Тайны русской водки. Эпоха Иосифа Сталина - Александр Никишин

Читая эти заклинания в 1929 году, я смеялся, а в 1919 году этакий Посажной врывался в теплушки, бил наотмашь по лицу, расстреливал.

…Даже осенью 1919 года, когда белые захватили Орел, они не чувствовали себя победителями. Они неслись вперед, как по чужой стране, повсюду видели врагов. В кабачках белые офицеры требовали, чтобы дежурный певец спел им модный романс:

Ты будешь первый,Не сядь на мель!Чем крепче нервы,Тем ближе цель.

Попойки часто кончались стрельбой то в посетителей, то в зеркала, то в воздух – офицерам мерещились… большевики.

Чем больше они кричали о крепких нервах, тем вернее эти нервы сдавали; цель расплывалась в тумане спирта, ненависти, страха, крови…» Каппелевцы, правда, пели песни повеселее:

Вставим яркую свечуПрямо в ж… Ильичу,Ты гори, гори, свеча,В красной ж… Ильича.

Водка в царской армии

Я не понимаю трезвеннических настроений Шульгина, ведь во все времена русский офицер умел пить и пил. Забыл он разве, что плох считался тот офицер, который не умел этого делать?

Или во времена социальных потрясений все по-другому?

Из книги «Война и мир» Л.И. Толстого:

«…– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.

Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и распершись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, отпустил руки, подвинулся вправо, налево и достал бутылку.

…Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.

– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.

…Долохов обернулся…

– Ежели кто ко мне еще будет соваться… я того сейчас спущу вот сюда. Ну!..

Сказав «ну!», он повернулся опять… взял бутылку и поднес ко рту…»

Лев Николаевич Толстой знал не понаслышке армейские пьяные традиции, сам в свое время отдал дань Бахусу, о чем оставшуюся часть жизни раскаивался, и, требуя запретить пьянство, задавался извечным для России вопросом «Зачем люди одурманиваются»?

Увы, каждое поколение должно пройти в этом деле свой тернистый путь. Традиции пьяной толстовской бравады пустили глубокие корни в офицерской среде. Пили из горла на подоконнике офицеры русской армии в девятнадцатом веке. Пили они и в веке двадцатом.

Вот и генерал Антон Иванович Деникин это подтверждает, вспоминая на чужбине дореволюционное время:

«Будущая офицерская жизнь представлялась мне тогда в ореоле сплошного веселья и лихости. В нашем доме жили два корнета 5-го Уланского полка. Я видел их не раз лихо скакавшими на ученье, а в квартире их всегда дым стоял коромыслом. Через открытые окна доносились веселые крики и пение. Особенно меня восхищало и… пугало, когда один из корнетов, сидя на подоконнике и спустив ноги за окно, с бокалом в руке, бурно приветствовал кого-то из знакомых, проходивших по улице…»

Будущий герой Первой мировой войны и будущий боевой генерал А.А. Брусилов так начинал свой путь в ряды русского офицерства:

«…Я был в упоении от своего звания и сообразно с этим делал много глупостей, вроде того, что сел играть в стуколку с незнакомыми людьми, не имея решительно никакого понятия об этой игре, и проигрался вдребезги, до последней копейки. Хорошо… мне удалось занять денег благодаря престижу моего дяди…

Меня зачислили в 1 – й эскадрон, командиром которого был майор Михаил Александрович Попов, отец многочисленного семейства. Это был человек небольшого роста, тучный, лет сорока, чрезвычайно любивший полк и военное дело. Любил он также выпить; впрочем, я должен сказать, что и весь полк в то время считался забубенным. Выпивали очень много, при каждом удобном и неудобном случае…

Кончали мы вечер, обычно направляясь целой гурьбой в ресторан гостиницы «Европа», где и веселились до рассвета… Бывали у нас фестивали и в лагере, они часто кончались дуэлями, ибо горячая кровь южан заражала и нас, русских…

Помнится мне один случай. Это был праздник, кажется 2-го эскадрона… Сели за стол очень чинно, но к концу обеда князь Чавчавадзе и барон Розен из-за чего-то поссорились, оба выхватили шашки и бросились друг на друга. Офицеры схватили их за руки и не допустили кровопролития…

Конечно, это был дух того времени, и не только на Кавказе, и не только среди военной молодежи… Командирами полков были следующие лица: В.Х. Рооп, А.А. Орлов, Б.М. Петрово-Соловово и герцог Мекленбургский… Рооп, человек очень красивый, изящный, корректный, выдержанный, в своем полку почти никакой роли не играл…

