Право Света, право Тьмы - Надежда Первухина

— Будто нападает оборотень. Ему нужно было дискредитировать нелюдей и устроить войну. Общую бойню.

— Дело еще в том, что он не умеет отличить человека от нелюдя. Вспомните про нападение на мертвеца. Он убивал все, что движется.

— И ради чего? Ради торжества каких-то своих идей…

— Нет, не ради идей, — поправил отец Арсений. — Ради исполнения знамений. Помните, он же, по его словам, получал знамения чаще, чем я получаю рассылки электронной почтовой службы! Он был в прелести.

— Что значит быть в прелести? — поинтересовался Чжуань-сюй. — Я не совсем понял значение этого выражения. Насколько я знаю ваш язык, прелесть — нечто приятное и восхитительное.

— Это светское значение слова, — покачал головой отец Емельян. — Богословие вкладывает в него иной смысл. Прелесть — состояние отрицательной духовности, когда человек после продолжительных аскетических упражнений и молитв не обретет истинного смирения и богопознания, но, наоборот, возомнит о себе, что он уже велик и свят. Он прельстится собой, своими духовными достижениями и впадет в гордыню. И это разрушит его душу гораздо сильнее, чем жизнь обыкновенного грешника… Однако что же делать с этим преступником? Я не слишком уверен в том, что его смогут разыскать силы нашей доблестной милиции. Как он хитро ушел во время общей паники на рынке! И даже оружие бросил, чтоб не было никаких к нему претензий.

— И наверняка на этом оружии не будет его отпечатков, — заметила Ольга. — Обнаружатся только наши. Надо его салфеткой протереть.

— Нет, лучше не трогай! — потребовал дьякон Арсений. — А то и ты руку распорешь.

— Позвольте мне сказать, — подал голос Чжуань-сюй. — Если вы говорите, что местные блюстители правопорядка не способны поймать преступника, то нужно действовать самим. Я возьму на себя его поиск. У меня хороший нюх.

— И у меня, — сказала Зоя.

— Погоди, — вспомнила Ольга. — Ты же ранена. Я тебе не советую вступать с ним в схватку.

— Сначала я должна его найти, а там посмотрим. Чжуань-сюй, спасибо за чай. Нам надо спешить.

— И в самом деле, — отозвался отец Емельян. — Мы засиделись, а моя супруга почтеннейшая наверняка дома извелась от переживаний. Хотя странно, что она как-то запропала там, на рынке… Спасибо вам, Чжуань-сюй. Позвольте откланяться. Моя супруга, кстати, очень ценит ваши чайные богатства. Надеюсь, в скором времени она придет к вам в лавку…

Пока раскланивались и прощались с вежливым китайцем, прошло еще с полчаса. И когда наши герои вышли на улицу, то поразились — кругом стояла плотная серо-белесая мгла.

— Такой снегопад? — изумилась Ольга. — У нас в Щедром? Мороз же сегодня обещали, двадцать два градуса.

— Но мороза не чувствуется. Ладно. Сейчас нам не до капризов погоды. Давайте проводим батюшку, а потом и сами по домам. А то Любовь Николаевна выговор нам устроит: куда, скажет, моего протопопа дели?

— Снегопад, снегопад, — протянул отец Арсений. — Может, это не просто снегопад? Может, это очередное знамение для нашего друга Федора? Вот сейчас как слиняет он под прикрытием снегопада из нашего города…

— Нет, — покачала головой Зоя. — Я думаю, он никуда не убежит. Такой финал его не устроит.

Неожиданно долгий снегопад словно отгородил Щедрый от всего мира. А еще он будто одеялом укрыл души щедровцев, смирил их, успокоил и понудил жить в каком-то замедленном режиме. После погрома в торговых рядах прошло несколько дней. Зоя еще раз давала показания по делу Снытникова. Зубастый нож теперь покоился в бронированном сейфе в кабинете городского следователя по особо важным делам. Федора разыскивали, передавали его приметы по местному телевидению и печатали в газете «Щедрые вести», но толку от этого никакого не было. Чжуань-сюй нанес визит вежливости протоиерею Емельяну, рассказал Любови Николаевне, как правильно приготовить зеленый чай, а с самим протоиереем имел весьма длительную и глубокомысленную беседу, касаемую таких предметов, как догматическое богословие и несостоятельность экуменических чаяний. Тавифа выписалась из больницы в добром здравии, после чего немедленно позвонила Зое Волковой — просила возобновить репетиции рождественской пьесы; к этим просьбам присоединился и отец Александр, пообещавший найти кого-нибудь на роль царя Ирода. На участников погрома, помимо светских взысканий, была наложена архиереем годичная епитимия. Одним из пунктов епитимий было восстановление подножия памятника Крузенштерну. Оборотни отремонтировали свои магазины и развернули предновогоднюю ярмарку. Урсолюд Лапкин привез из дальнего леса удивительной красоты елки и сосенки и пустил в продажу по символической цене…

