Боги войны - Конн Иггульден

Если бы Помпей не бежал через море, Юлий все равно нашел бы время приехать сюда, чтобы увидеть места великой славы, о которых слышал еще мальчишкой. Он вспомнил, как стоял однажды перед разбитой статуей Александра, мечтая прожить жизнь так же достойно. А вскоре он ступит на землю Египта правителем величайшей державы мира. Ему не нужно преклонять голову перед памятью великих царей.

Эти мысли вызвали у Юлия тоску по родному дому. Консул представил себе весенний Рим и Форум. Перед толпами римлян выступают ораторы, обсуждают философские вопросы и за скромную плату объясняют законы. Юлий успел состариться, служа Риму, однако за свою жизнь он прожил в родном городе лишь несколько месяцев. Свою молодость полководец оставил в дальних странах и потерял гораздо больше, чем дал ему Рим.

А что получил Юлий взамен жизней тех, кого считал друзьями? Удивительно, до чего беспечно тратил он свои годы! Цезарь имеет право называться первым человеком в Риме, но какая от этого радость? Может, просто Юлий сам изменился, но ему казалось, что он ждал от жизни большего.

Проход в александрийскую гавань представлял собой глубокий и узкий пролив среди рифов, который заставлял трепетать даже бывалых мореходов. Скалы стояли очень близко, и перегородить проход не составило бы труда; Юлий не мог отделаться от чувства, что идет в ловушку.

Наконец корабли заскользили на парусах к причалу. Стало совсем жарко, и Юлий вытирал со лба пот. Солдаты на палубе в изумлении указывали руками на огромную беломраморную колонну у входа в гавань. По высоте с ней не могло сравниться ни одно здание в Риме. Юлий опять ощутил тоску по тем дням, когда для него не было ничего страшнее розог его наставников. Фаросский маяк представлялся легендарным и недосягаемым. Юлий в жизни не думал, что увидит это чудо так близко, и теперь, завороженный, как и остальные, не мог оторвать от него взгляд. А где-то в городе находится величайшая в мире библиотека, в которой хранятся все труды по философии и математике, какие только есть на свете. Казалось непристойным везти сюда, в город науки и роскоши, грубую солдатню. Но скоро Юлий доведет до конца свое мщение и сможет спокойно любоваться волшебной землей Египта.

Вокруг двигалось огромное множество торговых кораблей, собравшихся чуть ли не со всего мира. Капитанам судов, везших легионеров, пришлось потрудиться, чтобы избежать столкновения, на подходе к длинной косе. Здесь была отличная природная гавань, которая и привлекла в свое время Александра.

Юлий оторвался от маяка, повернулся к городу и нахмурился. Далекие фигурки людей на пристани оказались вооруженными солдатами — он увидел луки и копья. Стоящие в передних рядах держали длинные щиты, но доспехов на них не было, из одежды — только набедренные повязки и сандалии. Сразу видно, что это не римляне. Они совсем другие.

Впереди стоял высокий человек в пышных, сверкающих на солнце одеждах. Сила его взгляда ощущалась даже на таком расстоянии, и у Юлия пересохло во рту. Для чего здесь солдаты? Приветствовать гостей или воспрепятствовать высадке? Первые уколы тревоги Юлий испытал, когда заметил у них блестящие, как золото, бронзовые мечи.

— Позволь, я пойду первым, господин, — прошептал сзади Октавиан. Легионеры, увидев выстроившихся на пристани египтян, замолчали и внимательно слушали.

— Нет, — сказал Юлий, не поворачивая головы. Он не должен показывать чужакам, что боится. Римский консул может пойти, куда ему угодно.

Солдаты бросили на причал мостки, и Юлий стал спускаться. Октавиан шел следом. Сзади раздался стук железных подков: на берег двинулись легионеры. Юлий неспешно, с достоинством приблизился к поджидавшему его высокому человеку.

— Мое имя — Порфирис, я приближенный фараона Птолемея Тринадцатого, — произнес египтянин со странным пришепетыванием. — Птолемей, сын солнца, владыка Верхнего и Нижнего Египта…

— Я ищу здесь своего соотечественника, римлянина, — перебил Юлий, повышая голос и не обращая внимания на гневное удивление Порфириса. — Он здесь, и я хочу, чтобы его доставили ко мне.

Порфирис наклонил голову, подавив раздражение:

— Нас уже известили о твоих целях, консул. Да будет тебе известно — Египет желает дружбы с Римом. Мой повелитель удручен мыслью о том, что твои войска могут разрушить наши прекрасные города, и он приготовил для тебя подарок.

