Тройная игра - Фридрих Незнанский

Аэродром оказался милый, какой-то уютно-провинциальный — невысокое здание служб, грунтовое поле, над полем — как-то совсем по-домашнему надувающийся на шесте под ветром полосатый чулок метеорологов. По краям поля — несерьезные спортивные самолеты — все больше «аннушки», тренировочные «Яки» да целая стайка свесивших лопасти вертолетов — тоже все больше стареньких, «Ми-4», которые так удобны для разведки в горах…

От аэродрома веяло чем-то родным, доброжелательным, но и здесь у Алексея Петровича дело не спешило идти: аэродромный персонал, чуть ли не весь умещавшийся в одной комнате, хотя ему и посочувствовал, когда он назвался другом погибшего, за подробностями посоветовал обращаться все же в милицию. При этом ему довольно прозрачно намекнули, что и милиция не заинтересована в том, чтобы подробности несчастного случая стали достоянием широких масс.

— Я не широкие массы, — возразил Алексей Петрович, — я всего-навсего друг. А у вас ведь должен быть журнал полетов, разрешение на прыжки в заданном квадрате или как там у вас это называется… Разве нет? Я сам в армии служил, я знаю…

— Ну у нас тут не армия, — отрезал старший в этой комнате и по возрасту, и, видимо, по положению. — Если милиция даст разрешение — покажем вам все документы какие следует…

— Вот, блин, судьба! — бросил Алексей Петрович давно заготовленную фразу. — В Чечне каждый день по несколько вылетов — и ничего. А здесь — на ровном месте, можно сказать, — и на тебе!

— А где в Чечне? — спросил вдруг второй летун, что помоложе, в форменном пиджаке без погон.

— Ну под Курчалоем, — ответил не задумываясь Алексей Петрович. — Еще в районе Ведено. В Ханкале, конечно, стояли…

— Ладно тебе, Иван, — сказал, услышав это, молодой офицер тому, что постарше. — Что мы конторских крыс из себя строить будем! Покажи ты ему, что можешь…

Офицер, названный Иваном, показал молодому кулак. Он хотел сделать это исподтишка, незаметно, но Алексей Петрович все равно заметил это движение, пока еще не очень хорошо понимая, как его толковать. Впрочем, дело тут же начало и проясняться, поскольку — ах какая жалость! — сразу выяснилось, что журнал офицеры показать все же не смогут. Не смогут по той причине, что как раз сегодня он якобы был изъят для следствия.

— Мы бы и без дневника, так рассказали, что могли. Но тут с нас типа слово взяли, — словно извиняясь, пояснил молодой, — пока следствие не закончится.

Алексей Петрович насторожился еще больше: он прекрасно помнил, как разорялась певица по поводу того, что милиция закрыла дело за отсутствием факта преступления. А раз так, значит, эти двое дурят ему голову. Но для чего? Чем это вызвано?

— А знаете что? — решился вдруг на что-то старший. — Мы вам все же поможем. У меня тут заключение экспертизы, так я вам прочту его из своих рук, чтобы вы знали, в чем там суть дела. Хорошо? Вот видите, бумага на бланке, печать, подпись. — Он показал заключение издали. — Но только при одном условии: все для внутреннего пользования, вы ничего пока не разглашаете. Согласны?

— Согласен, — буркнул Алексей Петрович. Что ему еще оставалось делать в такой ситуации? И старший начал читать, запинаясь, ставя неправильные ударения и кое-что на ходу явно опуская.

«Несчастный случай, — читал Иван, — на аэродроме авиационно-спортивного клуба РОСТО произошел во время прыжка группы парашютистов с высоты 800 метров. Прыжки протекали в условиях внезапно начавшегося сильного порывистого ветра. Спортсмен… ну, это неважно… А, вот. По команде инструктора спортсмен имярек выпрыгнул из салона „Ан-2“… Несмотря на то что прыжок совершался с самым простым и надежным отечественным парашютом Д-5, основной купол парашюта не раскрылся. Конструкция Д-5 предполагает, что в этом случае на высоте 300 метров автоматически раскрывается запасной парашют. Однако на этот раз запасной парашют раскрылся с запозданием в две — две с половиной секунды, что привело к фактически свободному падению спортсмена. В результате ничем не смягченного удара о землю пострадавший мгновенно скончался на месте приземления… Специальная комиссия РОСТО, изучавшая обстоятельства гибели спортсмена, пришла к выводу, что сам парашют находился в абсолютно исправном состоянии. Но при прыжке из-за сильного порыва ветра имел место удар спортсмена о фюзеляж самолета, в результате чего произошел самоотцеп карабина, что, в свою очередь, привело к отказу основного купола парашюта. Установлено также, что так называемая расчековка, автоматическое раскрытие запасного парашюта, началась вовремя, на расчетной трехсотметровой отметке. Однако спортсмен, поддавшись, вероятно, чувству неподконтрольного страха, какое-то время держал запасной купол руками, из-за чего раскрытие произошло на две секунды позже. Как показывают простейшие расчеты, именно этих секунд и не хватило для того, чтобы остановить падение…» Вот такая петрушка, — сказал Иван, убирая бумагу в папку.

