Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия - Кэрол Теврис

„Иногда они ошибались“, — говорит сержант, но, тем не менее, мы с ними со всеми обращались одинаково.

Дебаты о пытках вполне обоснованно сосредоточились на их законности, моральности и полезности. Как социальные психологи мы хотим добавить еще один аспект: какой эффект пытки оказывают на самого мучителя и на обычных граждан, соглашающихся с их применением. Большинство людей хочет верить, что правительство их страны работает в их интересах, что оно знает, что делает, что оно поступает правильно. Поэтому, если наше правительство решает, что пытки необходимы в войне против терроризма, большинство граждан, избегая диссонанса, с этим согласятся. Однако именно так с течением времени разлагаются мораль и совесть нации. Как только люди сделали первый шаг вниз с вершины пирамиды, оправдывая издевательства и пытки, они встали на путь, ожесточающий их души и сердца, и очень трудно с него свернуть. Некритический патриотизм такого типа, уменьшающий диссонанс, связанный с информацией, что их правительство сделало что-то аморальное и незаконное, ускоряет соскальзывание с пирамиды.

Как только мучитель выбрал курс действия, он или она будут оправдывать это решение таким способом, чтобы избежать противоречия между двумя знаниями: „Мы — хорошие парни“ и „Мы делаем ужасные вещи“. Даже самые ужасные парни думают, что они — хорошие. Во время своего четырехлетнего судебного процесса, на котором он обвинялся в военных преступлениях, преступлениях против человечности и геноциде, Слободан Милошевич — „Балканский мясник“, оправдывал свою политику этнических чисток, которая привела к гибели более чем 200 000 хорватов, боснийских мусульман и албанцев. „Я не был ответственным за эти смерти, — повторял он во время процесса, — сербы стали жертвой мусульманской пропаганды“. Война — это война: он только отвечал на их агрессивные действия в отношении ни в чем не повинных сербов. Рикардо Оризио проинтервьюировал семь других диктаторов, включая Иди Амина из Уганды, Жана Клода („Бэби-Дока“) Дювалье с Гаити, Миру Маркович („Красную ведьму“ — жену Милошевича) и Жана-Беделя Бокассу из Уганды (которого народ называл „Людоедом из Беренго“). Каждый из них утверждал, что все их действия: пытки и убийства политических оппонентов, препятствование свободным выборам, гибель населения от голода, разграбление богатств своих стран, провоцирование войн и геноцида — были направлены на благо страны. Альтернативами, говорили они, были хаос, анархия и кровавая бойня. Они воспринимали себя вовсе не деспотами, но готовыми к самопожертвованию патриотами [238]. „Степень когнитивного диссонанса, который испытывает человек, подавляющий народ из любви к нему, — пишет Луи Менанд, — олицетворяет плакат, использовавшийся „Бэби-Доком“ Дювалье на Гаити. На нем были такие слова: „Я готов предстать перед судом истории как основатель демократии на Гаити, сделавший ее необратимой“. Ниже было написано: „Жан-Клод Дювалье, пожизненный президент““ [239].

Если оправдания „это сделано для блага страны“ недостаточно — всегда есть другой извечно популярный способ уменьшить диссонанс: „Они начали это“. Даже Гитлер использовал его: „ими“ были страны- победители в Первой мировой войне, которые унизили Германию, заставив ее подписать Версальский договор, и евреи — „паразиты“, подтачивающие Германию изнутри. Проблема в том, как далеко в прошлое вы собираетесь отправиться, чтобы доказать, что это начали они? Как предполагает наш приведенный выше пример с кризисом американских заложников в Иране, у жертв долгая память, и они могут вспомнить реальные или воображаемые эпизоды из недавнего или далекого прошлого, чтобы оправдать свое желание отомстить сегодня. Например, вспоминая столетия войн между мусульманами и христианами, то стихавших, то бушевавших с новой силой, как определить, кто был обидчиками, а кто — жертвами? Простого ответа на этот вопрос нет, но давайте рассмотрим, как каждая из сторон оправдывала свои действия.

