Небо в алмазах - Сергей Гайдуков

Но ДК меня раскусил. То есть, может, он и не раскусывал меня специально, но зато он очень внимательно меня слушал.

— Если ее берут с собой на охоту, я не думаю, что ей что-то угрожает. Так что не бери в голову. Расслабься. Если ее не убили за прошедшие дни, теперь ее уж точно не убьют.

— А вдруг...

— Дома! — властно сказал ДК тоном, которым обычно говорят: «Руки за голову!» — Ты сидишь дома! И никуда больше не высовываешься. А все эти проблемы из-за Мухина... Я сниму тебя с крючка.

— Что?! — я едва не разразился истерическим смехом, но боюсь, что тогда бы ДК точно отстегнул протез и провел бы со мной сеанс воспитательной работы. — Как это — снимешь с крючка? Там чемодан алмазов и двести тысяч баксов! Как это ты меня снимешь с крючка?!

— Ну, я же не спрашиваю, как ты собирался возвращать чемодан алмазов и двести тысяч баксов, — усмехнулся ДК. — Мне кажется, это уж совсем невероятная вещь. А я... Я говорю тебе, что сниму с крючка, — это значит, что я сниму тебя с крючка. Сделаю тебе подарок.

Тут я впервые с начала разговора поднял глаза и посмотрел в темные холодные значки ДК, чем-то похожие цветом на воды пруда в Молодежном парке. И еще кое-что их роднило: никто не знал, сколько трупов лежит на дне пруда, но никто, и я в том числе, не знал, что таят зрачки моего любящего дяди Кирилла. Сколько трупов они уже видели, и сколько трупов они еще увидят — это вопрос, который не имеет ответа.

— Если ты думаешь, что эти четыре лба... — мотнул я головой в сторону маячивших за окном «Дэу» мордоворотов, — то у Тыквы гораздо больше людей.

— Значит, его зовут Тыква, — сделал вывод ДК. — Больше мне ничего и не нужно.

— А еще есть такой Треугольный, — прорвало меня, и я почувствовал себя гнусной ябедой. — Его еще зовут Хруст. Он тоже ко мне претензии имеет, потому что я пару раз его ребятам морды набил. И еще ему мухинское тело нужно.

Я не стал упоминать про роль Константина Сергеевича Шумова в разбивании этих морд, и тем более я не стал упоминать, что однажды была разбита не морда, а череп, что привело к ночному полету заботливо упакованного тела с моей лоджии вниз. К чему такие подробности...

— Хруст, — задумчиво повторил ДК. — Вот развелось бандитов, понимаешь...

— Ты с ним тоже разберешься? — с надеждой поинтересовался я. Странное дело — чувствовать себя крутым парнем, конечно, здорово, но еще здоровее, когда кто-нибудь другой разберется со всеми твоими врагами. Я побыл крутым парнем дня три от силы и уже устал, так что ДК перегородил мне дорогу очень вовремя. Глядя на его чеканный профиль, короткую стрижку и чуть посеребренные сединой виски, я все больше становился уверен, что ДК может разобраться и с Тыквой, и с Хрустом.

ДК посмотрел на меня, помятого и утомленного блужданиями вокруг пруда, и решил меня не разочаровывать.

— Да, — сказал он. — Я разберусь.

Я облегченно вздохнул и взялся за ручку дверцы:

— Все, я могу идти домой и отсиживаться?

— Еще один момент, — сказал ДК. — Тот парень, что шел позади тебя, а потом так резко сделал ноги... Кто это?

— Это... — напряг я изрядно поистощившийся интеллект. — Это мой сосед. У него тоже здесь гараж, вот он и увязался.

— А чего же он рванул наутек?

— Еще бы тут не рвануть — ты же с таким пафосом появился! Машины с двух сторон, громилы эти... Он, наверное, решил, что это какие-то бандиты. Вот и рванул.

— Ну а ты тогда чего не рванул? — сыронизировал ДК. — Или в тебе сработал родственный инстинкт и ты почуял родную душу? Знаешь, мне кажется, что причина в другом.

— В чем?

— Ты просто протормозил, — с удовольствием вынес свой приговор ДК. — У тебя запоздалая реакция.

— Наверное, — согласился я. — Теперь-то мне можно идти домой на отсидку?

— Иди, — разрешил ДК, но, когда я вылез из «Дэу», он не удержался и бросил мне на прощание еще одну ласковую фразочку. Очень характерную для ДК. Он сказал: — Это тебе не в карты жульничать!

Кто бы спорил.

3

Сосед со второго этажа, регулярно промышлявший сбором пустой стеклотары, готовился к выходу на очередную охоту, когда я поманил его к себе и поинтересовался:

— Это что еще за?..

Сосед сосредоточенно посмотрел на огороженный веревочками участок нашего двора, почесал в затылке и наконец выдал результат усиленных воспоминаний:

— Это... Так это... Так это милиция вчера приезжала.

— На кой? — спросил я, стараясь выглядеть беззаботным.