Что касается Орлова, то он, наоборот, имел громадное влияние на офицеров своего полка, и все они очень уважали и любили его. Он сильно пил, и даже эта страсть не мешала любви офицеров к нему, а, напротив, как бы увеличивала эту любовь; бывали случаи, когда офицеры скрывали от высших начальствующих лиц его дебоши…»

О питейных традициях, бытовавших в его кавалергардском полку, оставил воспоминания и генерал-лейтенант А.А. Игнатьев:

«Умение выпить десяток стопок шампанского в офицерской артели было обязательным для кавалергарда. Таков был и негласный экзамен для молодых – надо было выпить стопки залпом до дна и оставаться в полном порядке.

Для многих это было истинным мучением. Особенно тяжело приходилось некоторым молодым в первые месяцы службы, когда старшие постепенно переходили с ними на «ты»; в каждом таком случае требовалось пить на брудершафт. Некоторые из старших, люди более добродушные, сразу пили с молодыми на «ты», а другие выдерживали срок, и в этом случае продолжительность срока служила критерием того, насколько молодой корнет внушает к себе симпатию. На одном празднике меня подозвал к себе старейший из бывших командиров полка генерал-лейтенант граф Мусин-Пушкин и предложил выпить с ним на брудершафт. Однако после традиционного троекратного поцелуя он внушительно мне сказал:

– Теперь я могу тебе говорить «ты», но ты все-таки продолжай мне говорить: «ваше сиятельство»…».

Генерал Игнатьев был камер-пажом Николая Романова вплоть до его отречения от престола. Был участником царских обедов в Царском Селе, куда его величество, по словам Игнатьева, «любил ездить в последние годы царствования, вероятно, чтобы забыться от своих семейных дрязг и, может быть, для того, чтобы в верноподданности гвардейских офицеров ощутить опору против грозы надвигавшейся и неизбежной революции.

Царь садился на председательское место и, не обмолвясь ни с кем словом, тихо пил, стопку за стопкой, шампанское и слушал до утра по очереди то трубачей, то песенников.

На рассвете так же безмолвно он возвращался во дворец. Занимать его разговором было сущей пыткой…»

Но это Игнатьев вспоминает про 1917 год, а до революции все застольные офицерские праздники «походили один на другой: после богатейшей закуски с водкой всех сортов и изысканного обеда или ужина стол ставился поперек зала и покрывался серебряными жбанами с шампанским и вазами с фруктами и сластями.

Сначала в зал входил хор трубачей, славившийся на всю столицу прекрасным исполнением даже серьезной музыки…

В интервалах между песнями пьют бесконечные «чарочки» – всем по старшинству, начиная с командира полка, причем каждый должен выйти на середину зала, вытянуться, как по команде «Смирно!», с низким поклоном взять с подноса стакан шампанского, затем обернуться к песенникам и, сказав: «Ваше здоровье, братцы», осушить стакан до дна. В эту минуту солдаты его подхватывают и поднимают на руках, он должен стоять прямо и выпить наверху еще один стакан вина…»

Поднимали, пишет Игнатьев, «и по нескольку офицеров сразу, и тогда начинаются длинные речи, прославляющие заслуги того или другого эскадрона, того или другого офицера. А песенники должны держать «господ» на руках до команды «На ноги!».

…Никто не задумывается над тем, что эти «гуляния» шли вразрез с воинским уставом, каравшим нижних чинов за пьянство, и с военным законом, строже каравшим за преступление, совершенное в пьяном виде. Сломать эту традицию никто не смел или же не хотел. К тому же общие попойки были едва ли не главным связующим звеном в офицерской среде, а некоторые из полковых офицеров даже с солдатами знакомились благодаря вызову песенников и с удивлением замечали среди них то новых унтер-офицеров, то неоперившихся новобранцев…

Бывало, весной уже светает – несколько офицеров сидят в бильярдной, куда доносятся звуки все той же «чарочки», остальные продолжают пить в столовой. Однообразие, скука гнетут, многим хочется идти спать, но до ухода командира полка никто не имеет права покинуть офицерской артели. Так на всех праздниках – полковом, каждого из четырех эскадронов, нестроевой команды, на каждом мальчишнике, на каждом приеме офицеров других полков – круглый год и каждый год, а для некоторых, быть может, и всю жизнь…»