Чужой 1917 год - August Flieger

— Теперь, надеюсь, тебе повеселее служить будет?

— С вами, Алексан Алексаныч, и вправду веселее будет! Привык я с вами… Вы не сумлевайтесь, я — не подведу!

— А я и не сомневаюсь!

Извозчик остановился у кованой калитки нашего дома. Я расплатился и приглашающе махнул рукой:

— Вот здесь, Савка, я и живу! Идем…

Офицеры нашего батальона, расположившись в так называемой 'штабной комнате', обсуждали текущие дела.

На без малого восемь сотен солдат и унтеров, офицеров было всего шестеро, считая подполковника и адъютанта. Время от времени компанию нам составлял наш батальонный доктор Иван Самойлович Бусаров — сухощавый и глуховатый мужчина лет около пятидесяти.

Со своими сослуживцами я сошелся легко, в основном в силу прошлого жизненного опыта, ибо работа юриста подразумевает умение 'просчитать' клиента.

Командиром первой роты был поручик Беляев — любимчик нашего Озерковского. Заносчивый и нелюдимый тип, к тому же хам и матершинник, не упускавший случая распустить руки в отношении подчиненных. На его бледном узком лице, казалось, навечно застыло брезгливое выражение.

Второй ротой командовал поручик Пахомов — румяный и вечно сонный вьюнош весом никак не менее семи пудов. Точнее, 'командовал' — это не то слово. То слово — это 'числился'. Командовал за него фельдфебель, а Пахомов вел бухгалтерию, ел, спал и разглагольствовал о лошадях. Как его занесло в гренадеры, мне было непонятно — ему бы в кавалерию податься. Хотя, конечно, при таких габаритах его никакая лошадь не выдержит.

Третьей роте повезло больше, чем первым двум. Ибо начальствовал там подпоручик Сороковых — балагур и весельчак с обаятельными ямочками на щеках. Фронтовик, как и я, он, помимо 'Анны', имел еще и 'Станислава'. В запасном батальоне оказался волею бюрократов из штаба округа, ибо в тылу откровенно скучал, не зная к чему себя применить. Вся его бурная энергия расходовалась исключительно на шутки и розыгрыши, мишенью которых обычно был флегматичный Пахомов.

Больше всех, несомненно, повезло четвертой роте, потому как командовать ею назначили умелого и скромного меня.

* * *

Сейчас господа офицеры были заняты — обсуждали обстановку на фронтах у нас и у союзников.

На начало ноября 1917 года ситуация была несколько отличная от той, что я помнил из читанных когда-то книг о Первой Мировой войне.

На Северо-Западном фронте, где мне посчастливилось воевать, русская армия не смогла продвинуться на север дальше линии Мариенбург-Бартенштейн-Вейлау. Таким образом, задача отрезать восточно-прусскую группировку германских войск и выйти к морю с захватом Эльбинга и окружением Кенигсберга, выполнена не была. Левый фланг Северо-Западного фронта проходил по восточному берегу Вислы.

На западе русские войска вышли и закрепились практически по линии государственной границы. Кроме того, был занят кусок Юго-Восточной Силезии от Оппельна и далее на юг вдоль Одера до австрийской границы. Попытка прорыва дальше на юг — на Ольмюц во внутренние районы Австрии, была остановлена только ценой чудовищных потерь Австро-Венгерских войск. По сути, двуединая монархия еще могла как-то трепыхаться, воюя с итальянцами, но возможности вести какие-либо наступательные операции на русском фронте не просматривалось.

Поскольку Болгария и Румыния в этом мире в войну не вступали, то следующим по значимости фронтом для России был Кавказский. После захвата в прошлом 1916 году большей части Внутренней Армении, из-за суровой зимы боевые действия возобновились только в апреле, когда горные районы стали более или менее проходимы. Сил и ресурсов для дальнейшего наступления в направлении Стамбула было явно недостаточно, поэтому боевые действия свелись к отвлекающему удару русских войск в Месопотамии. Это вынудило турок перебросить войска с востока, после чего англичане смогли взять Багдад.

Что касаемо союзников, то ситуация на их фронтах складывалась аналогично нашей истории, хотя те же США вступили в войну не в апреле 1917-го, как у нас, а в июле.

'Бойня Нивеля' в апреле-мае стоившая обеим сторонам порядка 480 тысяч жизней, закончилась все с тем же результатом. Утерев кровавые сопли, союзники решили попробовать еще раз. Наступление во Фландрии началось 1 августа и продолжалось до сих пор, хотя я знал, что финал этой драмы наступит в конце ноября при Камбре, и будет стоить противоборствующим сторонам еще почти 600 тысяч убитых.

