Автобиография - Маргарет Тэтчер

Кит решил выступить с серией речей летом и осенью 1974 года, в которых он представлял альтернативный анализ того, что пошло неправильно и что следует делать. Первая речь, целью которой, помимо прочего, было вызвать интерес среди людей, организующих сбор средств на благотворительные нужды, была произнесена в Апминстере в субботу 22 июня. Ее черновик написал главным образом Альфред. Но, как всегда с речами Кита, за исключением роковой речи в Эдгбастоне, о которой я скоро расскажу, он добавил бесчисленное количество комментариев. Все его замечания были со вниманием рассмотрены, а текст сокращен, чтобы избежать многословия. В речах Кита строгий анализ и точность языка всегда преобладали над стилем, но в целом они были сильным ораторским инструментом.

Апминстерская речь разъярила Теда и партийный истеблишмент, потому что Кит собрал вместе ошибки и консервативного, и лейбористского правительства, говоря о «тридцати годах социалистического образа действий». Он прямо сказал, что государственный сектор «откачивал богатства, созданные частным сектором», и поставил под сомнение ценность государственных «инвестиций» в туризм и развитие университетов. Он осудил социалистическую вендетту против прибылей и отметил вред, который контроль в сфере арендной платы и муниципального жилья нанес трудовой мобильности. Наконец и в глазах адвокатов политического консенсуса непростительно, он сказал об «унаследованных противоречиях… смешанной экономики». Это была короткая речь, но она произвела мощный эффект, не в последнюю очередь потому, что люди знали, что это только начало.

Я многому научилась у Кита и Альфреда. Я снова вернулась к чтению плодотворных произведений по либеральной экономике и философии консерватизма. Я стала регулярно обедать в Институте экономических отношений, где Ральф Харрис, Артур Сэлсдон, Алан Уолтерс и другие – иными словами, все, кто был прав, когда мы в правительстве были так ужасно не правы, – были заняты разметкой новой не-социалистической экономики и общественного развития Британии. Я иногда обедала с профессором Дугласом Хэйгом, экономистом, который позднее стал одним из моих неофициальных советников по экономике.

Примерно в это время я познакомилась с изысканным и забавным Гордоном Рисом, бывшим телепродюсером, который консультировал Консервативную партию по вопросам телевизионных выступлений и который, как мне кажется, обладал почти сверхъестественным пониманием этого средства массовой информации. По сути, накануне парламентских выборов в октябре 1974 года я обрела значительное число новых знакомых, на которых я всецело полагалась в годы моего пребывания на посту лидера партии.

Кит выступил с еще одной речью в Престоне в четверг 5 сентября. После скорого и безрезультатного обсуждения в теневом кабинете различных идей Кита Тед отказался от общей экономической переоценки и дискуссии, которой хотел Кит. Кит решил, что он не готов ни замолчать, ни смириться с тем, что его игнорируют, и предупредил, что он намеревается дать большую речь об экономической политике. В результате Джеффри Хау и я поспешили убедить Кита отказаться от этой идеи или по меньшей мере смягчить то, что он намеревался сказать. В любом случае Кит показал мне ранний черновик. Это был один из самых сильных и убедительных анализов, которые я когда-либо читала. Я не предложила никаких изменений. Насколько я знаю, не сделал этого и Джеффри. Престонская речь и сегодня должна рассматриваться как одна из очень немногих, оказавших фундаментальное влияние на образ мысли целого политического поколения.

Она начиналась с мрачного заявления: «Инфляция угрожает разрушить наше общество». В другие времена это бы показалось гиперболой, но в тот момент, когда инфляция составляла 17 % и продолжала расти, люди были одержимы ее влиянием на их жизнь. Это делало еще более взрывоопасным допущение Кита, что следующие одно за другим правительства несли ответственность за то, что позволили ей так разрастись. Он отказался от идеи, признанной теневым кабинетом, что инфляция была «импортирована» и стала результатом резкого роста мировых цен. На самом деле она была результатом чрезмерного роста денежной массы. Он объяснил, что был промежуток времени в «много месяцев или даже год или два» между ослабленной валютной политикой и ростом инфляции; он также всецело – и безошибочно – обвинял правительство Хита в инфляции, которая теперь начиналась и которая обещала вырасти до еще более разрушительных высот в следующем году. Он также отказывался от использования политики доходов как средства по сдерживанию инфляции. Анализ был острым, детальным и разрушительным.

