Совпалыч - Виктор Солодчук

Предугадывая вопрос — можно ли играть одному, отвечу утвердительно. Практика одиночной игры в совпалыч называется «усоединение» и выглядит как диалог без собеседника. Со стороны говорящий вслух в одиночестве выглядит безумным, но кто может видеть его со стороны? Говорить так — это как беседовать с новорожденным — вы верите, что малыш все понимает. Со временем ценность произносимого в одиночестве резко возрастает. Вместо слов ненужных и утомительных звучат самые важные. Собственно, на этом фаза усоединения заканчивается — в произнесении этих слов вы совпадёте с другими людьми. Ярким примером таких совпалычей являются синхронные молитвы верующих или признания влюбленных.

Итак, одиночная игра продлится недолго и скоро приведет к более широким синхронизациям, и если есть такая возможность — скорее найдите человека по душе и приступайте.

Алимов поднял голову и огляделся. Встречаясь взглядами, люди замыкают некую цепь — это многих пугает и заставляет отводить глаза. В замкнутых помещениях, таких как вагон метро или небольшое кафе, внимание расходуется на то, чтобы не встретиться взглядами. Это как прогулка по парку, где даже при желании невозможно заблудиться. Пассажиры утыкаются в книги, гоняют по дисплею бессмысленные геометрические фигуры, разглядывают свои руки или ноги окружающих. Это убийство времени не остается безнаказанным — именно в такие моменты мы стареем.

На этой мысли путешествующий взгляд нырнул во что-то холодное, живое и синее. Обладательница цветных очков сняла их и махнула маленькой ладошкой, приветствуя или прощаясь с Алимовым.

Скоро он сидел за ее столиком, продолжая играть в молчаливые гляделки. Улетая в бесконечные колодцы девичьих зрачков, он скорее ощущал, чем наблюдал периферическим зрением отливающие бронзой русые волосы, белоснежную кожу и яркие губы без следов косметики. Это была миниатюрная барышня, юная и тонкая как стебель. В последний момент Алимов заметил неуместную большую грудь, которая до отказа натянула спортивную куртку детского размера.

Поймав направление взгляда, девушка нахмурилась, резко встала и медленно потянула молнию вниз. В следующие секунды мысли полностью отсутствовали, а в сердце пытались ужиться два противоположных чувства. Во-первых, огромной груди не было — под футболкой угадывались милые девичьи холмики, и это было хорошо. Во-вторых, открылась причина неуместных очертаний: тонкую фигурку охватывали прихваченные скотчем кирпичики с детонаторами, и это было плохо.

— Внимание! Прощу обратить внимание! — она запрыгнула на соседний столик и несколько раз повернулась вокруг оси. — Всем меня видно? — звонкий голос окрашивался неуловимым акцентом. — Не делаем глупостей и сидим тихо. Администратору — закрыть входную дверь и подойти сюда!

Она убедилась в том, что все приказы выполняются, и вернулась за столик.

— Меня зовут Анастасия, — девушка казалась смущенной.

— Мих… Михаил, — запнулся от неожиданности Алимов.

— Очень приятно, — сказала террористка. — Я работаю в зоопарке. Кормилицей. Хотите пирожное?

Далее мы стали воевать за имущество, хотя делали вид, что продолжаем сражаться за огонь и женщин

В истории человеческих войн, в этой осадной лестнице с окровавленными ступенями, вздымающейся из первобытных пещер к вертолётным площадкам небоскрёбов, есть пять этажных площадок.

Первая — из камня. Здесь закончились битвы за огонь и женщин. Далее мы стали воевать за имущество, хотя и продолжали делать вид, что воюем за огонь и женщин. Этот этаж был деревянным, как катапульты Карфагена.

На третьей, железной площадке гремят доспехами участники войн за территории. Четвертый этаж — война за ресурсы. Эта площадка самая скользкая — она вытесана из угля и полита нефтью. Последняя площадка — невидима. Мы взошли на нее, продолжая сражаться за ресурсы, но это — битва за нечто более важное. Достаточно перечислить существующие очаги напряженности, и все станет ясно. Афганистан, Корея, Северный Кипр, Тибет, Ирак, Иерусалим, Египет, Ирландия, Сирия, Арктика…

Это — так называемые «места силы», земли с древнейшей историей, обладающие удивительным влиянием не столько на живущих там людей, сколько в целом на человечество. Таких мест немало, но всё чаще они упоминаются в связи с военными действиями, экологическими бедствиями и террористическими актами.

