Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10 - Роберт Хайнлайн

— Я — человек, ты — человек, Ларри — человек.

— А Анни — не человек?

— Гм… Анни — человек, только женский… Женщина.

(Спасибо, Джубал… — Заткнись, Анни!)

— Ребенок — человек? Я видел картинки и в г…ном «ящи…», в стереовизоре. Ребенок не имеет облика Анни… а у Анни форма другая, чем у тебя… А у тебя другой облик, чем у меня… Но ребенок — это ребячий человек, да?

— Гм… да, ребячий человек.

— Джубал, я думаю, я грокк, что мой народ — марсиане — они тоже человеки. Человек, он грокк. Верно я говорю?

Джубал решил подать заявление о выходе из философского общества и заняться вязанием. Что такое грокк? Он сам уже чуть ли не ежечасно пользовался этим словом, но грокк его не мог. А что такое «человек»? Двуногое существо без перьев? Образ Божий? Или случайный результат борьбы за существование наиболее приспособленных в самом приземленном значении этого слова? Наследник Смерти и Налогов? Марсиане, казалось, победили смерть, и, видимо, у них не было денег, собственности, производства в человеческом понимании, а значит, не могло быть и налогов.

Да, мальчик прав. Форма не имеет значения при определении понятия «человек», как неважна бутылка, в которую налито вино. Человека можно даже вынуть из этой бутылки, как того бедолагу, чью жизнь русские «спасли», поместив его мозг в стеклянный контейнер и опутав проводами, как телефонную станцию. Боже, какая жуткая шутка! Интересно, сумел ли этот бедняга сам оценить ее?

Но чем, с точки зрения марсианина, человек отличается от других животных? Может ли раса, умеющая левитировать (и Бог знает еще что), испытывать уважение к машинам? Если так, то что для них Асуанская плотина в сравнении с тысячами миль кораллового рифа? Человек способен к самопознанию? И обобщениям? Чистой воды бахвальство — ведь невозможно доказать, что кит или секвойя не являются философами и поэтами невиданной на Земле силы…

Есть лишь одна сфера, где человек не имеет соперников. Он доказал свою неистощимую изобретательность в том, как убивать, порабощать, подавлять, и нашел тысячи способов со все возрастающей эффективностью делать жизнь других людей непереносимым бременем. Человек — самая мрачная насмешка над самим собой. Ведь основой юмора является…

— Человек — животное, которое смеется, — сказал Джубал.

Майк подумал.

— Значит, я не человек.

— Как?

— Я не смеюсь. Я слышал смех, но он меня напугал. Потом я грокк, что он не приносит боли. Я старался научиться… — Майк закинул голову и издал ужасное карканье.

Джубал заткнул уши.

— Перестань!!!

— Ты слышал? — печально согласился с ним Майк. — Я даже воспроизвести его не могу. Значит, я не человек.

— Минутку, сынок. Ты просто еще мало знаешь… и у тебя ничего не получится, если ты станешь подражать. Но ты засмеешься, обещаю тебе. Если ты поживешь с нами достаточно долго, то однажды ты откроешь, как мы смешны, и засмеешься…

— Засмеюсь?

— Обязательно. Не беспокойся, это придет само собой. Еще бы, даже настоящий марсианин захохочет, когда он грокк нас.

— Я буду ждать.

— А пока ждешь, не сомневайся, что ты человек. Ты человек. Человек, рожденный женщиной и рожденный для мук… и когда-нибудь ты грокк во всей полноте и захохочешь, ибо человек — это животное, которое смеется над собой. Насчет же твоих марсианских друзей я не знаю, но грокк, что они тоже «человек».

— Хорошо, Джубал.

Джубал уже полагал интервью оконченным и чувствовал облегчение. Он никогда еще не испытывал подобного стыда, никогда, с того самого далекого дня, когда отец (с порядочным опозданием) объяснил ему, что все: и птицы, и пчелы, и цветы — все они…

Но «Человек с Марса» еще не закончил.

— Джубал, мой брат, ты спрашивал меня: «Кто построил Мир?» У меня не было слов, потому что я не мог грокк вопрос правильно. Я все время искал эти слова.

— Ну и…

— Ты сказал мне: «Бог создал Мир».

— Нет, нет, — запротестовал Джубал, — я сказал, что, хотя религии и расходятся по многим вопросам, большинство из них утверждает, что Бог создал Мир. Я сказал тебе, что не грокк этого во всей полноте, но что слово «Бог» — это то слово, которым они все пользуются.

— Да, Джубал, — сказал Майк. — Слово «Бог»! — И добавил: — Ты грокк!

— Должен признаться, что я не грокк.

— Ты грокк, — твердо повторил Майк. — Я понял. У меня не было слов. Ты грокк. Анни грокк. Я грокк. Травы под моими ногами грокк в своей счастливой прелести. Но у меня не было слов. Слово — Бог.

— Давай дальше.

Майк торжествующе указал на Джубала:

— Ты — БОГ!

Джубал хлопнул ладонью по щеке.

— О Иисус! Что я наделал! Слушай, Майк, успокойся! Ты меня не так понял! Я сожалею, горько сожалею, что так вышло! Забудь все, что я сказал, мы как-нибудь потом обговорим по новой. Но…

— Ты есть Бог, — убежденно повторил Майк. — Тот, кто грокк, Анни — Бог. Я — Бог. Счастливые травы — Бог. Джилл, которая всегда грокк в своей безмятежной красоте. Джилл — Бог. Все творят форму, радуются и создают вместе… — Он прокаркал что-то на марсианском.

— Ладно, Майк. Все это может подождать. Анни, ты запомнила?

— Можете поручиться, босс.

— Запиши. Я поработаю над этим позже. Так я это не брошу. Я должен. — Джубал взглянул на небо и воскликнул: — О Боже! Все в Генеральный штаб! Анни! Проверь, верно ли поставлен указатель тревоги и палец на кнопку! Может быть, они направляются не сюда.

Он опять взглянул на небо, на котором ясно были видны две машины, летевшие с юга.

— Боюсь, это они. Майк, немедленно в бассейн! Помни, что я тебе сказал — в самую глубокую часть, замереть и не выходить, пока я не пришлю Джилл к тебе.

— Хорошо, Джубал.

Майк быстрыми шагами достиг бассейна, прыгнул в него и исчез. Колени выпрямлены, носки вытянуты, ступни сложены вместе.

— Джилл! — позвал Харшоу. — Нырни и вылезай на берег. Ларри — то же самое. Если кто-то наблюдал за нами, я их запутаю — сколько людей вошло в бассейн и сколько вышло. Доркас! Выйди из воды, потом снова нырни. Анни! Нет, у тебя сигнал тревоги.

— Я могу надеть тогу и сесть на берегу. Босс, вы хотите, чтобы между сигналом и нажатием кнопки был какой-то промежуток?

— Да, тридцать секунд. Если они сядут, надевай тогу Свидетеля, а палец на кнопку. Потом подожди, когда я позову тебя к себе, и жми!! Боюсь кричать «волки!» напрасно. — Он посмотрел из-под ладони. — Один из них опускается… вид у него типичного «черного ворона». Ох, черт, а ведь я надеялся, что они начнут переговоры!