Инкассатор: Страшный рассказ - Андрей Воронин

– Возможно, – сквозь зубы процедил Филатов, вынимая из папки рассказ.

– Слушай, он про тебя много гадостей пишет. Все врет, дорогой, я – то тебя знаю! А ты ему действительно лицо побил?

– Морду, – рассеянно поправил Юрий, перелистывая страницы. – Действительно. Только мало. Надо было сразу убить.

– Может, и надо было, дорогой, – вздохнул Акопян, – только кто же мог знать, что он такой шакал?

– Можно было догадаться, – сказал Юрий. – Он хотел меня кирпичом по затылку гвоздануть, а это, знаешь ли, о многом говорит.

– Кирпичом? – изумился Рубен Ашотович. – Сзади? По голове? Об этом он не пишет.

– На то и художественная литература, чтобы врать, – сказал Филатов. – Ненавижу.

– Я тоже, слушай, – подхватил Рубен Ашотович. – И кто ее такую придумал, э? Лучше урюк продавать, клянусь! Правда, за литературу больше платят.

– Зато за урюк не убивают, – рискнул вставить Светлов.

– Еще как убивают, – скользя глазами по строчкам распечатки, рассеянно откликнулся Филатов.

– Это правда, дорогой, – обернувшись к Дмитрию, подтвердил Акопян. – За деньги все время убивают. Не за урюк, не за литературу и не за нефть – за деньги. Слушай, вина хочешь? Пока он читает, мы с тобой можем немножко выпить за знакомство.

Дмитрий посмотрел на Филатова. Юрий читал быстро, как машина – Светлов даже не подозревал, что его широкоплечий приятель, специалист по части зубодробительных приключений, может так быстро читать. Лицо у него было хмурое и сосредоточенное. Поглядев на это лицо, Дмитрий покачал головой, отказываясь от предложенной выпивки, подвинулся к Филатову поближе и тоже стал читать, заглядывая через плечо Юрия.

Он начал с середины страницы, но уже после второго абзаца разобрался, что к чему, и волосы зашевелились у него на затылке. Не то чтобы рассказ был хорош; фокус, наверное, заключался в том, что Дмитрий знал: описываемые в рассказе события произошли на самом деле, а может быть, происходили прямо сейчас, сию минуту, пока они сидели в уютном кавказском кафе и читали, вдыхая дразнящие ароматы шашлыка и чебуреков.

– Послушай, – сказал он, тронув Юрия за рукав, – а может, все это обыкновенная мистификация? Есть же на свете такие шутники... Ну ладно, пусть не шутка, а просто попытка запугать, нагнать страху...

Филатов бросил на него быстрый угрюмый взгляд и вернулся к чтению. Дмитрий взял себя в руки. В самом деле, какая разница, что задумывал этот псих? Они ведь обсуждали это в самом начале. Если он удерживает Нику насильно, его шутка все равно грозит ему длительным сроком заключения...

Они закончили читать одновременно и некоторое время сидели молча, не глядя друг на друга, словно ожидая, что кто-то заговорит первым. Собственно, говорить было не о чем: оба понимали, что если Дымов действительно сделал то, о чем написал в своем рассказе, то Ники Воронихиной, скорее всего, давно нет в живых. Очевидно, она умерла раньше, чем Филатов вернулся в Москву из того неудавшегося путешествия. Так о чем тут было говорить?

Светлов покосился на Юрия. Филатов сидел ссутулившись, с непроницаемым лицом и, казалось, дремал. Однако Дмитрий слишком хорошо знал этого человека, чтобы заблуждаться относительно его намерений: бывший десантник просто боролся с бессильной яростью, пытаясь успокоиться, чтобы, когда настанет время действовать, чувства не застилали рассудок. Он продолжал молчать; Акопян тоже молчал, глядя на Юрия с сочувствием, почти с жалостью. И тогда Светлов заговорил сам:

– Рубен Ашотович, а какой обратный адрес значился на конверте с рукописью? Домашний?

– Нет, дорогой, – ответил Акопян. – Вряд ли это домашний адрес. На его месте я бы тоже не стал указывать домашний адрес. Почтовое отделение такое-то, абонентский ящик номер... Это даже не в Москве.

– Надо попытаться его выманить, – сказал Светлов. – Может быть, вы ему напишете, предложите встретиться, обсудить условия публикации, сумму гонорара...

– А когда он придет, я его зарежу, как барана, – кровожадно закончил Акопян и тут же со вздохом добавил: – Только он не придет. Пришлет еще одно письмо, в котором попросит выслать гонорар по почте, ишак.

– Ерунда! – неожиданно нарушил молчание Филатов. – Вы что, не понимаете, что на переписку у нас просто нет времени? Есть всего один шанс на миллион, что Ника жива, но это, черт возьми, все-таки шанс! Его нужно искать вокруг почты, даже не дожидаясь, пока он явится проверить свой абонентский ящик. Его видели почтальоны, десятки других людей... Где это почтовое отделение, Лукумыч?

