Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Он подходил к столу с водкой, где вахмистр наливал ему стопочку, черпая половником из ведра.

«Ну, ребята, поздравляю вас с вашим праздником и от души и до дна пью за ваше здоровье!» – бравым баритоном провозглашал генерал и, осенив себя по-мужицки широким знамением, лихо опрокидывал стопку.

«Покорнейше благодарим, ваше превосходительство!» – степенно отвечали солдаты. После генерала ту же процедуру проделывали по очереди все присутствующие офицеры, начиная от старшего и кончая младшим.

На этом кончалась официальная часть, после которой все садились, и тут каждый уже без всякого стеснения принимался есть и пить в полное свое удовольствие…»

В иные дни выпивка была запрещена. По воспоминаниям Антона Ивановича Деникина, солдатское каждодневное меню в конце XIX – начале XX века «отличалось необыкновенной скромностью: утро – чай с черным хлебом (в день полагалось 3 фунта хлеба); в обед – борщ или суп с 1/2 фунтом мяса или рыбы (после 1905 года – 3/4 фунта) и каша; на ужин – жидкая кашица, заправленная салом.

По числу калорий и по вкусу пища была вполне удовлетворительна и, во всяком случае, питательнее, чем та, которую крестьянская масса имела дома…

«Проба» солдатской пищи была традиционным обрядом, выполнявшимся самым высоким начальником, не исключая государя, при посещении казарм в часы обеда или ужина…»

Вот передо мною дореволюционные фотографии: Николай Александрович Романов вместе с наследником снимают пробу с флотского обеда – маленький Алешенька, стоя на цыпочках рядом с огромным котлом, дует на ложку с солдатской кашей.

Николай Романов на Ходынском поле перед парадом войск московского гарнизона поднимает чарку в окружении офицеров.

Есть фотография Николая Александровича Романова в форме рядового Преображенского полка. По стойке «смирно», скатка через плечо, винтовка, а на руке у него сидит маленький царевич Алексей. У снимка забавная история, несколько, правда, смахивающая на анекдот.

Дело будто бы случилось на юге – в Сочи или Ялте. Царь, несколько не рассчитав свои силы за столом, гулял по бульварам, переодевшись в солдатскую форму. Видимо, надеялся, что в таком одеянии никто его не узнает. Пошатывающийся солдат не мог не вызвать подозрения и, когда Николай Александрович был узнан, нависла и угроза крупного скандала.

Не кто иной, как П.А. Столыпин якобы заявил: «Какой позор! Надо срочно спасать этого комика!» Сомнительная лексика для премьер-министра, но, что несомненно, утром следующего дня Николай Александрович совершил настоящий десятиверстный марш-бросок вдоль летних армейских лагерей.

В той же солдатской форме, но уже с полной выкладкой, винтовкой на плече, он шагал чеканя шаг, отдавая честь встречным офицерам как старшим по чину. И было чему хитроумное объяснение для публики: царь, мол, второй день испытывает тяжести «солдатской лямки»…

Новая власть, создав Рабоче-крестьянскую Красную армию, в спешном порядке начала дезавуировать традиции армии старой, царской. Убрали погоны, звания, аксельбанты. Но это еще – полбеды. Чего стоят фантазийные кадры эйзенштейновского «Броненосца «Потемкин», где из корабельного мяса нагло лезут черви, и сцена, где взбунтовавшихся матросов накрывают брезентом, словно бы заживо их хоронят.

Чего только не сделаешь в угоду пропагандистскому замыслу!

Ушли погоны, аксельбанты, царские орлы. Ушла традиция присяги – Богу, Царю и Отечеству – на плацу с церковной службой и молебном, когда для православных служил батюшка, мулла – представителям ислама, раввин благословлял на службу еврея, а язычник просто целовал саблю командира. Так запросто решался в царской армии национальный вопрос.

Ушла и традиционная водочная чарка.

Но, как бы то ни было, армия рабочих и крестьян сохранила многие традиции старой царской армии.

Водка и Красная армия

Общая культура Рабоче-крестьянской Красной армии долгие годы оставляла желать лучшего. Расхристанные, в шинелях нараспашку, в сдвинутых на затылок фуражках и грязных – в серую неряшливую гармошку – сапогах или в обмотках, жующие и плюющие семечки пьяные красноармейцы глядят наглыми глазами со старых фотографий, таращатся из кадров кинохроники.

Известный историк В.В. Похлебкин утверждал, что красные выиграли в Гражданской войне, так как водку не пили, им не разрешали комиссары, а пили чай. Идеология была превыше всего, а уж тем более превыше водки.

Но так ли это? Вот, к примеру, интересное свидетельство.

