Сегодня десятка, через месяц еще десятка — и ты все знаешь. У нас есть и еще сосед: Малик Вартанян. Вы знаете такого человека?

— Нет, не знаю.

— Малика не знаешь? О-о!.. Я Акбар Гамаев, он — Малик Вартанян. Мы оба сидим на трубе. Он на газовой, я на нефтяной. А ты на чем сидишь? Говорят, подмял электронику. Но об этом потом. Так ты не знаешь Малика? Его знают все. Я тоже знаю, но лучше бы не знал.

— Он что же — неприятный человек?

— Причем тут приятный, неприятный?.. Его встретишь, он тебе улыбается. Да? И хорошо улыбается. Но лучше бы не улыбался.

— Да почему же?

Сосед еще шире вытаращил глаза и, как мокрыми шинами, крутанул ими. И наклонился к Олегу:

— Армянин!

— Что-о?..

— Он армянин! Ты не слышишь?

Он то говорил на вы, а то на ты. Олег между тем оглядывал гостиную и удивлялся относительной чистоте. Полагал, что увидит здесь толстые слои пыли, — не был–то три года! — а здесь сохранялся порядок. Пыль, конечно, лежала на всем серыми пластами, но не так безобразно. А сосед продолжал:

— Малика к себе не пускайте. Он богат и страшно жаден. Если берет в руки доллар, то пальцы трясутся. Больной человек! В Ереване большая семья, а он не посылает денег. Но скажи, зачем деньги, если родным нечего есть. Армяне! Страшный народ!.. Турки их недаром резали. Турки хорошие люди! Умные. Если режут, то спроси: зачем?.. Человек так устроен: если не за что резать, он не будет резать. Русских мы не режем. Они на меня косятся, но я не режу!.. Но давай знакомиться. Мы же соседи. А?.. Тебя как зовут?

— В школе звали Грех.

— Грех?.. Что такое? Почему Грех? У нас есть министр, он Греф. Говорят, немецкий еврей. А ты Грех — почему?..

— Такая у меня кличка.

— Ты русский?

— Нет, не русский?

— А кто?..

— Я знаю? — раскинул Олег руки. — Ты вот знаешь, кто ты такой, а я не знаю. Кто угодно, но только не русский. Я — акционер. А разве акции дадут русскому?.. Ты вот скажи: у вас на трубе сидят русские? Чубайс или Вяхирев возьмут русского? Тебя вот взяли, а русского не возьмут. Меня тоже взяли. Значит, я не русский.

Олег на лету подхватил интонацию горячего бакинца и даже угостил его же собственным жестом.

— Я — Акбар Гамаев, — зачем–то повторил азик, — азербайджанец. Разве не видно?..

— Ну, на лицо вы все одинаковы: что армяне, что грузины, — и азербайджанцы — тоже.

— Как ты говоришь, приятель? Я похож на армянина?.. Если скажешь такое в Баку, тебя бросят в Каспийское море. Больше так не говори. Друга потеряешь.

«Друг нашелся! — подумал Олег. — Да если он и дальше будет ко мне ходить, я ему прямо скажу: занят. Не ходи».

Понимал Олег, что так никогда и никому сказать не сможет, но сейчас ему хотелось побыть одному, и он попросил соседа зайти к нему в другой раз.

Квартира по меркам богачей небольшая — четыре комнаты, и обставлена просто; в гостиной стол, стулья, диван и два кресла. Прошел к балкону и стал осматривать окрестные дали. Дом стоял на холме вблизи цветника, на месте которого еще недавно была небольшая церковь. Олег слышал, что этот пятачок — самая высокая точка московской земли. Отсюда он видел прямую линию проспекта и в конце его на Воробьевых горах шпиль университета. А слева, и тоже на горе — поставленный на попа гигантский спичечный коробок института Америки и мировой экономики. И только посвященные люди во главе с директором института евреем Арбатовым знают, чьи заказы они тут выполняли в черные годы крушения русской империи. А если спуститься вниз от института — там будет станция метро «Профсоюзная» и фундаментальная библиотека Академии наук. А чуть дальше — Фармацевтический институт и в нем же на первом этаже Главная аптека страны. Вот как много замечательных зданий собралось тут вокруг святого места, на котором много столетий простояла небольшая православная церквушка.

Прошелся по другим комнатам: везде одиноко, неприкаянно стояла мебель, сработанная на отечественных фабриках. На кухне в застекленном шкафу заждалась хозяина посуда с Ломоносовского фарфорового завода. На столе и подоконнике толстым слоем лежала дымчатая пыль, и на полу даже следы оставались от туфель. Попробовал газ: горит! Обрадовался, точно встрече с живым существом. Прошел в спальню: здесь две кровати и на них шелковые покрывала. «Две. Для кого старался?..» — подумалось горько. Тихонько снял покрывала, вышел на балкон и там вытряхнул. Облако пыли поднялось над балконом и поплыло в сторону института Америки. Одеяла, а затем и простыни оказались вполне чистыми. И Олег подумал: «Здесь буду жить». Писательская дача ассоциировалась с Артуром, Екатериной — туда ехать совсем не хотелось. И о Катерине он думал отстраненно, как о чем–то далеком и чужом. Ему сейчас впервые пришла мысль: «Совсем ее и не люблю! И слава Богу!» Любовь — это несвобода, оковы — это все то, чего он особенно боялся.

От души будто отвалился тяжелый камень. Не совсем отвалился, а лишь перестал так сильно давить. Ему даже пришла мысль: «Жениться я еще могу, но любить — избави Боже!»

Прилег на кровать, стоявшую поближе к окну, позвонил Вялову и Малютину, пригласил их вечером на чай. Потом позвонил банкиру, у которого держал большую сумму денег. Это был молодой еврей, родственник семьи Горбачевых, или, по крайней мере, так о нем говорили. Он стал банкиром еще за несколько дней до развала Советского Союза, — видно, знал заранее, и вначале работал каким–то незаметным клерком, а затем вдруг получил команду из министерства финансов принять банк. В один день ему вручили все ключи и коды от золотых кладовых, и в тот же день он уволил большинство служащих и набрал новых, — своих да наших. Возле банка и в самом банке появились вооруженные люди, охрана десятикратно увеличилась. Звали его Романом.