Стена памяти (сборник) - Энтони Дорр

Однажды в дождливое воскресенье звонит звонок. Том открывает дверь, а там Руби Хорнэди, стоит на крыльце под дождем.

Привет. Том десять раз моргает. На дороге лужи, на лужах тысяча пересекающихся окружностей от дождевых капель. Руби показывает ему банку, в ней на дюйм воды, а в воде дрыгаются шесть черных головастиков.

Мне показалось, тебя интересуют обитатели глубин.

Том пытается ответить, но язык не слушается: через открытую дверь нахлынуло небо – ни выдохнуть, ни вдохнуть.

Ты ведь не будешь больше падать в обморок, да?

Тяжело топая, в прихожую спускается мистер Уимз. Господи, Том, она же промокла как мышь, ты должен пригласить даму в дом.

Руби стоит, с нее капает на плитки пола. Мистер Уимз ухмыляется. Том бормочет: Сердце…

Руби протягивает банку. Хочешь – возьми. Они скоро превратятся в лягушат. На ее ресницах блестят капельки. Промокшая под дождем рубашка липнет к ключицам. Ну, это будет ценность, говорит мистер Уимз. Тычет Тома в спину: Правда же, Том?

Том открывает рот. Может, я как-нибудь… эт-самое… говорит он, когда на лестнице появляется мать в своих больших черных ботинках. Атас, оповещает мистер Уимз свистящим шепотом.

Мать выплескивает головастиков в канаву. По ее лицу видно, что она сдерживает себя, но в глазах читается решимость от всякой такой дряни избавляться напрочь. Мистер Уимз, сев за столик с рассыпанными по нему костяшками домино, шепчет: Мать у тебя кремень, Том, но мы ее обломаем, вот увидишь.

Руби Хорнэди, шепчет Том в пространство, лежа в кровати. Руби Хорнэди. Руби Хорнэди. Странная, неуправляемая радость опасной волной вздымается в груди.

На кухне мистер Уимз пускается в долгие переговоры с матерью. Тому доносятся их обрывки: Мальчику нужно двигаться, разминать ноги. Ему нужен воздух.

Голос матери, как удар хлыста. Он же болен!

Но он живой человек. Для какой такой особой цели вы его бережете?

Мать соглашается позволить Тому носить уголь из сарая и консервы из рудничной лавки. По вторникам, ладно уж, пусть ходит к мяснику в Дирборн{139}. Только будь осторожен, Котик, и не спеши.

В тот первый вторник Том движется через поселок в таком восторге, что прямо дух вон. По длинным, посыпанным гравием дорожкам, мимо хижин рудничного городка и терриконов голубой и белой соли, пакгаузов, похожих на мрачные храмы, и демонического вида погрузочных транспортеров. Вокруг грохочет и лязгает колоссальной мощью индустрия Детройта. Мальчик говорит себе, что он охотник за сокровищами, герой одной из приключенческих книжек мистера Уимза, агент с особым заданием, разведчик в тылу врага. Нахохлившись, руки в карманы, он идет медленным шагом, но его душа невесомой пушинкой летит сквозь весь этот мрак вперед, радостная и искрящаяся счастьем.

В мае того же года (1929) четырнадцатилетний Том идет по улице, думая о том, что весна приходит независимо от того, замечаешь ты это или нет. Она приходит из-под снега и из-за стен, вдруг возникает в темноте, пока ты спишь, и тут из придорожного бурьяна выступает Руби Хорнэди. Через плечо у нее свернутый кольцами гофрированный шланг, в одной руке маска для плавания{140}, в другой шинный насос. О! Слушай, ты мне не поможешь? Частота пульса у Тома взлетает.

Мне надо к мяснику.

Ну, нет так нет. Руби поворачивается уходить. Но как он может сказать ей «нет»?

Она ведет его на запад, от соляных копей прочь, мимо свалок ржавых механизмов. Они перелезают забор, проходят по брошенному полю и идут еще с четверть мили через сосновый лесок к затону, где цапли, стоящие в зарослях рогоза, на первый взгляд кажутся большими белыми цветами.

Вдох через рот, говорит она и принимается собирать камни. Выдох носом. А ты качаешь. Ну что, Том, понял? В зеленоватой воде на глубине полуметра Том различает смутные силуэты нескольких рыб, плавающих среди водорослей.

Один конец шланга Руби бросает в воду. Второй приматывает вощеной веревкой к насосу. Потом набивает карманы камнями. Входит в воду, оглядывается, говорит: Давай, качай – и всовывает шланг себе в рот. Плавательную маску надевает на глаза и опускает лицо под воду.

Над спиной Руби смыкается речная вода, шланг с берега понемногу сползает. Том старательно качает. Над головой движутся, ползут небеса. Кольца садового шланга, мокро поблескивая на солнце, плавают на поверхности, разворачиваясь и сдвигаясь. Время от времени из глубины поднимаются пузыри, все дальше и дальше от берега.

