Без лица - Хари Кунзру

— Миленький пьянчужка, правда? Еще он умеет чистить ботинки и делает суперский омлет.

После чая Фендер-Грин сопровождает Джонатана на площадку перед домом, где представляет всем новичка. Собравшиеся здесь обитатели Школьного дома аплодируют в его честь и поют:

Боремся за славу,Бьемся за успех,Потому что нашаШкола — лучше всех!

После чего Фендер-Грин и его префекты снова обращают внимание на поведение подопечных, и Джонатан получает возможность ускользнуть наверх.

В комнате для занятий он обнаруживает темноволосого юношу, который подбирает мотив на слегка деформированной гитаре. Не использовавшаяся до сих пор сторона комнаты волшебным образом заполнилась книгами, рисунками и целым рядом необычных предметов, таких как пишущая машинка и маленький бронзовый бюст человека с остроконечной бородкой. Юноша перестает играть, встает и протягивает руку:

— Привет, я Гертлер. Как ты можешь сразу догадаться, я еврей.

— Бриджмен. Здравствуйте.

— Можешь относиться к этому как угодно, но она останется здесь, — говорит он, снова поднимая гитару.

— Я не против.

— Тем проще.

Гертлер возвращается к своим упражнениям, постоянно повторяет одну и ту же мелодию, раздраженно ударяет по корпусу инструмента, когда пальцы отказываются слушаться его указаний.

— Ну, и кто ты?

— В каком смысле?

— Значит, протестант.

Джонатан не отвечает.

— Кто это? — говорит он, показывая на бронзовую голову.

Гертлер улыбается:

— Товарищ Владимир Ильич Ленин. Я тоже коммунист. Если хочешь, можешь попросить, чтобы тебя перевели в другой класс. Они тебе наверняка разрешат, а мне, разумеется, все равно. Фендер-Грин уже мечтает меня выставить. Старый Хоггарт терпит меня здесь только потому, что мой отец богат.

— Если твой отец богат, то почему ты коммунист?

— Спроси еще, почему я вообще живой. Я верю в то, что все должны быть равны. Деньги не имеют к этому отношения. То есть имеют, но не должны. Ты удивлен?

— Удивлен чем?

— Услышал такое от еврея.

Джонатан не понимает. Гертлер насмешливо улыбается:

— Разве ты ни во что не веришь?

— Нет, — отвечает Джонатан.

Гертлер хмыкает и возвращается к своей гитаре.

Так начинается рутина. Год Джонатана в Чопхэм-Холле подчинен двум вещам: цифрам и спискам. Школа — машина по производству общности. Соответственно, все делается коллективно, от утреннего душа до написания сочинений во время вечерних занятий. Каждый эпизод в течение дня сведен к функциональному минимуму двумя столетиями институциональной эволюции. Своего рода фабричная система мистера Тейлора[151] для высшего класса. Джонатан, привыкший к абсолютной свободе, зачастую задается вопросом: насколько его хватит? В записную книжку он заносит следующее: английскость — это единообразие, а также удобство повторения.

Цифры и списки. Списки школьных правил, имен учителей, имен префектов, имен первого, одиннадцатого и пятнадцатого классов. Списки школьных цветов, списки запрещенных территорий, списки дат сражений в Гражданской войне и списки их причин. Предполагается, что Джонатан сможет воспроизвести все это, если его вызовут к доске. Иногда ему это удается. Иногда — нет. За неудачи его наказывают гораздо более снисходительно, чем новичков-первоклашек, которых нередко секут розгами за предположение, что среди цветов команды регби средней школы есть узкая золотая полоска, или за то, что они помещают мистера Расселла перед мистером Хоггартом в списке старшинства персонала.

Мистер Хоггарт — тот самый краснолицый крикливый человек, и первое его впечатление от Джонатана ничуть не улучшилось. Поскольку мистер Хоггарт — старший учитель Школьного дома, это порождает некоторые проблемы.

— Бриджмен! Умоляю тебя, объясни, что это такое?

— Это, сэр? Ботинки, сэр.

— «Ботинки, сэр»! Ботинки? Нет! Это оскорбление! Это нарушение правил!

— Они лакированные, сэр. Я купил их в Лондоне.

— Школьные правила! Одежда! Любое проявление эксцентричности в одежде запрещено! Они должны исчезнуть, Бриджмен. Исчезнуть!