Акопян снова порылся в портфеле и выложил на стол большой желтый конверт – пустой, аккуратно надрезанный по самому краешку. Филатов жадно схватил конверт и прочел обратный адрес.

– Ах ты тупая скотина, – сказал он, осторожно, словно боясь повредить, кладя конверт обратно на стол. – Ну, теперь тебе каюк.

– В чем дело? – спросил Светлов.

– Что такое, дорогой? – всполошился Акопян.

Юрий постучал указательным пальцем по обратному

адресу. Звук получился такой, словно палец у него был сделан из камня.

– Район, – сказал Юрий. – Знаете, где пропала Ника? В райцентре. То есть в административном центре вот этого самого района.

– Да, – подумав, сказал Светлов, – это многое проясняет. Во-первых, теперь ясно, что мы ищем именно того человека, который нам нужен. А во-вторых, район поисков заметно сужается.

– Э, – сказал Акопян, – он и вправду глупый. Один умный человек сказал: не гуляй, где живешь, и не живи, где гуляешь... Ваш человек этого не слышал. Ишак.

– Хватит болтать, – сказал Филатов и тяжело встал из-за стола, запихивая конверт с обратным адресом в карман своей мешковатой куртки. – Лукумыч, ты все-таки отправь ему письмо. Ты, Дима, поезжай в рекламное агентство, найди там этого Биткина и узнай у него, на чем ездит Дымов. Я как-то забыл уточнить, а это может пригодиться. Узнаешь – сразу же позвони мне.

– А ты?

– А я еще раз на всякий случай наведаюсь к нему домой, а потом сразу махну в этот поселок.

– Один? – обиделся Светлов.

– Адрес ты знаешь, – ответил Юрий. Если тебе так хочется стать соучастником убийства, можешь приезжать. Может быть, успеешь посмотреть, как умирает непризнанный литературный гений. Спасибо тебе, Лукумыч.

– Удачи, дорогой. Выйдешь из тюрьмы – позвони. Посидим, помянем Адреналина... Шутка! Я хотел сказать, что ты можешь на меня рассчитывать. Если что, я тебя выкуплю.

– Сам справлюсь, – буркнул Юрий и, резким движением отдернув портьеру, вышел из кабинета.

Глава 12

Солнце уже перевалило зенит, когда Юрий второй раз за день подъехал к многоэтажному дому, в котором жил Александр Дымов. Было жарко и душно, в открытое окно машины несло запахом разогретого асфальта и вонью выхлопных газов. Небо было не синим и даже не блекло-голубым, как случается в сильную жару, а каким-то бледно-серым, дымчатым, словно подернутым мутной пеленой. Все тело под одеждой было покрыто липкой пленкой пота; чувствовалось, что к вечеру снова соберется гроза.

Остановив машину, Юрий с отвращением выбросил в окошко только что закуренную сигарету, точно зная, что вскоре закурит новую. Его подташнивало, в животе звучали бодрые марши, означавшие, что он напрасно отказался от предложенного Рахат Лукумычем угощения. Пить было вовсе не обязательно, а вот поесть не мешало бы – честно говоря, Филатов уже забыл, когда он в последний раз ел с чувством, с толком, с расстановкой. Впрочем, есть за одним столом с дружелюбно настроенным кавказцем и при этом не пить было, пожалуй, невозможно – они, кавказцы, во все времена не считали вино алкогольным напитком и пили его, как воду, при этом ничуть не пьянея.

Юрий заглушил двигатель и нерешительно нащупал сквозь куртку пистолет. Черт его знает, зачем он взял с собой оружие; в сложившейся ситуации ствол был ему скорее помехой, чем подспорьем. Пока он решал, что делать с пистолетом, взгляд его упал на пластиковую папку с рассказом Дымова, лежавшую на соседнем сиденье. На потертом голубом пластике горел неподвижный, размытый солнечный блик, выглядевший каким-то нездоровым, словно мутный яд, которым были пропитаны страницы рассказа, просочился сквозь непромокаемый полимер и разлился по его поверхности липкой лужей. Это ощущение было таким сильным, что Юрий немного поколебался, прежде чем взять папку в руки и засунуть в карман на спинке сиденья, подальше от любопытных глаз. Однако папка была как папка – сухая, скользкая, нагретая щедрым майским солнцем и абсолютно безвредная, если не считать того, что лежало внутри.

Он убрал папку, поднял стекло, вылез из машины и запер дверцу. Подниматься на этаж Дымова не хотелось. Юрий был на сто процентов уверен, что в квартире по-прежнему никого нет, и заехал сюда исключительно для очистки совести. После того, что натворил господин литератор, – если, конечно, он вообще что-то натворил, в чем Юрий почти не сомневался, – полагалось не сидеть дома, дожидаясь, пока тебя возьмут за хобот, а драпать без памяти куда-нибудь за Уральский хребет, а еще лучше – за океан, да не в Штаты, а в какую-нибудь Мексику, в Уругвай какой-нибудь, где тебя и за три жизни никто не найдет.