Что касается итальянцев… Была такая поговорка: 'Для чего нужны итальянцы? Для того, чтобы и австриякам было кого бить!'. Наступление итальянских войск под Изонцо началось одновременно с боевыми действиями во Фландрии, но закончилось все довольно печально, ибо Австро-Венгерские войска, в основном при помощи приданного им германского корпуса, перешли в контрнаступление и отбили захваченное обратно. Если я правильно помню, то в нашей истории австрийцы следом разгромили непутевых потомков древних римлян при Капоретто, захватив одними только пленными 275 тысяч человек. В этом мире макаронникам повезло, ибо еще три немецких корпуса, которые могли склонить чашу весов в пользу Центральных Держав, были заняты в Восточной Пруссии.

* * *

Стратегические экзерсисы были прерваны появлением на плацу под окнами наших соседей.

Дело в том, что Покровские казармы были рассчитаны на полк четырехбатальонного состава, поэтому к нашему 8-му Московскому Гренадерскому подселили временных жильцов в лице 56-го Запасного Пехотного полка в составе двенадцати рот.

Несколько дней назад, гуляя по Александровскому Саду, я представлял себе все ужасы службы в запасной части, но на деле все оказалось немного лучше, чем я ожидал. Все же, в гренадеры отбирали народ покрепче, половчее и посообразительнее.

А вот 56-ой Запасной был полнейшим воплощением всех возможных недостатков строевой части. Если кратко: стадо баранов под командованием козлов. Я, конечно, слышал, что пастухи именно так и поступают, потому как козлы умнее и берут на себя функции вожаков стада, но в приложении к людям все это выглядело удручающе.

Народец там подобрался все больше мелкий, ленивый и туповатый. Процедура тренировок запасников на плацу вызывала жалостливое недоумение, типа 'что все эти люди здесь делают?'.

С офицерами в 56-ом полку дела были еще хуже, чем у нас. Нас-то на четыре роты двое вменяемых — я и Сороковых. А у них, на двенадцать рот, вменяемых было трое: двое выслужившихся в офицеры из унтеров и один московский интеллигент Сережа Эфрон, кстати — муж Марины Цветаевой!

Наше гренадерское офицерство с 'запасными' коллегами не ладило, за исключением Эфрона — Сергей был принят нашим сообществом благосклонно, по причинам мне неизвестным.

В продолжении темы о Запасном Пехотном, остается добавить, что вооружены они были трофейными австрийскими 'Манлихерами' без штыков, причем винтовок хватало только на половину личного состава и подразделения постоянно делились по типу тренировки на 'шагистов' и 'стрелков', передавая оружие по кругу.

Поглядывая в окно на мучения пехотинцев, изображавших штыковой бой с помощью прикрепленных к винтовкам прутиков, я размышлял о том, что, несмотря на явный прогресс, по сравнению с известным мне вариантом развития исторических событий, Россия все же не смогла в достаточной степени обеспечить себя всем необходимым для ведения полномасштабной войны.

Думы тяжкие были прерваны неожиданным вопросом поручика Беляева:

— Барон, вы ведь служили в третьем батальоне?

— Именно так, Владимир Игнатьевич!

— Вот видите! Я же говорил! — Победно ухмыльнулся Беляев. — Капитан Берг был вашим начальником?

— Да. А в чем дело?

— Просто, мы с Андреем Ильичем, обсуждаем целесообразность похорон штаб-офицеров на Родине, за счет казны.

— Я считаю, что это весьма почетно! — подтвердил Пахомов.

— А причем тут капитан Берг?

— Ну, как же? — Удивился наш 'самый весомый гренадер'. — Ему же еще летом памятник справили на Немецком кладбище на Введенских Горах, за казенный счет! Я еще с одним взводом в караул ходил. Командование гарнизона было и из штаба округа тоже!

Но я уже не слушал…

Надо же, а я, лопух, и не знал, что Иван Карлович похоронен здесь — в Москве!

Извозчик остановился у стрельчатой арки кирпичных ворот готического стиля на Госпитальной площади и объявил:

— Извольте, вашиблаародия, Немецкое кладбище!

— Савка, отблагодари! — Велел я, выбираясь из коляски на брусчатку мостовой.

— Ирод! Чуть не растряс! — Пробурчал мой денщик, спрыгивая с облучка, где сидел бок о бок с извозчиком. Потянувшись, он сунул руку в карман шинели и, недовольно зыркнув единственным глазом, кинул вознице положенное вознаграждение. — Накося тебе, твой гривенник!

— Благодарствую! Прикажете ожидать? — ничуть не обидевшись, поинтересовался 'лихач', осматривая монетку.