Пожалуй, только Сидор Акашкин в эти дни не находил себе покоя. Сидор был в депрессивном настроении: о погроме в торговых рядах сведений толком так и не нарыл, потому что торговцы-оборотни к сотрудничеству с представителем прессы были не склонны, комментариев по поводу происшедшего не давали, съемку произведенных в их магазинах разрушений тоже сделать не разрешили… Так что журналист не смог сдать статью, мощную, пронзительную и эффектную, за что был награжден очередным презрительным взглядом редактора. Сунулся в противоположный лагерь — к соборному настоятелю, который, по слухам, и был зачинщиком беспорядков, но и тут получил от ворот поворот. Подкараулил как-то жену дьякона Арсения, предложил дать эксклюзивное интервью на тему «Моя подруга — вервольф», но в ответ был буквально испепелен взглядом вмиг взъярившейся дьяконицы. Словом, полное отсутствие тем и информации. Ну не о елках же писать великому журналисту современности!

А тут еще этот снегопад подгадил. Сыплет и сыплет с серого неба уже который день, собственной вытянутой руки не разглядишь. Машины стоят, дворники лопатами машут без передыху, хорошо, что и в дворники зомби набрали — человеку нормальному такого темпа работы просто не выдержать. Сидор зашел в редакцию, а главный редактор ему сразу выговор: в Щедром наблюдается редкостное природное явление, какой-то конформный снегопад, метеорологи, мол, на телевидение позвонили, сказали — такого снегопада давно здешние места не помнят, сто пятьдесят лет уж не было. А еще сказали, что на Руси затяжной снегопад считался плохой приметой, говорящей или о грядущем конце света, или о смене власти по крайней мере. Особенно, мол, жутко, если такой снегопад разразится в самую середину зимы. Вот. А Сидор к этому снегопаду без внимания, ругался редактор, хотя надо было бы Акашкину не шкалдырничать, не дуть «Доктора Дизеля» в пивной «Зайди на часок», а как раз и написать солидную статью с научными выкладками да с интервью, взятым у работников метеослужбы! Акашкину оттого совсем тошно стало. Когда это он шкалдырничал? Когда это он «Доктора Дизеля» дул? Акашкин жизнь положил на поиск информации и свежих фактов! А теперь его, славного Сидора, заставляют писать про какую-то климатическую заморочку!

Но ничего не поделаешь, пришлось бить по хвостам — собираться, хватать диктофон, верный «Никон» и ехать в городскую службу погоды — набирать материал для статьи, которую Сидор мстительно решил назвать «Снегопад перемен», поскольку его газетное начальство чересчур засиделось на должности и не желало уходить на пенсию.

Сидор полдня потерял у метеорологов, потратил на них две кассеты пленки и, возвращаясь, решил дать себе некоторый отдых. Статью он и позже напишет, по прогнозам метеорологов этот клятый снег будет безмятежно сыпать чуть не до Нового года. А то, что нет любезной редактору оперативности в работе — так сам редактор и виноват: а не надо было подгонять талантливого журналиста, не стоило изводить попреками и гнусными намеками на «Доктора Дизеля»! Теперь Сидор имеет полное моральное право весь остаток дня провести в баре, попивая пиво и ругая начальство.

Сидор направился к искрящимся в мельтешении снега огням бара «Зайди на часок». Вошел, отряхивая снег и жмурясь от волн тепла, табачного дыма и стойкого запаха соленой корюшки, подаваемой здесь к пиву. Народу в баре было немного — основные посетители подтягивались к вечеру, часам к девяти, расслабляться после трудовых будней. Сидор огляделся, выбрал столик поуютней и, взявши полдюжины банок пива, занял диспозицию.

— Снег, — пробормотал он. — Проклятый снег.

Пить пиво в одиночку — занятие скучное и неблагодарное. Поэтому после второй банки Сидор начал присматриваться к немногочисленным посетителям — вдруг окажется среди них интересная физия, с которой поговорить хотя бы любопытно… И тут пиво чуть не запросилось у Сидора обратно — неподалеку от него сидел и задумчиво потягивал томатный сок тот самый парень, чей фоторобот каждый час показывали в местных новостях! Таинственный убийца! Чумовой Вервольф!

Сидор икнул и возблагодарил судьбу. Она снова преподнесла журналисту царский подарок. Первый подарок Сидор получил летом, когда стал свидетелем поединка заезжего колдуна Танаделя и типа, выдававшего себя за местного священника. Тогда Сидор не удержал подарка в руках, не смог правильно осветить факты, и на его газету чуть не подал в суд епископ Кирилл (хотя, конечно, больше пугал). Но теперь! Удачу нельзя упустить! И снова в голове Акашкина защелкали клавиши ноутбука, создавая бессмертный шедевр публицистики: