Шамбала. Сердце Азии - Николай Рерих

В Сибири есть такие городища на крутых буграх, опоясанные гремучими потоками. Кедровые и сосновые рощи сурово хранят эти жилья, а высоко сверкают белые шапки гор. Дятлы, горлинки, иволги, мускусные бараны и горные козлы. Так и живем в желтом, некрашеном рудовом домике. Если солнце – все напоено хвоею, но если гроза… Трое суток свирепо грохотало и ослепляло ночью кольцо молний. И неслись ливни, и град в голубиное яйцо сразу белил все зеленеющие бугры. Грозно.

Разрешение на Малый Тибет через три недели получено. Тысячи рупий были истрачены на поездки и телеграммы. А тот вообще даже на письма не отвечает.

Серия «Знамена Востока» сложилась[267].

1. «Будда Победитель» перед источником жизни.

2. «Моисей Водитель» на вершине, окруженный сиянием неба.

3. «Сергий Строитель» – самосильно работает.

4. «Дозор Гималаев» в ледниках.

5. «Конфуций Справедливый» – путник в изгнании.

6. «Иенно Гуйо Дья» – друг путников (Япония).

7. «Миларайпа Услышавший» – на восходе познавший голоса дев.

8. «Дордже Дерзнувший» стать лицом к лицу с самим Махакалой.

9. «Сараха – Благая Стрела», не медлящий в благих посылках.

10. «Магомет на горе Хира (весть архангела Гавриила)», предание.

11. «Нагарджуна – Победитель Змия» видит знамение на озере владыки Нагов.

12. «Ойрот – вестник Белого Бурхана», поверие Алтая.

Уже в музее: 13. «Матерь Мира». 14. «Знаки Христа». 15. «Лао-цзы». 16. «Цзонкапа». 17. «Падмасамбхава». 18. «Чаша». 19. «Змий Древний».

В Монголии есть обычай большой древности. В случаях народного бедствия или нужды ламы всходили на высшую гору и с заклинаниями разбрасывали бумажных коней. Конь, как символ Будды, силы и счастья. И, кружась, неслись эти кони валькирий, эти световитовы кони, неся помощь неведомым бедствующим. На Двине сидел Прокопий[268] и благословлял неведомых плывущих; на хребтах Азии ламы слали коней неведомым бедствующим. И в этой неведомости – та же забота об общем благе.

Такие обычаи лам ценны. Это не «сидение под древом», не просьба в пространство, не фигурные движения ритуала, но «приказ» о помощи неведомым бедствующим, горний голос, требующий, чтобы умиротворились беды людские.

И еще два трогательных облика не должны быть забыты. Основатель так называемого манихейства[269], Мани, в III веке распятый на воротах города в Персии за синтез учений и за идею общины. Другой – гуру Камбала, отдавший голову свою как символ преданности и служения. И Камбала, и белые кони в сущности тоже входят в «Знамена Востока».

Манихейство жило долго. В самой Италии манихеи, преследуемые, жили до XIV века. Может быть, от них Беноццо Гоццоли[270] воспринял содержание пизанской фрески о четырех встречах царевича Сиддхартхи – Будды, озаривших его сознание. Вместо индийского владетеля движется кавалькада итальянских синьоров… И в некоторых восточных трактовках, точно где-то в глубине понимания, чудится характерная фантастика Гоццоли, с его пышно-узорными скалами и хвойными деревьями, с его золочеными чепраками и навершияши ярких знамен. Ручные «пардусы»[271] Востока сидят за седлом, и чалма охотно обвивает шлем, как на символах крестоносцев. Что это? Отзвучия Крестовых походов, о которых мечтал даже Герри Мет де Блес[272]? Или более древняя организация синтеза верований Мани пронизала и связала сознание Востока и Запада?..

И еще подробность, связующая Восток и Запад. Помните ли турфанскую Матерь Мира с младенцем? Среди Азии, может быть, несториане[273] или манихеи оставили этот облик. Или, вернее, этот облик остался претворенным от времен гораздо более древних. Кали или Гуаньинь[274] – кто знает сколько им веков? За ними скрывается жена и змий. Древность этого символа уже неисчислима. Не к библейской странице, не к символам Каббалы ведет этот облик. Несуществующие материки уже сложили красоту Матери Мира – этой Materia Lucida [светоносной материи]. Только невежество толкует о незнании древности.

Спрашиваете, как мы обходимся без театров? У нас театр ежедневный, только без подмостков, а в жизни. То китайский театр, с легендами о небывалых народах. То зловещий балет кашмирских купцов-шайтанов. То угрожающий монолог полицейского. То драма разбиваемой волнами лодки. То процессии коней. То тихие вечерние песни. То фуриозо[275] града и землетрясения. И не нужно вешать ветшающие холсты, не надо марать лиц, когда весь мир участвует в мистерии эволюции. Когда обновленные понятия входят в жизнь повелительно в новообразованиях вселенской красоты.

В Монголии поход объявлялся посылкой стрелы князю-нойону. Стрела, прилетевшая к Федору Тирону[276], шла с востока.

Юрий едет на коне из Яркенда. Я и китаец – на конях из Хотана. У моего [клеймо] – звезда; у яркендского коня китайское – крест в квадрате.

Глава 4. Ладакх[277]. Горы (1925)

Индра, Агни и Сурья – воздух, огонь и солнце! Индусская Тримурти – Троица – остается позади. Древняя Сарасвати[278] Вед – великий Инд – ведет к своим снежным истокам. Если Ганг – приветствие, сидение, сосредоточение, то Инд – движение, неуклонность, стремительность. Как притягательно неуклонны пути движения народов через Гиндукуш и Памир!

Опять караван. Опять легко забываются дни и числа. Качество дня становится значительнее его числа или названия. Подобно египтянам, называвшим года по их качеству: «год битвы» или «год неурожая», – можно сохранить лишь качество дней. День коня, когда лошади провалились на снеговом мосту. Ночь волка, когда звери пробрались к становищу. Заря орла, когда беркут со свистом налетал на шатер… Закат замка, когда вознесся самый неожиданный замок, приросший к медно-огненной вершине… Вместо тюрбана из-за камня поднялась мохнатая шапка. Путь в страну Будды.

Качества Будды: Шакьямуни – мудрый из рода Шакья. Шакья-сингха – Шакья-лев. Бхагават – благословенный. Саттха – учитель. Джина – победитель.

Говорил Будда[279] изуверам и ханжам: «Все ваши правила низки и смешны. Иной из вас ходит нагой. Иной не станет есть из кувшина или с блюда. Не сядет за стол между двумя собеседниками или между двумя блюдами. Иной не примет подаяния в том доме, где есть беременная женщина или где встретит собаку. Иной не ест из двух сосудов и на седьмом глотке перестает есть. Иной не садится на скамьи или на циновки. Иной лежит нагой на колючих растениях или на коровьем помете.