Затем Кит коснулся фундаментальной причины, заставившей нас решиться на катастрофические развороты в сто восемьдесят градусов – страха безработицы. Нервы правительства Хита сдали, когда число зарегистрированных безработных достигло миллиона. Но Кит объяснил, что статистика по безработице скрывала столько же, сколько и показывала, потому что она включала «фрикционную безработицу», то есть людей, которые были временно нетрудоустроены, потому что меняли место работы, и большое число людей, которые были более или менее нетрудоспособны по той или иной причине. Похожим образом было большое количество жульничества, когда люди получали пособия по безработице, будучи на самом деле трудоустроены. На самом деле, замечал Кит, реальная проблема была не в избытке рабочей силы, а в ее нехватке. Он сказал, что мы должны быть готовы признать, что контроль над денежной массой как средство против инфляции рискует на время несколько увеличить безработицу. Но если мы хотим снизить инфляцию (которая сама разрушает рабочие места, хотя к этому аргументу Кит и я впоследствии неоднократно возвращались), денежный рост должен быть остановлен. Кит не утверждал, что, если мы разберемся с денежной массой, все остальное придет в порядок. Он особенно подчеркнул, что не это является его точкой зрения. Но без денежно-кредитного контроля мы никогда не сможем осуществить все остальные наши экономические задачи.

Престонская речь, конечно, была очень неудобной для Теда и партийного истеблишмента. Некоторые все еще надеялись, что сочетание страшных предзнаменований о наступлении социализма, намеки на создание национального правительства и наша новая ипотечная и налоговая политика позволят нам снова втиснуться в кабинет министров – иллюзия, основанная на том факте, что в тот самый день, когда Кит выступил с речью, опросы общественного мнения показали, что мы на два пункта обходим лейбористов. Престонская речь начисто лишила эту стратегию шансов, поскольку было ясно, что такого рода переоценка, за которую выступал Кит, была невозможна, если консерваторы вернутся в правительство с Тедом Хитом в роли премьер-министра. Кит сам рассудительно решил проводить больше времени в Центре политических исследований на Уилфред-стрит, нежели в Вестминстере, где некоторые его коллеги рвали и метали. Со своей стороны я не думала, что у нас есть серьезные шансы победить на выборах. В ближайшее время я была настроена сражаться изо всех сил за политику, защита которой теперь стала моей обязанностью. В долгосрочной перспективе я была убеждена, что мы должны развернуть партию в направлении того образа мыслей, что представлял Кит, и предпочтительно под его лидерством.

Вскоре, во вторник 10 сентября, был опубликован предвыборный манифест Консервативной партии – за неделю до объявления выборов – из-за утечки информации в прессе. Я была захвачена врасплох вопросом о нем, когда открывала Антикварную ярмарку в Челси. Издание манифеста не было хорошим началом для кампании, особенно потому, что нам особо нечего было сказать.

Я никогда не получала столько внимания со стороны прессы, сколько получила в этой кампании. Лейбористская партия осознала, что наши предложения по жилищным вопросам и налоговой политике были фактически единственными привлекательными моментами в нашем манифесте, и соответственно они взялись критиковать их как можно скорее. Во вторник 24 сентября Тони Кросланд окрестил их «пачкой лжи». (Это случилось на той же самой пресс-конференции, на которой Дэнис Хили сделал свое знаменитое заявление о том, что инфляция составляет 8,4 %, выведя эту цифру из расчета за три последних месяца, тогда как годовой рост инфляции на самом деле составлял 17 %). Я немедленно сделала заявление, опровергая это обвинение, и чтобы поддержать эту дискуссию, ибо это выдвигало на первый план нашу политику, в тот вечер я сказала в Финчли, что уменьшение ипотечных ставок будет одним из первых действий нового консервативного правительства. Затем, преследуя ту же цель и предупредив Теда и Роберта Карра, теневого канцлера, я объявила на утренней пресс-конференции в Центральном офисе в пятницу, что уменьшение ипотечных ставок произойдет «к Рождеству», если мы победим. Главные утренние газеты на следующий день рассказывали эту историю, называя меня «Санта Тэтчер», и в общем было сказано, что впервые с начала кампании мы проявили инициативу. В следующий понедельник я охарактеризовала это на телевизионных политичесих дебатах как «твердое, нерушимое обещание». И суровой политической реальностью было то, что вопреки моим сомнениям по поводу разумности раздачи обещаний мы должны были выполнить их фактически любой ценой.