Ошибки, которые были допущены (но не мной). Почему мы оправдываем глупые убеждения, плохие решения и пагубные действия - Кэрол Теврис

Когда иранские студенты взяли американцев из посольства в Тегеране в заложники в 1979 г., для американцев это выглядело бессмысленным актом агрессии, неожиданным и беспричинным как „гром среди ясного неба“. Они считали, что подверглись неспровоцированному нападению со стороны группы „этих сумасшедших иранцев“. Но для иранцев все начали США, так как разведка Соединенных Штатов способствовала перевороту 1953 г., в результате которого был свергнут их харизматичный, демократически избранный лидер Мохаммед Моссадык, на место которого американцы посадили шаха. В течение следующих десяти лет росло недовольство иранцев шахом, который, как они считали, накопил несметные богатства и проводил прозападную политику, находясь под влиянием Соединенных Штатов. В 1963 г. шах подавил восстание исламских фундаменталистов и выслал из страны его популярного лидера аятоллу Хомейни. С ростом активности оппозиции шах разрешил своей тайной полиции САВАК проводить репрессии против диссидентов, что только подлило масла в огонь.

В какой момент начался кризис, кульминацией которого стал захват заложников? Когда США поддержали свержение Моссадыка? Когда США начали снабжать шаха оружием? Когда они закрывали глаза на жестокие действия САВАК? Когда США приняли решение впустить в свою страну шаха для лечения? Может быть, все началось, когда шах изгнал Хомейни, или когда аятолла после своего триумфального возвращения понял, что может укрепить свою власть за счет недовольства иранцев Соединенными Штатами? Или когда иранские студенты поддались на призывы Хомейни и провели демонстрацию у посольства США? Большинство иранцев выбирают ответ, оправдывающий их ненависть к Америке, а большинство американцев выбирают ответ, оправдывающий их ненависть к Ирану. Каждая сторона считает себя пострадавшей и имеющей право на месть. Кто виноват в захвате заложников? Каждая сторона обвиняет в этом другую. Почему ситуация стала трудноразрешимой? Из-за самооправданий.

Из всех историй, придуманных людьми для оправдания своей жизни, любви и потерь, те, которые они изобретают для того, чтобы объяснить, кто был инициатором вреда или несправедливости, а кто оказался их жертвой — наиболее убедительны для них и влекут за собой наиболее серьезные последствия. В этих случаях самооправдания важнее, чем то, кто именно был антагонистом (любовники, родители и дети, друзья, соседи, страны), и то, что было предметом конфликта (неверность, семейное наследство, раздел собственности, обманутое доверие или военное столкновение). Мы все порой совершали что-то, что злило других, но все мы так же порой сами злились, если другие делали нечто подобное по отношению к нам. Каждый из нас умышленно или ненамеренно причинял боль другому человеку, после чего он, возможно, будет всю жизнь считать нас злодеем, предателем и негодяем. Каждый когда-либо чувствовал острую боль, оказавшись жертвой несправедливости, получив рану, которая, возможно, полностью никогда не заживет. Особенность самооправданий состоит в том, что вы можете мгновенно менять роль на противоположную и при этом полностью забывать все, что мы узнали в предыдущей роли, переходя к противоположной роли. То, что мы побывали в роли жертвы несправедливости, не значит, что мы реже будем поступать несправедливо по отношению к другим или будем больше сочувствовать жертве. Создается впечатление, будто между этими двумя видами опыта существует нерушимая стена, которая не дает нам заглянуть на другую сторону.

Одна из причин существования этой стены заключается в том, что собственную боль мы всегда ощущаем острее, чем боль, которую мы причиняем другим людям, даже если на самом деле интенсивность боли одинакова. Старый анекдот о том, что когда кто-то другой ломает ногу — это пустяк, а когда вы сами ломаете ноготь — это катастрофа, точно описывает то, как работает наша нервная система. Английские невропатологи провели эксперимент „око-за-око“. Объединенные в пары участники эксперимента управляли механизмом, сдавливавшим палец партнера. Их инструктировали давить на палец партнера с той же силой, с которой он только что надавил на их палец. Они не смогли делать это справедливо, хотя и пытались. Каждый раз, когда человеку сдавливали палец, он давил в ответ на палец партнера еще сильнее, думая, что именно с такой силой боль только что причинили ему. Исследователи пришли к выводу, что эскалация боли является естественной нервной реакцией [222]. Это объясняет ситуацию, в которой два мальчишки, сначала в шутку боксирующие друг с другом, могут в результате подраться всерьез или почему две страны могут так легко втянуться в водоворот мести: „Они не выбивают глаз за глаз, они еще и зуб забирают в придачу. Нам нужно поквитаться — давайте оторвем им ногу“. Каждая сторона оправдывает свои действия тем, что просто пытается сравнять счет.