Разумеется, всё это сильно отдаляет нашу мечту о мировом совпалыче…

— …два бокала мадеры, имбирный чай, и печеные фрукты в меду, — диктовала она бескровному администратору. — Заложников скоро буду отпускать, а пока — пусть заказывают что хотят, за ваш счет. — Администратор кивнул. — Миш, тебя могу первым выпустить, — это она уже Алимову. Тот замотал головой.

— Тогда давай разговаривать. А то сидим, как эти.

— Да уж, — сказал Алимов.

— Интересная? — кивнула Анастасия на «Неолит».

— Так себе. Товарищ написал. То есть не товарищ, а приятель. То есть — бывший коллега.

— Ну, так о чем книга?

— Да обо всем сразу, — растерялся Алимов. — Странно, что это вообще издали. Честно говоря, не понимаю, зачем такое печатать.

— Затем, что иногда они открываются, — сказала террористка.

— Кто? — не понял Алимов. — Книги?

— Вагоны метро. Если портфель прищемило, или сильная давка, двери еще раз открываются, и тогда можно быстро вскочить, если быть готовым. Современный автор похож на того, кто куда-то не успел и чего-то ждет.

— В самом деле? — он спросил только для того, чтобы девушка продолжила говорить, чтобы не исчезло удивительное состояние, навеваемое чистым тембром ее голоса. — Чего же он ждёт?

— Дай взглянуть.

Показалось, красные лампочки на детонаторах замигали спокойнее, и девушка раскрыла книгу наугад.

Новое письмо

Кому: Иваныч <[email protected]>

Тема: 22 NOW

>>Ночь

Никто из нас не остров

Без общих берегов

Не в слове восемь букв

Но в букве восемь слов

Джон Донн давно уж помер

А дух его живёт

Читай свой личный номер

Теперь наоборот

Когда уйдут под воду

Европа и Тибет

Пусть колокол свободы

Звонит и по тебе

> >Утро

Овощной суп

Паштет из чёрного трюфеля

Сухари

Чай чёрный байховый

Лимон

> > День

Тигр! Тигр!

Свет из тьмы!

Твоё имя там, где мы.

Тот, кто имена давал,

Всех имён не называл

Кто нанёс твои полоски

Глазом острым, взглядом плоским?

Кто чертил твои черты?

Наше имя там, где ты…

(Не окончено)

>>Вечер

Персиковый самогон

Конфеты «Гусиные лапки»

Отправить

Не удалось отправить письмо

Потеряно соединение

Нет доступных беспроводных сетей

Взъерошив до неузнаваемости анемичный сигнал спутника, крепко и без предупреждения задул северо-западный ветер. Романов смотрел на беспомощный пульс поиска сети, складывая в голове последовательность операций: смартфон в рюкзак, песок в костёр, флягу в нагрудный карман, фонарь в руку. Далее — бегом с макушки древнего кургана, единственного места на Ахиллесовой губе, где ловятся беспроводные сети.

Сверху хорошо было видно, как извивалась среди сосен гигантская прозрачная змея, как наползала она ледяным брюхом на низкорослые маслинники, приминала камыш на зеркальных озёрах, ерошила волны почерневшего моря. Дополнив порядок экстренных действий шестидесятиградусным глотком, Арсений поспешил в сторону леса.

Даже в Ботаническом саду холодные сумерки навевают мысли о волках. Никто не усомнится в вашей смелости, если ноябрьским вечером в норд-норд-вест увидит вас бегущим по лесной тропинке, беспорядочно машущим фонарём и говорящим вслух. Да и кто бы мог видеть вас сейчас со стороны?

— Письмо не отправилось, — громко шептал Романов. — Это плохо. Но я его написал. Это хорошо. Меняется ветер. Это плохо. Я иду домой. Хорошо. На причале рассказывали, что волки съели собаку почтальона. Если подумать, то плохо только хозяину. Собаке уже никак, а волкам — хорошо. Постепенно речь перестала быть осмысленной. Когда светлая дорожка вывела Арсения из первого леса, он уже бормотал нечто не для людей: Хорошо. Хор Ошо. Плохо. Лох. Ах. Ох.

Выплеснувшийся крайними опушками на морской берег, второй лес рос реже и был старше. Тропинка не требовалась — сосны ровно отстояли одна от другой, как стержни ядерного реактора. Это был так называемый «мачтовый» лес, в давние чугунные времена посаженный для нужд корабельной верфи. Среди деревьев ветер стих. Между верхушками сосен блестели жемчужины Ориона в оправе рваных облаков. Симметрия места успокоила и вернула поэтический ритм: