Князь Барбашин 3 (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

А по берегам Рейна бесчинствовали уже отряды восставших, что тоже не делало дорогу безопасной. Но, как бы то ни было, а посольство прибыло в Вену без дорожных приключений, о чём и возблагодарило бога, совершив торжественный молебен.

В начале 16 столетия Вена под рачительным управлением Габсбургов продолжала быстро богатеть, как и её окрестности, ведь Венская котловина предоставляла оптимальные условия для занятия сельским хозяйством: плодородные почвы, обилие водных источников и благоприятный климат. Располагая значительными средствами, венские обыватели постоянно улучшали свой город, строя богадельни, госпитали, школы, просторные дома и красивые церкви. Дошло до того, что благородное сословие стало жаловаться на то, что загородные замки австрийских рыцарей теперь кажутся убогими лачугами по сравнению с роскошными дворцами зажиточных мужланов-горожан.

Но всё же в городе и округе не всё было так хорошо, как казалось со стороны. Реформация, распространяясь по германским землям, добралась и до Вены. Так, некий Пауль Сператус попытался вести лютеранские проповеди даже в центральном соборе Вены - соборе Святого Стефана, за что и был отлучён от церкви в 1522 году. А буквально недавно подвергся казни перешедший в лютеранство венский торговец текстилем Каспар Таубер. И всё же, не смотря на всё противодействие со стороны католической церкви и властей, лютеранство продолжало наступать на земли эрцгерцога. Более того, его воздействию подвергалось всё больше дворян, владевших поместьями за городом. А так же те, кто был недоволен политикой Фердинанда, который смог в 1522 году снести устоявшиеся политические структуры в результате так называемого "кровавого суда" в Винер-Нойштадте и последовавшей расправы с лидерами сословной оппозиции, после чего город перешёл под прямой контроль брата императора.

В общем, жизнь в стольном городе била ключом.

Официальный приём состоялся в королевском замке Вены. В отличие от тётушки, эрцгерцог Фердинанд встречал посольство со всей полагающейся для подобных процедур помпой. Приветствуя послов, молодой соправитель императора встал с трона и снял шляпу, после чего состоялся привычный уже обмен верительными грамотами, заявления о намерениях, здравницы и славословия. Окончилось же всё как обычно торжественным пиром с музыкой и танцами.

А на следующий день ко входу на постоялый двор, полностью оккупированный русским посольством, пришли двое придворных, пригласить старших послов от имени эрцгерцога посетить службу в соборе святого Стефана, который венцы любовно прозывали Штефль. Вообще-то, русские послы обычно воздерживались от посещения храмов других конфессий, но и не отказывались от их посещения, если того требовали обстоятельства. Так, к примеру, присутствовали на службе в костёле Владимир Племянников и Истома Малый в 1518 году и на Москве не увидели в данном эпизоде ничего явно предосудительного.

В общем, князь и дьяк в сопровождении дворян отправились в храм, где им были заранее приготовлены места на галерее прямо над главным алтарем. С этой удобной позиции послы могли с близкого расстояния разглядывать как самого эрцгерцога Фердинанда, так и его молодую супругу, урождённую Анну Ягеллонку. Довольно красивая рыжеволосая женщина, она была старшей сестрой короля Венгрии и Чехии Людвика II (которого венгры звали Лайош), и его наследницей. Именно по этой причине Фердинанд и будет через год требовать для себя венгерскую корону, когда молодой Лайош погибнет при Мохаче. Хотя, возможно, стоит попробовать убедить Фердинанда оказать венгерскому королю куда более существенную помощь? И тогда всё вторжение в Венгрию пойдёт по иному сценарию. Правда, выживи Лайош, и Сигизмунд не завязнет в борьбе с Габсбургами, а это уже было бы не выгодно Руси, так что, возможно, в этом конкретном случае и не стоит вмешиваться в исторический процесс. Вот такая вот она внешняя политика, где ради выгоды для своей страны часто приходится жертвовать судьбами чужой.

Как Андрей и надеялся, после службы послов пригласили в отдельное помещение, где их уже ждал Фердинанд и его супруга, в окружении немногочисленных, но зато самых близких к правителю аристократов. И разговор ожидаемо зашёл о внешнеполитических вопросах. Точнее, о возможном антитурецком походе. До Вены уже долетели слухи о том, что Сулейман решил три года не воевать, дабы заняться внутренним обустройством государства, а также о многочисленных мятежах в Египте, Азии и даже верных янычар в столице. Так что теперь, после победы над французским королём и его пленения, возникал самый удобный момент для подготовки общеевропейского крестового похода. Однако двое из его возможных участников всё никак не заключат между собой мир. Это таким вот образом Фердинанд подошёл к вопросу заключения мирного договора между Василием III Ивановичем и Сигизмундом I Казимировичем.

И вот тут Остапа, точнее Андрея, и понесло. Оседлав любимую лошадку, он принялся пространно объяснять, отчего его государь не может пойти на уступки в деле размежевания границ. А также позволил себе усомниться в трёхлетней передышке, что даст Сулейман Европе. Мятеж янычар ведь случился не просто так. Изнывая от бездействия и больше не живя в обстановке жесткой дисциплины походов, они озлобились как раз на мир, который лишил их военной добычи. Так что, по его мнению, подавив выступление и казнив зачинщиков, султан сразу же засобирается в поход. И путь его будет лежать в Венгрию, ведь у турецких границ в Европе остался лишь один бастион в борьбе с османами - королевство Венгрия, вот только уступки, дарованные последними королями венгерским магнатам, сильно ослабили страну и вряд ли Людвик сдержит натиск султана.

При последних словах Фердинанд нахмурился: падение Венгрии открывало бы для османов путь на Вену, что никак не входило в планы молодого правителя. С другой стороны, австрийская казна была отнюдь не бездонной, да ещё и долг, оставленный императором Максимилианом, довлел над ней тяжёлым грузом, а найм армии - дело дорогое. Тут, интуитивно поняв, о чём подумал молодой монарх, князь молчаливо возблагодарил бога и Шигону, так вовремя пославшего к нему гонца с очередной грамотой, и смело пообещал эрцгерцогу финансовую помощь в виде "меховой казны", которую русский государь был готов выделить для сдерживания агрессии осман. И тут же бросил шпильку в адрес польского короля, в такой момент ведущего переговоры о мире с султаном, внимательно наблюдая за реакцией Анны. Всё же, что ни говори, но она была из рода Ягеллонов. Однако женщина умела "держать лицо", так что понять её отношение к предстоящему предложению Андрей так и не смог.

А предложение было простым: вернуться к планам раздела Польши, которые, к сожалению, умерли вместе с императором Максимилианом. Причём русский государь вовсе не претендовал на польскую корону, а только на "отчину и дедину" государя - земли Литвы, так что саму корону вполне мог бы примерить и Фердинанд. В конце концов, ведь это была его идея использовать Русь для оказания давления на Сигизмунда I, чтобы нейтрализовать усилия Франциска I по заключению династического брака между Ягеллонами и Валуа. А если польским королём станет Фердинанд, то и самого франко-польского союза, на противодействие которому эрцгерцог тратит своё драгоценное время и силы, просто не будет.

Делая это предложение, Андрей думал только об одном: кто из присутствующих тут советников эрцгерцога первым "обрадует" Сигизмунда поднятой на переговорах темой, посеяв у того зерно недоверия к любым предложениям из Вены и Вальядолида? Или ему всё же самому придётся устраивать "утечку" информации. Но первый вариант ему нравился куда больше.

Неожиданно присутствующий на встрече знатный австрийский аристократ Траян фон Ауэрсперг поинтересовался о правдивости слухов про поползновения московитов в ливонских провинциях империи. Мгновенно попомнив матерными словами всех предков имперского князя, Андрей начал объяснять, как складывающуюся ситуацию видят из Москвы. А там её видели просто: "Ливонская земля искони вечная отчина наших прародителей, и от наших прародителей отстав, дани нам давать не похотели, и мы им многажда напоминали, чтоб они, познав свои вины перед нами, исправились; и они перед нами ни в чем не исправилися, еще и прибавили всякого неисправления и грубости". В общем, Ливония, хотите вы того или не хотите, отчина государя русского. Иные земли берите, не жалко, а Литва и Ливония - наши!