Миры Роберта Хайнлайна. Книга 10 - Роберт Хайнлайн

В общем-то Джубалу это было до лампочки, хороший фостерит — это мертвый фостерит.

Но объяснить Майку это было трудно.

К чему же тянуть резину — лишняя чашка кофе все равно не спасет положения.

— Майк, кто сотворил мир?

— Прошу прощения?

— Оглянись вокруг. Все, что тебя окружает. И Марс. И звезды. Все. Тебя. Меня. Всех. Старейшие говорили тебе, кто это сделал?

Майк казался невероятно удивленным.

— Нет, Джубал.

— А сам ты думал об этом? Откуда Солнце? Кто подвесил на небе звезды? Кто создал все это? Все, повсюду, весь мир, всю Вселенную… и нас, разговаривающих об этом между собой?

Джубал замолк, удивленный собственным красноречием. Он намеревался прибегнуть к обычным агностическим подходам… и вдруг обнаружил, что невольно следует правилам своей профессии: будучи порядочным адвокатом, он игнорирует собственные взгляды и пытается поддержать религиозный взгляд, которого не придерживается сам, но который разделяется большинством людей. Он нашел, что вольно или невольно стал адвокатом ортодоксальных взглядов против… против чего, он и сам не знал… Против нечеловеческой точки зрения, должно быть.

— Как отвечают Старейшие на эти вопросы?

— Джубал, я не грокк… что это действительно вопросы. Мне очень жаль!

— Как? Я не грокк ответа!

Майк помолчал.

— Я попробую… но слова… они… неправильны. Не «поместил», не «сделал». Мир есть. Мир был. Мир будет. Вот!

— Каким был вначале, таков теперь и пребудет всегда. Мир бесконечен…

Майк радостно улыбнулся.

— Ты грокк это!

— Я не грокк, — хрипло ответил Джубал, — я просто процитировал нечто, сказанное одним Старейшим.

Он решил подойти с другой стороны. Бог-Демиург был не тем аспектом Божественности, с которого следовало начинать: Майк не представлял себе самой идеи Создания. Джубал и сам не был уверен в правильности своего понимания, но уже давным-давно заключил с самим собой договор: постулировать создание Вселенной по четным дням, а вечной, никем не сотворенной, хватающей себя за хвост Вселенной — по нечетным, поскольку каждая из гипотез не уступала в парадоксальности своей сопернице. Лишний же день високосного года оставался на долю оголтелого солипсизма.

Решив так для себя раз и навсегда этот не имеющий ответа вопрос, он не вспоминал о нем уже в течение отрезка времени, равного жизни целого поколения.

Теперь Джубал решил объяснить религию в самом общем плане, оставляя проблему Божества и связанных с ней аспектов на потом.

Майк согласился, что Знания приходят разных размеров — от маленьких, которые даже юные согнездники могут грокк, до больших, которые только Старейшие могут грокк во всей полноте. Но попытки Джубала провести границу между большими и малыми знаниями так, чтобы «большие знания» имели бы значение «религиозных вопросов», были безуспешны. Некоторые религиозные вопросы вообще не казались Майку вопросами (как, например, «Творение»), а другие — слишком «маленькими» вопросами, ответы на которые очевидны даже для молодняка, как, например, жизнь после смерти.

Джубал оставил это и перешел к теме множественности религий. Он объяснил, что люди имеют сотни путей, которыми доставляются «большие знания», каждый из которых со своими собственными ответами и каждый претендует на их истинность.

— Что такое истина? — спросил Майк.

(«Что есть Истина?» — спросил один римский судья и умыл руки. Джубал очень жалел, что не может поступить так же.)

— Отвечаю: истина — то, что ты говоришь правильно. Сколько у меня рук?

— Две руки. Я вижу две руки, — поправился Майк.

Анни подняла глаза от книги.

— За шесть недель я из него воспитаю Честного Свидетеля.

— Помолчи, Анни. Нам и без того трудно. Майк, ты ответил верно. У меня две руки. Твой ответ — истина. Но, предположим, ты ответил бы, что у меня их семь.

Майк выглядел совсем несчастным.

— Я не грокк, как бы я мог дать такой ответ.

— Да, я не думаю, что ты мог бы так сказать. Ты бы ответил неверно, если бы поступил так. Твой ответ тогда не был бы истиной. Но, слушай меня внимательно, Майк, каждая религия претендует на истинность, претендует на то, что говорит правильно. Однако их ответы так же различаются между собой, как две руки и семь рук. Фостериты говорят одно, буддисты — другое, мусульмане — третье. Ответов много, и все они разные.

Майк, судя по всему, делал гигантские усилия, стараясь понять.

— Все говорят верно? Джубал, я не грокк.

— Я тоже.

«Человек с Марса» выглядел очень встревоженным, потом вдруг заулыбался.

— Я попрошу фостеритов спросить ваших Старейших, и тогда мы все узнаем, мой брат. Как мне сделать это?

Через несколько минут Джубал, к своему полному неудовольствию, обнаружил, что пообещал Майку организовать интервью с кем-нибудь из церковных шишек. Ему не удалось поколебать убежденность Майка в том, что фостериты имеют контакт с человеческими Старейшими. Трудность заключалась в том, что Майк не мог понять, что такое ложь — дефиниции понятий «ложь» и «фальшь» вошли в его сознание без того, чтобы он их грокк. Ошибиться, сказав что-то не то, можно было, с его точки зрения, только в силу какой-то невероятной случайности. Поэтому церковную церемонию фостеритов он принял за Истину.

Джубал пробовал объяснить ему, что все человеческие религии претендуют на общение со Старейшими, но тем не менее их ответы не совпадают.

Майк высказал определенную тревогу.

— Джубал, мой брат, я пытаюсь… но я не грокк, как может быть неверно сказано. У моего народа Старейшие всегда говорят верно. Мой народ…

— Погоди-ка, Майк…

— Прошу прощения?

— Когда ты сказал «мой народ», ты говорил о марсианах? Майк, но ведь ты не марсианин. Ты — человек.

— А что такое человек?

Джубал даже застонал. Майк, безусловно, мог бы привести правильную дефиницию из словаря. Он никогда не задавал вопросов, чтобы подразнить собеседника. Он всегда жаждал информации и сейчас ожидал, что Джубал снабдит его ею.

— Я — человек, ты — человек, Ларри — человек.

— А Анни — не человек?

— Гм… Анни — человек, только женский… Женщина.

(Спасибо, Джубал… — Заткнись, Анни!)

— Ребенок — человек? Я видел картинки и в г…ном «ящи…», в стереовизоре. Ребенок не имеет облика Анни… а у Анни форма другая, чем у тебя… А у тебя другой облик, чем у меня… Но ребенок — это ребячий человек, да?