— Это... Так ведь... Так ведь убили там кого-то.

— Там? — показал я на веревочки.

— Ага, — подтвердил сосед. — Аккурат в кустиках. Незнакомый какой-то мужик. Мне его показывали, так я не признал. Всем показывали, никто не признал. Тебе разве не показывали?

— Меня дома не было. На рыбалку ездил.

— Ага, — сказал сосед, потом в его мозгу что-то сработало, и в глазах зажегся огонек недоверия. — На рыбалку? А че, без удочек ездил?

— Дядины удочки были, — сказал я и, чтобы предотвратить дальнейшие расспросы, добавил: — И рыбу у него оставил.

— А посуду? — с трагическим надрывом спросил сосед. — А посуду — тоже дяде?

— Тоже, — признался я. — Но в следующий раз — обязательно тебе привезу посуду.

Сосед проворчал что-то насчет несбывающихся обещаний, которые дают все, кому не лень. Между тем из кустов возле огороженного участка возник Константин Сергеевич Шумов, на лице которого не читалось не то чтобы угрызений совести, там вообще ничего не читалось. Шумов был невозмутим, как сфинкс, и одновременно невинен, как младенец. Сочетание этих двух качеств придавало его лицу легкий налет идиотизма, но не мне было в этом его упрекать.

— Глянь, — прошептал сосед, оборачиваясь в сторону Шумова. — Это мент переодетый. Они тут со вчерашнего дня шастают. Пойду-ка я отсюда, пожалуй. А то еще докопаются, где моя лицензия на сбор бутылок...

Сосед поправил на плече пустой рюкзак и энергично зашагал в сторону парка культуры и отдыха. Собирать урожай.

— Народ говорит про тебя, что ты переодетый мент, — сообщил я Шумову, когда тот окончательно выбрался из кустов и подошел к подъезду. — А народ зря не скажет.

— Я не обиделся, — ответил Шумов. — Меня и похуже обзывали. Ну, теперь, может, объяснишь мне, что это было? Там, возле гаражей?

— Это когда у тебя так здорово сработала интуиция?

— Точно, — согласился Шумов.

— Она мне тоже в голову стукнула, но уже попозже... — похвастался я, но Шумов сурово оборвал:

— Интуиция не должна быть в голове, она должна быть в пятках, в коленках или в заднице. А до головы пока дойдет, — Шумов махнул рукой. — Я вообще не понимаю, как ты до сих пор жив с такой интуицией.

— Едва-едва. Хотя на этот раз интуиция мне не была нужна, потому что это был мой дядя.

— М-м-м? — заинтересовался Шумов. — А кто у нас дядя? Премьер-министр?

— Пенсионер.

— Премьер-министр на пенсии? Да, им, кажется, сохраняют охрану пожизненно.

— Он был в спецслужбах. Потерял руку. Ушел на пенсию, — коротко отрапортовал я, однако Шумова мои слова не удовлетворили. — Иногда от скуки он любит прокатиться по городу в компании таких же пенсионеров и устроить засаду на кого-нибудь. Например, на родного племянника.

— Где моя сумка, племянник? Ты положил ее в гараж, я надеюсь?

— Надежда умирает последней, — сказал я, посмотрел в глаза Шумову и добавил более конкретно: — Твоя только что сдохла. Дядя забрал сумку. Вместе со всем, что там было.

— То есть плакали наши надежды на влиятельных дружков Америдиса, — сделал безошибочный вывод Шумов. — Мама-мама, почему ты родила меня таким умным? Почему мне так трудно общаться с другими людьми? И почему эти другие люди так легко разбрасываются тем, что мне с таким трудом достается? Через два часа у Карабаса, — заключил он.

— А?.. — я непонимающе уставился на Шумова.

— Через два часа. В «Золотой Антилопе». Встречаемся — ты и я. Все понятно или оформить официальное приглашение?

— Я не могу через два часа, — сказал я, виновато поглядывая на забрызганные грязью шумовские ботинки. — Дядя сказал, чтобы я два-три дня сидел дома и не высовывался. Он сказал, что разберется с Тыквой и Хрустом, но я должен сидеть дома. Поэтому через два часа...

— Я убью Карабаса, если тебя не будет через два часа. И напишу рядом с трупом: «Это сделал Хохлов». Судя по твоей дурацкой улыбке, убийству Карабаса ты будешь только рад. Тогда мне придется изнасиловать Карабаса и написать рядом тот же текст. Что, уже не улыбаешься?

— Я плачу. А если серьезно, то что изменится через два часа? И зачем куда-то переться, если можно подняться ко мне и там все обговорить?

— Мало того, что у тебя ослабленная интуиция, — скорбно констатировал Шумов. — У тебя еще и склероз. Кто мне только что сообщил, что его дядя зарабатывал свою пенсию в спецслужбах?

— Ну и что?

— Ты приболел головой не на шутку. Я собирался позвонить от тебя Гарику, но теперь я поищу более безопасное место для этого. И тебе советую то же самое.