«За станцией, перед винными складами, день и ночь ревмя ревела, буйствовала пьяная многотысячная толпа. Солдаты, казаки и вольные недуром ломились в ворота, лезли через кирпичные стены. Во дворе упившиеся не падали – падать было некуда – стояли, подпирая друг друга, качаясь, как гурт скота. Некоторые умудрялись и все-таки падали; их затаптывали насмерть.

В самом помещении пьяные гудели и кишели, будто раки в корзине. Колебался свет стеариновых свечей, на стенах под сетками поблескивали термометры и фильтры. В бродильных чанах спирт-сырец отливал синеватым огнем. Черпали котелками, пригоршнями, картузами, сапогами, а иные, припав, пили, прямо как лошади на водопое. В спирту плавали упущенные шапки, варежки, окурки. На дне самого большого чана был отчетливо виден драгун лейб-гвардии Преображенского полка в шинели, в сапогах со шпорами и с вещевым мешком, перекинутым через голову.

У одного бака выломали медный кран, живительная влага хлынула на цементный пол.

Кругом блаженный смех, объятья, ругань, слезы…

Во дворе жаждущие ревели, подобно львам, с боем ломились в двери, в окна.

– Выходи, кто сыт… Сам нажрался, другому дай!

– Сидят, ровно в гостях.

– Допусти свинью до дерьма, обожрется…

В распахнутом окне третьего этажа стоял, раскачиваясь, старик в рваном полушубке и без шапки. В каждой руке он держал по бутылке – целовал их, прижимал к груди и вопил:

– Вот когда я тебя достал, желанная… Вот оно како с соком…

Старик упал на головы стоящих во дворе, сломал спинной хребеток, но бутылок из рук не выпустил до последнего издыхания.

Из подвального люка вылез хохочущий и мокрый, как мышь, весь в спирте солдат. Грязны у него были только уши да шея, а объеденная спиртом морда была сияюща и красна, будто кусок сырой говядины. Из карманов он вытаскивал бутылки, отшибал у них горлышки, раздавал бутылки направо-налево и визгливо, словно его резали, верещал:

– Пей… Пей… За всех пленных и нас, военных… Хватай на все хвосты, ломай на все корки… Ээ, солдат, солдат, солдатина…

Водку у него расхватали и, жалеючи, стали выталкивать со двора вон.

– Землячок, отойди куда в сторонку, просохни, затопчут…

– Я… Я не пьян.

– А ну, переплюнь через губу!

– Я… я, хе-хе-хе, не умею.

Вытолкали его из давки, и он пошел, выписывая ногами мыслете и подпевая с дребезгом:

Всю глубину материнской печалиТрудно пером описать.

Тут драка, там драка: куда летит оторванная штанина, куда – рукав, куда – красная сопля… Сгоряча – под дождем и снегом – шли в реку купаться, тонули. Многих на рельсах подавило. Пьяные, разогнав администрацию и служащих, захватили вокзал и держали его в своих руках трое суток.

Ночью над винными складами взлетел сверкающий серебристый столб пламени… В здании – взрывы, вопли пьяных, яростный и мятежный пляс раскованного огня.

Огромная толпа окружила лютое пожарище и ждала, все сгорит или нет. Один казак не вытерпел и ринулся вперед.

– Куда лезешь? – ухватили его за полы черкески. – Сгоришь…

– Богу я не нужен, а черту не поддамся… Пусти, не сгорю, не березовый! – Оставив в руках держателей черкеску, он кинулся в огонь. Только его и видели…»

Такие вот свидетельства оставили очевидцы.

Распад распропагандированной царской армии, из которой будет потом собираться армия красная, шел на всем протяжении упраздненной фронтовой линии – в Прибалтике, Белоруссии, Украине.

«И повалили полки за полками с турецкого фронта, – писал А.С. Серафимович в романе «Железный поток». – Повалила казацкая конница, шли плотно батальоны пластунов-кубанцев, шли иногородние пехотные полки, погромыхивала конная артиллерия – и все это непрерывающимся потоком к себе на Кубань, в родные станицы, со своим оружием, с припасами, с военным снаряжением, с обозами. А по дороге разбивали водочные заводы, склады, опивались, тонули, горели живьем в выпущенном море спирта, уцелевшие валили к себе в станицы и хутора…»

Зерна большевистских плодов просвещения упали на благодатную почву всеобщей растерянности. Тут же «налетели рабочие из городов, матросы с потопленных кораблей, и от них все вдруг стало ясно, отчетливо: помещики, буржуи, атаманы, царское разжигание ненависти между казаками и иногородними, между всеми народами Кавказа… Заварилась каша весела в марте восемнадцатого года; стали расхлебывать ее, до слез горячую…»