Когда после 11 сентября Джордж Буш объявил, что он начинает крестовый поход против терроризма, большинство американцев приветствовали эту метафору. На Западе у термина „крестовый поход“ — позитивная коннотация, и он ассоциируется с хорошими парнями — вспомните о „крестовых походах“ американского проповедника-евангелиста и морального авторитета Билли Грэма, о футбольной команде Holy Cross („Святой крест“), популярной музыкальной группе The Crusaders („Крестоносцы“) и, конечно, о Бэтмене и Робине — „крестоносцах в капюшонах и масках“. Реальные исторические крестовые подходы начались на Ближнем Востоке более тысячи лет назад в конце XI века и закончились в конце XIII века — все это дела давно минувших дней, не правда ли? Но не для мусульман, которых разгневало и встревожило использование Джорджем Бушем ссылки на них. У мусульман крестовые походы и сегодня вызывают ассоциации с преследованиями и гонениями. Первый крестовый поход был в 1095 г., когда христиане захватили принадлежавший мусульманам Иерусалим и безжалостно перебили почти все его население, и в коллективной памяти мусульман сохранились об этом событии яркие воспоминания.

Крестовые походы на самом деле выдавали европейским христианам „лицензию“ на убийство сотен тысяч мусульманских „язычников“. (Тысячи евреев также были перебиты, когда пилигримы маршировали по Европе в Иерусалим, вот почему некоторые еврейские историки называют крестовые походы „первым холокостом“). С точки зрения Запада сегодня — крестовые походы были прискорбной страницей истории, но, как и все войны, они принесли и пользу: например, открыли двери для культурных и торговых контактов между христианским Западом и мусульманским Востоком. Авторы некоторых книг заходят так далеко, что даже утверждают, будто христиане просто защищали себя и свои интересы против „Священных войн“, которые были мотивом вторжения мусульман в бывшие христианские страны. Например, на обложке книги Роберта Спенсера „Политически некорректное руководство по Исламу (и крестовым походам)“ („The Politically Incorrect Guide to Islam (and the Crusades)“) напечатано крупным шрифтом: „Крестовые походы были оборонительными конфликтами“. Итак, на самом деле, мы не были преступниками, как считают многие мусульмане — мы были жертвами.

Кто же был жертвами? Это зависит от того, сколько лет, десятилетий и столетий вы принимаете во внимание. В середине X столетия более чем за сто лет до первого крестового похода, половина христианского мира была захвачена арабами-мусульманами, включая Иерусалим и страны, в которых христианство существовало уже столетиями (Египет, Сицилия, Испания и территория современной Турции). В 1095 г. Папа Урбан II призвал французскую аристократию начать Священную войну против всех мусульман. Паломничество для возвращения Иерусалима даст возможность европейским городам расширить свои торговые пути; оно поможет организовать новую богатую военную аристократию и мобилизовать крестьян, сделав их единой силой; оно объединит христианский мир, который был расколот на православную (восточную) и римско-католическую (западную) части. Папа уверил своих воинов в том, что убийство мусульманина — это богоугодное дело. Все, кто будет убит в бою, обещал Папа, избегут тысячелетних мучений в чистилище и отправятся прямо на небеса. Не правда ли, этот способ стимулирования мучеников, которые умрут за вас, кажется знакомым? Здесь есть все, кроме девственниц.

Первый крестовый поход в экономическом плане оказался очень удачным для европейских христиан — но он неминуемо провоцировал мусульман на организацию ответного удара. К концу XII века мусульманский полководец Саладин захватил Иерусалим и вернул почти все, что было завоевано христианами. (Саладин подписал мирный договор с королем Англии Ричардом I в 1192 г.) Итак, какими бы ни были жестокими и кровавыми крестоносцы, их кровавым делам предшествовали и после их походов последовали мусульманские завоевания. Кто же все это начал?

Сходным образом, у нескончаемых столкновений израильтян и арабов есть своя история. Боевики организации Хезболла 12 июля 2006 г. похитили двух израильских солдат-резервистов Эхуда Голдвассера и Элдада Регева. Израиль в свою очередь нанес ответный удар по районам Ливана, контролируемым Хезболлой, что привело к гибели многих гражданских лиц. Историк Тимоти Гартон Эш, наблюдая за последовавшей местью обеих сторон, написал: „Когда и где началась эта война?“. 12 июля или на месяц раньше, когда из-за израильского обстрела погибли несколько гражданских палестинцев? Или еще раньше, в январе, когда ХАМАС победил на выборах в Палестине? В 1982 г., когда Израиль вторгся в Ливан? В 1979 г., когда произошла фундаменталистская революция в Иране? В 1948 г., когда было создано государство Израиль? Собственный ответ Эша на вопрос „Когда это началось?“ такой: с распространением злобного антисемитизма в XIX и XX вв., включая погромы в России, толпы во Франции, кричавшие „Долой евреев!“ во время судебного процесса Альфреда Дрейфуса и холокост. „Радикальное отторжение евреев в Европе“, пишет он, оказалось движущей силой сионизма, эмиграции евреев в Палестину и создания государства Израиль: