Тройная игра - Фридрих Незнанский

— Нет, главное, какая сволочь! — сказала она, едва переступив порог. — Он меня столько раз пускал, а теперь только что проституткой не обозвал… — Она бросила шубу в прихожей — именно бросила, даже не попыталась пристроить на вешалку, прошла на кухню, уселась как дома и, положив ногу на ногу, закурила. — Ты чего, правда, что ли, спать ложилась? — спросила она, показав сигаретой на Ленину ночнушку. — Не рада мне, что ли? Ладно, перетерпишь малость. Только дай мне чего-нибудь выпить… — А выпив, вернулась к начатой теме: — Все думают, что я б… Я что — виновата, что звездам положено иметь такой имидж? Я нормальная баба, нормальной ориентации. И хочу того же, что и все — чтоб мужика любить, чтоб, может, даже дети ползали… Хотя нет, про детей не уверена… Дети — бр-р… мороки много… Но я ж не виновата, что не вижу достойных мужиков… Был вот один, да и того… — Она вдруг заплакала. — Это все из-за тебя, из-за сучки паршивой.

Лена побледнела, встала у двери.

— Уходите, пожалуйста, Дарья Валентиновна. Как вам только не стыдно!..

Долли смотрела на нее, словно просыпалась.

— Гм! Стыдно мне! Ты глянь на меня поподробнее, дурочка! Где я, а где стыд. Ладно, прости, это я со зла на тебя налетела. Это не ты, это Нюська сука. Это ж я, гадюка, сама Игорьку ее подсунула, а она его продала! Я-то думала, будет мне потихоньку стучать на него, а она, дурища, сперва в него влюбилась, а потом и предала… когда поняла, что ничего ей не обломится. А то все говорила: «Ах, я сама себе не хозяйка, когда он до меня только дотрагивается, ах, я вся дрожать начинаю…»

— А вы? — угрюмо спросила Лена.

— Что — вы? — не поняла Долли. — А, это? И я тоже… давно…

Лена вдруг заплакала, отворачивая от нее лицо — чтобы не видела. Заплакала и Долли. Поднятая каким-то мощным порывом встала, прижала ее лицо к своей силиконовой груди.

— Бедные мы с тобой, бедные! — Уточнила: — Бабы бедные…

Но Лена по-своему поняла то, что Долли хотела сказать:

— Значит, вы его тоже любили, да?

— «Тоже»! Это не я тоже — это ты тоже, я когда еще на него запала! — Долли криво усмехнулась, подумала, налила две стопки — себе и ей. — Ты небось тогда в первый класс бегала… Таких мужиков-то — настоящих — сейчас и нету больше! Все либо суки бесчувственные, либо психопаты, либо альфонсы. Я к такому прихожу в концертном платье, а он мало того что норовит, не снимая штанов, меня на каком-нибудь столе употребить, так еще при этом и про службу не забывает — штаны спустил, а к телефону кидается тут же, если начальник звонит. Так и бежит с дымящимся…

— А как же вы… Как же вы могли с кем-то еще, если вы другого любили?..

— Эх, молодая ты еще, дурочка! Ну ничего, годок-другой, и сама поймешь, как это бывает, что любишь одного, а заголяешься перед другим…

— Значит, вы его тоже любили, да? — все так же угрюмо повторила Лена и спросила в лоб: — А он вас?

— Ну сначала-то, наверно, тоже… Даже жениться обещал. И я все, дура, думала: а куда он денется! А он, видишь, тебя встретил… — Теперь пришла ее очередь плакать огромными, окрашенными тушью слезами. Пришлось им обеим выпить, потом еще, и как-то понемногу все само собой и переменилось. По крайней мере, в слезы больше не тянуло, они даже что-то спели вдвоем потихоньку, и получилось очень красиво. — Ну я-то ладно, я, как говорится, с ярмарки еду, а ты еще очень даже ничего, — принялась Долли вдруг нахваливать Лену. — Я, знаешь, пригляделась сегодня к носатенькому-то, ну к этому, к сыщику нашему. Очень даже ничего малый. Ух, я бы на твоем месте его пощекотала! — Лена слабо улыбнулась. — Слушай, правда, а чего бы тебе не обратить на него внимание? Ты рожу-то не криви. Игорь Игорем, жалко, да. А живое, как говорится, оно всегда о живом думает. Ты имей в виду: такие вот носатенькие — они в койке ух какие заводные! А что нам, бабам, еще надо? А которые этого не понимают, так они и не бабы вовсе, а так… Жучки… И себя всю жизнь мучают, и всех, кто вокруг. Нет, ты подумай, подумай, сколько их вокруг, недовольных-то. Вон хоть Нюську ту же возьми! Подкатывался к ней генерал — озолочу, говорит. А она морду воротит. Хам — и все. Ну и что, что хам? Переживешь! Зато генерал, штаны с лампасами. А так — ни себе, ни людям. Отказала ему — и вон в какое говно влезла. И нас всех туда же…

Весь этот страстный монолог протекал под периодические возлияния дам, так как выпили они как следует. И потом, обнявшись как сестры, прижавшись друг к другу как к последнему спасению, заснули в одной постели — правда глядя каждая свои сны.

Долли про то, как ее заваливают на сцене цветами, а она, стоя в концертном «полуголом» платье, кланяется и кланяется, не боясь, что вывалятся груди, а на переднем ряду сидит и хлопает ей веселый носатый сыщик Денис.

А Лене снилась тихая морозная ночь на знакомой даче, светящееся рубиновым светом волшебное вино в графине. И его голос, настоящий его голос: «Не верь никогда ничему из того, что про меня говорят. Я не был ни шоколадным, ни шелковым, но я не был и убийцей, а главное — всегда старался быть человеком. Верь мне и помни, и все у тебя будет хорошо».

Все будет хорошо…