Юлий прищурился, а вооруженные воины расступились, и вперед размеренной поступью вышел крепкий раб. В вытянутых руках он нес глиняный сосуд. Юлий увидел на сосуде искусно вырезанные фигурки редкостной красоты.

Положив сосуд к ногам Цезаря, раб отступил и опустился на колени. Консул смотрел царскому посланцу в глаза и не двигался. Ему не ответили, и он рассердился. Чего они добиваются?

— Где Помпей? — нетерпеливо спросил Юлий.

— Прошу тебя, открой, — сказал Порфирис.

Резким движением Юлий открыл сосуд. Вскрикнул от ужаса, и крышка, выскользнув из его руки, упала на камни и разбилась вдребезги.

Из сосуда, полного благовонных масел, на него смотрело бледное лицо Помпея. На щеке лежало, блестя, кольцо с печатью. Юлий медленно протянул руку и вынул кольцо, прикоснувшись к холодной коже.

Впервые они с Помпеем встретились в старом здании сената, когда Юлий был почти мальчишкой. Он припомнил свой благоговейный трепет перед такими прославленными людьми, как Марий, Цицерон, Сулла и молодой полководец по имени Гней Помпей. Всего за сорок дней Помпей очистил внутренние воды от пиратов. Он подавил восстание Спартака. Юлий связал свою карьеру и свою семью с Помпеем и вступил в триумвират, чтобы править Римом. А потом они стали врагами.

Теперь имя диктатора в списке мертвых. А список и так слишком длинный. Гней Помпей был гордым человеком. Он заслужил участь более достойную, чем смерть от руки чужаков, вдали от родины.

И Юлий плакал перед стоящими на пристани людьми.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 24

Двери зала бесшумно открылись, и от того, что увидел Юлий, у него перехватило дыхание. Он ожидал небольшого приема, но в огромном зале теснились сотни человек; только в середине оставался проход к трону. Собравшиеся обернулись к дверям, и консула поразило зрелище пестрого людского водоворота. Настоящий царский двор — все и вся раскрашено и усыпано драгоценностями.

Сверху свисали лампы на толстых цепях; от легкого сквозняка огни колебались. Юлий перешагнул порог, стараясь не выказывать волнения. Это давалось с трудом. Везде, куда падал взгляд, над головами придворных возвышались черные базальтовые статуи египетских богов. Были тут и греческие божества, и, узнав у одной из статуй черты Александра Великого, Юлий изумленно покачал головой.

Во всем сказывалось греческое влияние — в зодчестве, украшениях, одежде смешались обычаи Греции и Египта, создавая неповторимый александрийский стиль.

Густой запах ладана одурманивал, и Юлию пришлось сделать усилие, чтобы собраться с мыслями. Римлянин надел свои лучшие доспехи и плащ, однако среди пышно разряженных придворных казался себе неряшливым простолюдином.

Сотни устремленных на Юлия взоров действовали на нервы. Консул сердито вздернул подбородок. Он побывал на самом краю света, и его не смутить обилием золота и гранита.

Трон фараона находился у противоположной стены — туда и направился Юлий. Подкованные сандалии гремели на весь зал; замирающие при его приближении придворные напоминали каких-то разноцветных насекомых. Он скосил глаза на Порфириса — тот совершенно бесшумно шагал рядом. Юлию приходилось слышать, что царям Востока прислуживают евнухи, — быть может, Порфирис из них?

Долгий путь, казалось, никогда не кончится. Трон стоял на каменном возвышении. Досадно, но придется смотреть на царя снизу вверх, словно Юлий явился к нему просителем. Двое стражников скрестили перед консулом золотые, богато изукрашенные жезлы, и он остановился, недовольный. Наверное, сейчас Птолемей разглядывает гостя с любопытством — на фараоне был золотой убор и маска, позволяющая видеть одни глаза. Сверкали затканные золотом одежды. Трудно даже представить, подумал Юлий, каково сидеть в подобном одеянии в душном зале.

Порфирис шагнул вперед.

— Здесь Гай Юлий Цезарь, — произнес он, и его голос подхватило эхо, — консул Рима, Италии, Греции, Кипра и Крита, Сардинии и Сицилии, Галлии, Испании и африканских провинций.

— Приветствую тебя, — ответствовал Птолемей, и Юлий изумился. Так странно сочетался высокий мальчишеский голос с богатым нарядом могущественного властелина и с тем, что рассказывали о красоте и разуме царицы. Юлий растерялся. В горле у него першило от дыма благовоний.

— Прими мою благодарность, великий фараон, за дворец, который ты мне предоставил, — ответил консул после короткой паузы.