Социальный психолог Рой Баумейстер и его коллеги показали, насколько незаметно самооправдание работает, когда нам нужно свести к минимуму внутренний дискомфорт, который мы можем испытывать, причиняя вред другим, или, напротив, максимально усилить ощущение нашей собственной правоты, когда мы сами оказались жертвой [223]. Они опросили 63 человека, попросив их поведать „историю жертвы“ из своей жизни, т. е., рассказать такую ситуацию, когда кто-то их обидел, а также „историю преступника“, когда они сами оказались обидчиками. Они не использовали термин „преступник“ в юридическом смысле, подразумевающим людей, действительно виновных в каком-то преступлении и проступке. Они имели в виду причинение вреда и оскорбление другого человека, поэтому далее и мы будем использовать термин „обидчик“.

В обоих вариантах люди представляли знакомый перечень: разбитые надежды и невыполненные обещания, нарушенные правила и обязательства или обманутые ожидания, измена супруга или любимого человека, выданные тайны, несправедливое обращение, ложь и конфликты, связанные с деньгами и имуществом. Обратите внимание, что это не было исследованием того, что „он сказал“ или „она сказала“, которое обычно используют брачные консультанты и посредники, когда они описывают ситуацию — в этом исследовании каждый из его участников рассказывал о своем опыте и на той, и на другой стороне.

Исследователи объясняют, что ценность данного метода в том, что: „Он исключает объяснения, трактующие обидчиков и жертв как два разных типа людей. Наши исследования показывают, как обычные люди определяют для себя ситуации жертвы или обидчика, т. е., как они конструируют нарративы (рассказы, повествования), чтобы осмыслить свой опыт в обеих этих ролях“. Опять же, тут не имеют значения личностные различия. Милые и добрые люди с такой же вероятностью могут оказаться или жертвами, или обидчиками, как и раздражительные, и использовать самооправдания, соответствующие каждой из этих ролей.

Когда мы конструируем нарративы, „имеющие смысл“ для нас, мы, однако, не объективны, а предвзяты, трактуя события „в свою сторону“. Обидчики стремятся уменьшить свою моральную ответственность, а жертвы будут стараться максимизировать свою моральную безупречность. В зависимости от того, с какой стороны „стены“ мы находимся, мы будем систематически искажать наши воспоминания и рассказы о событиях так, чтобы добиться максимального консонанса, соответствия того, что произошло, тому, какими мы себя видим. Определив эти систематические искажения, исследователи показали, как оппоненты ошибочно понимают действия друг друга.

В своих историях обидчики используют различные способы уменьшения внутреннего диссонанса, вызванного осознанием того, что они что-то сделали не так. Во-первых, обычно, они утверждают, что вообще все сделали правильно: „Я обманывала его для того, чтобы защитить свои чувства“. „Да, я забрала у своей сестры браслет, но он вообще-то сначала был моим“. Лишь несколько обидчиков признали свое поведение аморальным, причиняющим боль или злым. Большинство же сочло свое поведение оправданным, а некоторые, как мягко заметили исследователи, „довольно сильно на этом настаивали“. Большинство обидчиков сообщили, по крайней мере, в ретроспективе, что их действия были разумными, возможно, заслуживающими сожаления, но уместными, учитывая обстоятельства.

Второй тактикой было признать, что поступок был неправильным, но найти для него оправдание или объявить его малозначимым. „Я знаю, что мне не следовало заводить эту „интрижку на одну ночь“, но, учитывая все, что происходит, разве это кому-то нанесло ущерб?“. „Возможно, это был плохой поступок, взять мамин бриллиантовый браслет, когда она болела, но она все равно хотела мне его отдать. Кроме того, мои сестры получили намного больше, чем я“. Более двух третей обидчиков утверждали, что у них были смягчающие внешние обстоятельства для того, что они сделали: „В детстве меня самого обижали“; „У меня в последнее время был сильный стресс“, но жертва не соглашались с подобными объяснениями обидчиков. Почти половина обидчиков заявила, что они „ничего не могли поделать“, что они просто действовали импульсивно или бездумно. Другие перекладывали с себя ответственность, утверждая, что жертва спровоцировала их или несет частичную ответственность за случившееся.