Тройная игра - Фридрих Незнанский

— У кого это у них? — спросил Денис.

— Ну я вот не разглядела удостоверение, а Нюся разглядела, — вздохнула Лена. — Это РУБОП. Нюся считает, что они поэтому и не обратили внимания на то, что мы с ней знакомы… Милиция бы не разрешила…

— Ну вот, уже хоть что-то обозначилось, — сказал Денис. — Хотя, если честно, мало пока что понятно, при чем здесь РУБОП. Какая тут организованная преступность?! Ладно, мы поможем во всем разобраться, — снова неопределенно пообещал он.

— Спасибо, — хлюпая носом, сказала Лена. — Знаете, вышла из дома, забрала свою сумку у охранника и просто не знаю, что дальше делать, так одиноко стало… Ладно хоть Нюся меня поддержала… И знаете что я придумала, Денис Андреевич, насчет того, где жить? Поехала на фирму. Вы у нас там не были, но у нас там очень уютно. Я подумала: ну несколько-то дней я там перекантуюсь, разве нельзя несколько дней или, вернее, ночей поспать на диване? Приезжаю… Ну сколько меня там не было? Всего ничего, несколько часов. А фирма уже опечатана! Бумаги все арестованы, как мне наша главбух сообщила, на складское имущество наложен арест… Вот я и решила прямо с утра ехать опять к вам. Помогите, помогите, Денис Андреевич, я вам хорошо заплачу! Мне бы только узнать — кто это сделал, кто за этим стоит!

И вот тут-то она полезла в ту самую сумку, которую, видно, просто из естественного сочувствия к ней спас секьюрити. Это был большой пластиковый пакет, набитый под завязку. Она едва не скрылась в нем, запустив в пакет руки чуть ли не по локти, потом, буркнув «извините», вытащила свернутое кожаное пальто, положила рядом с собой на диван.

— Тут, знаете, у меня кое-что есть от Игоря… Он не раз говорил последнее время: если со мной что случится — передай вот это, — она вытащила наконец то, что искала — уложенные в отдельный пакет тетрадные блоки, — передай это в ФСБ. Посмотрите, вдруг они вам помогут в расследовании. А заодно и решите — надо это передавать в ФСБ или нет.

— В ФСБ или в милицию?

— Нет, нет, только не в милицию! Из-за милиции у него, по-моему, все эти неприятности и произошли…

— А что это за бумаги? — решил все-таки уточнить обрадованный Денис, не сводивший глаз с пачки извлеченных из пакета тетрадных листов в клеточку, исписанных плотным, буквица к буквице разборчивым почерком.

— Это, как я вам обещала, часть дневника Игоря Кирилловича, — пояснила Лена и с видимой неохотой протянула всю пачку ему. — Даже не знаю, — грустно вздохнула она.

Денис бережно извлек «тетради», перелистнул одну страницу, другую, оживился, спросил, отрываясь от исписанных листков в клеточку:

— Даже не знаю, как вас благодарить, Елена Романовна. Но где же сам-то дневник?

— Точно не знаю… но немножко догадываюсь… Знаете, Денис, я попробую его найти. Если вы, конечно, предварительно скажете, что эти бумаги стоят того…

— Да конечно же, — горячо заверил ее Денис. — И очень даже может быть, что оставленная Игорем Кирилловичем информация сыграет решающую роль в успехе расследования… Только… — он запнулся.

— Что только? — тревожно спросила Лена.

— Только, по-моему, ситуация непредвиденно осложнилась. Мне кажется, Лена, что вам есть смысл пока скрыться.

— Да? И надолго? — с горькой иронией спросила Лена. — Я ведь, между прочим, и обратилась к вам, чтобы вы мне помогли. Послушайте, ну неужели же никто ничего не может сделать? Человека убили — никто ничего не знает. Меня выкидывают на улицу, отбирают фирму, под каким-то липовым предлогом собираются посадить туда кризисного управляющего, о чем мы узнаем в самый последний момент, и опять все делают вид, что ничего не происходит. Я специально обратилась к вам, а вы мне говорите: спрячься и сиди не высовывайся…

— Успокойтесь, пожалуйста, Елена Романовна. Напрасно вы так. Мы ведь вам уже пообещали сделать все, что можно, и мы сделаем! Только поверьте мне на слово, вам все же лучше где-то пересидеть эту заваруху. Береженого, как известно, и бог бережет.

— Да? — неуверенно сказала Лена. — Вы так считаете? И сколько это, по-вашему, должно продолжаться?

— Ну хотя бы несколько дней. Я думаю, что в нынешней ситуации прямой необходимости в вашем присутствии на фирме просто нет. Ведь я правильно понял, что фирма последние дни фактически была под вашим началом?

— Да, вы правильно поняли.

— Ну вот, ну вот. Стало быть, и так и так делать вам там ничего нельзя, раз опечатаны все бумаги, бухгалтерские книги, касса… У вас есть где жить? Может, помочь?

— Нет, спасибо большое.

— Не хотите, как хотите. Только оставьте мне адрес или телефон того места, где вы собираетесь обретаться. А я, если надо будет, вас там найду. Хорошо?

«Куда уж лучше», — грустно усмехнулась про себя Лена.

Денис Грязнов.

Иметь с Алексеем Петровичем дело — одно удовольствие. Я уж не говорю про то, что он и внешне весь — военный, военная косточка, пусть уже несколько лет как на гражданке. Честное слово, глядя на него, я сам как-то подтягиваюсь, очень он похож на старого, еще царской закалки офицера. Сухощавый, спортивный, спина прямая, благородная седина, так хорошо всегда у мужчин сочетающаяся со сравнительно еще молодым лицом. Такая седина — она вроде наград, вроде боевых шрамов: сразу видно, человек часто имел дело с опасностями.

Сейчас я слушал его и ловил себя на том, что вряд ли кто-то из нас добыл бы в этой поездке столько же информации. Почему-то там, в подмосковном городке, никто не послал его куда подальше, узнав, что он представитель частного сыскного агентства, почему-то ему, как всегда, удалось разговорить даже не самых разговорчивых очевидцев, опасающихся (и, очевидно, не без основания) за собственное благополучие. Ну а уж то, что у него получилось с местным судмедэкспертом, это и вообще могло иметь место только с одним-единственным из нас из всех — именно с Алексеем Петровичем Кротовым. Потому как судмедэксперт оказался его знакомым еще по Афганистану, и это, конечно, очень поспособствовало успеху миссии Алексея Петровича. Но, пожалуй, лучше все по порядку.

В какой-то момент после разговора с мужиками у пивной ему пришло в голову заглянуть в местные газеты — а как, интересно, они отреагировали на такое нечастое событие, как гибель спортсмена-парашютиста. Он не ошибся: несчастный случай нашел свое отражение в местной прессе. И вот что там было написано. На самолете «Ан-2» группа новичков, имевших 36 часов налета, была поднята на заданную высоту 800 метров. Именно с этой высоты погибший камнем летел до земли, безуспешно пытаясь раскрыть парашют. В итоге — мгновенная смерть при ударе о землю. Расследование было проведено сразу же, по горячим следам. Эксперты пришли к выводу, что в происшедшем действительно сыграло роль роковое стечение обстоятельств: тот самый порыв ветра, удар о самолет, «самоотцеп» карабина и так далее. Было также написано, что спортсмен, вероятнее всего от страха, держал запасной парашют такой мертвой хваткой, что он раскрылся аж на две секунды позже, что и стало фактической причиной гибели парашютиста. Именно этих двух секунд не хватило, чтобы парашют успел затормозить свободное падение тела…

Как ни странно, в газете тоже не было ни имени, ни возраста пострадавшего, и Алексей Петрович даже подумал, а не эту ли публикацию зачитал ему бывший офицер по имени Иван, выдав за заключение экспертизы.

Но из газеты явствовало также, что происшествие имело место в тот самый день, когда погиб Разумовский. Как раз это обстоятельство, а также то, что погибший почему-то совершал прыжок в группе новичков, и укрепило Алексея Петровича в мысли поискать истину у судмедэксперта. Ведь если, как свидетельствовал его информатор у пивной, тело увезли на «скорой», значит, оно должно было неизбежно попасть в руки заведующего патолого-анатомическим отделением местной больницы, поскольку именно он по совместительству был и здешним судмедэкспертом — практика частая в небольших городах Подмосковья…

Этот патологоанатом, лицо которого почему-то показалось Алексею Петровичу страшно знакомым, долго рассказывал о том, насколько уникален этот несчастный случай — просто роковое стечение обстоятельств, и вполне понятно, почему местная прокуратура решила не возбуждать уголовного дела в связи с этой гибелью…

Пока патологоанатом долго и нудно рассказывал обо всем этом, Кротов все мучился, вспоминая, где он мог его видеть раньше. У Алексея Петровича была профессиональная память на лица, и чем дальше, тем все сильнее уверялся он в том, что явно знал медика, даже имел с ним дело. И вдруг тот оборвал себя на полуслове и спросил сам:

— Слушайте, вы весной восемьдесят восьмого под Кандагаром не были?

И тут словно заслонку прорвало, Алексей Петрович разом все вспомнил.

— Ну конечно! Вот откуда я вас знаю! А то замучился совсем — никак не могу сообразить! Вы же, помнится, хирургом были в нашем госпитале…