— Вы говорите, он в Чечне служил? — уточнил второй летун.

— Мало того, — не моргнув глазом солгал Алексей Петрович, — в ВДВ! — И подумал: «Да простит меня погибший за это вранье».

На всякий случай он все же решил показать летунам фотографию Разумовского. Летуны, переглянувшись, начали внимательно, с неестествено повышенным вниманием всматриваться в нее, причем на этот раз к ним присоединился и третий, до сих пор не подававший признаков жизни.

— Кажется, он, — осторожно изрек наконец Иван.

— А черт его знает, — с сомнением сказал второй. — Тот вроде как помоложе был… А у вас что — какие-то сомнения?

Сомнение у меня было только одно: погибший был слишком опытным парашютистом, чтобы не справиться с каким-то учебным парашютом. Все-таки двести прыжков — это неплохая школа. Я сказал об этом своим собеседникам.

Они быстро переглянулись.

— Двести прыжков! — изумленно присвистнул тот, что помоложе. — Или вы что-то путаете, или погибший от нас что-то скрывал.

Алексей Петрович не стал спорить на тему, кто именно путает и скрывает. Что-то во всем этом было не то.

Что они скрывают? В чем тут дело? Бумага явно правдоподобная. Но почему они так отреагировали на фотографию? Почему такой тайной стал журнал и как это его может не быть на месте, если он, как и у моряков, должен все время находиться на командном пункте — ведь полеты-то продолжаются!.. Еще вопрос: с какой стати столь опытный спортсмен прыгает на примитивном учебном парашюте, да еще и ошибается, как перворазник, хотя из показаний свидетельниц можно было понять, что прыжкам с парашютом Разумовский предпочитал прыжки с парапланом.

Он вспомнил все эти мгновенные переглядывания собеседников, вспомнил, как неожиданно побледнел старший, когда он сказал им про двести прыжков, и вдруг понял: да они же просто запуганы! Как он сразу не понял, что за каждым их словом, за каждым движением стоит смертельный ужас. Да, вряд ли они помогут ему докопаться до правды…

Но понял Алексей Петрович и другое: он на верном пути, а потому просто обязан продолжать поиск, и продолжать его неформальным способом. Сейчас стало совершенно очевидно, что обращение в милицию даст ему еще меньше, чем визит в аэроклуб…

Выйдя за ворота аэродрома, он огляделся. Вот как раз то, что ему надо — питейное заведение. Ресторан, столики с подачей пива и прочими мужскими радостями. Наверняка здесь отмечают удачи и неудачи в воздухе, наверняка завсегдатаи этого заведения из местных могут многое порассказать.

Он прикинул еще раз — имидж человека, разыскивающего однополчанина, годился и здесь. «Проканает!» — неожиданно для самого себя сказал Кротов на воровском жаргоне.

Алексей Петрович пристроился к мужикам, сосавшим пиво прямо из горлышка. То ли дело, подумал он, раньше — сидишь где-нибудь с кружкой, потягиваешь… Или стоишь. Но с кружкой. А теперь все на ходу — даже девки и те сосут из бутылки… А больше всего ему не нравилось баночное. Баночное он вообще не признавал еще с тех, с заграничных времен — это не пиво, это моча. Так, для вони, как говорил один его контрактник…

Эти, к которым он пристроился, никуда не бежали, сидели под тентом на открытой веранде рядом с аэродромным полем. Один из них был похож на деревенского — здоровый, мордатый, не по-московски румяный. Одним словом, лимита. Строитель какой-нибудь. Второй был тоже, по всему, не коренной житель. Это был явный люмпен, если не бомж. Причем они с мордатым, похоже, давно знали друг друга, может, даже корешевали, потому как мордатый, судя по всему державший стол, пусть и покровительственно, но все же беседовал с ним о чем-то… семейном, что ли… Но явно не о футболе. Судя опять же по некоторым признакам поведения, Алексей Петрович сразу догадался, что мордатый, в отличие от люмпена, имеет работу. Люмпен же, наверно, таковой не имел, да, видать, не особо к ней и рвался, а слегка покровительственный тон приятеля терпел безо всякого ущерба для собственного самолюбия. Во всяком случае, не похоже было, чтобы он комплексовал по поводу своей социальной неполноценности, больше того, в отличие от мордатого к чужаку был доброжелателен. Когда Кротов спросил, можно ли пристроиться с ними рядом, широко махнул рукой.