Одна минута, две минуты. Том качает. Его сердце, несмотря на слабость, делает то же самое. А ведь он не должен быть здесь. Он не должен присутствовать при том, как эта тощенькая, но такая милая девочка топится в затоне. Что же еще-то она делает? Ему вспоминается одно из любимых сравнений мистера Уимза: Дрожишь и мечешься, как магнитная стрелка на полюсе.

Проведя под водой четыре или пять минут, появляется Руби. Неоновая лапша из водорослей облепляет ее голову, на босых ногах целые сапожищи из грязи. Идет, пробиваясь сквозь заросли рогоза. На подбородке прилипшая нитка слюны. Губы синие. В глазах у Тома все плывет. Небо обращается в жидкость.

Вот здорово, превозмогая одышку, говорит Руби. Оф-фигеть можно! Она двумя руками держит мокрые, набитые камнями брюки и смотрит на Тома сквозь не очень ровное стекло плавательной маски. В темных туннелях его кровеносной системы начинается шторм.

Чтобы от мясника потом еще успеть домой к полудню, приходится бежать. Сколько Том себя помнит, это первый раз, когда он позволяет себе бежать, и ноги у него от этого как стеклянные. В конце улицы, не доходя до дому ста ярдов, он останавливается и, держа в руках корзину с мясом, пытается отдышаться. Выплевывает в одуванчики сгусток крови. Он весь в поту, рубашка хоть выжимай. То зависая, то резкими короткими бросками кругом летают стрекозы. Ласточки чертят на небе всякие буквы. Улицу корежит: то она идет волнами, то опять выпрямляется.

Всего-то и осталось – какую-то сотню ярдов! Он чуть не силой заставляет сердце успокоиться. Всё на свете, думает Том, идет по пути, проложенному теми, кто шел раньше: цапли, облака, головастики. Всё на свете, всё на свете, всё на свете…

В следующий вторник Руби встречает его в конце улицы. И еще через неделю тоже. Они перепрыгивают через забор, идут полем; она водит его по местам, о существовании которых он даже не подозревал. Забредают туда, откуда строения соляных шахт кажутся блеклыми миражами на горизонте; туда, где солнечный свет, пробиваясь сквозь ветви кленов, бросает наземь пляшущие тени листьев. Заглядывают в литейку, где по пояс голые мужики в масках переливают из чана в чан расплавленное железо; карабкаются по горам пустой породы, где растет единственное деревце, как рука, торчащая из преисподней. Том понимает, что рискует всем – свободой, маминым доверием, даже жизнью, – но как удержишься? Как скажешь «нет»? Сказать «нет» Руби Хорнэди – значит сказать «нет» самой жизни.

Иногда Руби берет с собой ту красную книгу с фотографиями кораллов, медуз и подводных вулканов. Рассказывает о том, что, когда вырастет, будет посещать вечеринки, в ходе которых хозяйка вывозит гостей на лодке в море, там все надевают специальные шлемы и отправляются гулять по морскому дну. Делится с ним мечтой стать подводницей, опускаться на глубину в полмили в стальном шаре с окошком. Океанское дно, как она говорит, это отдельная вселенная, место, где все соткано из света – светящиеся зеленым стаи рыб, целые живые галактики, кружащиеся в черноте.

В океане, говорит Руби, половина камней – это живые существа. А половина растений – животные.

Они держатся за руки, вместе жуют индейскую смолку{141}. У него голова идет кругом от лесов из бурых водорослей, подводных пещер и дельфинов. Когда я вырасту, то и дело твердит Руби, когда я вырасту, вырасту…

Еще четыре раза Руби опускается на дно затона на реке Руж, пока Том, стоя на берегу, качает насосом воздух. Четыре раза он наблюдает, как она выходит из вод, будто наяда. А я амфибия, смеется она. Это значит «две жизни»{142}.

После этого Том заскакивает к мяснику и бежит домой; сердце мчится с ним наперегонки, и перед глазами расползаются черные пятна. Иногда ближе к вечеру, когда, оторвавшись от трудов, он разгибает спину, у него по всему полю зрения идут фиолетовые полосы и темнеет в глазах. Он видит белое сверкание соляных туннелей, красный переплет той книжки в руках у Руби, оранжевость ее волос… Представляя себе ее взрослой, как она стоит на носу корабля, он чувствует, как в нем самом что-то пылает все ярче и ярче, распространяя вокруг лимонно-желтое сияние. Которое просачивается у него сквозь промежутки между ребрами, рвется наружу сквозь щели между зубами, просвечивает в зрачках. Он думает: Надо же! Как много! Неужели все это мне?