От более серьезных неприятностей Джонатана всегда спасает тот факт, что, как бы плохи ни были его дела, дела Гертлера еще хуже. У Джонатана могут быть проблемы с униформой, отношением, увлеченностью, командным духом и прочими важными качествами, которые помогают Школьному дому бороться с ордами варваров, осаждающих цитадель. Но Гертлер активно плетет заговоры, стремясь впустить варваров вовнутрь. Он читает Маркса в комнате для занятий, отказывается тренироваться с кадетским корпусом и, несмотря на то что ему разрешено не ходить в часовню, часто и подолгу разглагольствует о смерти Господа и призраке, который бродит по Европе. В результате его ненавидит Фендер-Грин и преследуют (с молчаливого одобрения Хоггарта) все остальные обитатели Дома. На его книги проливают чернила, в его пищу плюют, прежде чем подать на стол. В коридоре ему ставят подножки, а Фендер-Грин постоянно находит повод высечь его — как будто только для того, чтобы снова рассвирепеть от привычки Гертлера смеяться, когда розга свистит в воздухе.

Джонатан записывает: благородство дисциплины, уважение к религии важно, а убеждения — по желанию; прежде чем есть, нужно проверить тарелку. Его заметки распространяются на все области школьной жизни, от правил игры в регби до конструирования сэндвича с повидлом. Проходит неделя за неделей, и его понимание мира совершенствуется, белые пятна на его карте заполняются маршрутами и ориентирами.

Место в шестом историческом могло бы приносить ему пользу, добавляя диахроническое понимание предмета (английскости) к синхроническому. Но в сонном классе мистера Фокса (курильщик трубки и художник по воскресеньям) история повествует не столько о переменах, сколько о вечной повторяемости. Мальчиков учат видеть судьбу своего острова в серии благочестивых картинок, драгоценных моментов, которые раскрывают суть, принципы, аксиомы, выведенные из расы и крови. От Дрейка, преклонившего колени перед Елизаветой[152], до собрания на лугу Раннимид[153], от Вольфа в Квебеке[154] до коронации Виктории на трон императрицы Индии: все прошлое представлено как мешанина великих и неинтересных сил. Лишь в некоторые моменты все замирает, и можно различить неподвижные композиции из сияющих лиц и богатой драпировки. В модели истории мистера Фокса даже недавние события, такие как война, на которой пали дядья и старшие братья его учеников, уже поблекли, приобретя то же качество искусственной двойственности: длинные смутные периоды непонятной полуспортивной деятельности, что-то вроде борьбы в грязи, и крупинки волшебных превращений. Плоть, затвердевшая в величие (масло, лак). Алые маки на полях Фландрии.

Подобно Гертлеру, Бриджмен — знатный прогульщик, его никогда не увидишь на боковой линии. Поскольку он находится в Чопхэм-Холле только для подготовки к университету, его статус несколько отличается от других, но ни Хоггарт, ни Фендер-Грин не готовы позволить ему это понять. В нем, чуют они, есть что-то сомнительное. Единственное, что его извиняет, — способности к учебе, и это само по себе уже подозрительно, в этом есть что-то семитское, какое-то упорство и хватка.

С началом зимних каникул назревает гроза.

Джонатан об этом не подозревает. Вернувшись в Лондон, чтобы провести холодное и скучное Рождество под присмотром мистера Спэвина, он чувствует, что все тревоги первых месяцев позади. Нет больше необходимости жить в постоянном страхе разоблачения. Он становится тем, что изображает, и осознает, что правда настолько неправдоподобна, что, несмотря на периодические его странности и ляпсусы, никто ничего не заподозрит. Он начинает совпадать с собственной тенью.

Весенний триместр начинается довольно спокойно, и на протяжении нескольких недель Джонатан вполне доволен, даже воодушевлен его течением. Поступление в Оксфорд продвигается гладко. Нужные бумаги определены, написаны и отосланы доброму другу доктора Ноубла, куратору допуска в колледж Вараввы[155].

Рассмотрите ошибки, если таковые имеются, в трактовке Американского кризиса 1770-х годов. Оцените следующий параграф: «Испанское могущество в шестнадцатом веке основывалось не на воинском мастерстве, а скорее на слитках драгоценных металлов».

Проблема греческого (его отсутствия) поднимается, обсуждается и сбрасывается со счетов. Небольшое затишье, затем приходит весть о том, что нескольких учеников доктора, среди которых и Джонатан Бриджмен, будут ждать в Варавве на осенний триместр. Установленный правилами ящик кларета переходит из рук в руки, и доктор Ноубл садится писать поздравительные письма родителям и опекунам.