Перстенёк с бирюзой (СИ) - Шубникова Лариса

– Вадим… – Настасья глаза распахнула широко, ручки к груди прижала. – Ужель ошиблась я? Вадим…

– Вот тебе и Вадим, – Норов подобрался ближе к девушке. – Это слыхала, нет ли?

– Вадим…

– Что Вадим? Сбежала, меня наказала и себя до горки, – выговаривал. – Еще и поколотила, – сделал скорбное лицо.

– Поколотила? – доверчивая боярышня двинулась ближе. – Да как же…

– Так же, – и снова малый шажок к Насте. – По груди меня стучала кулаком, теперь синий весь не иначе. – притворялся, улыбку в усах прятал.

– Вадимушка, хороший мой, прости, – Настя подскочила к Норову, принялась гладить по щекам, по груди. – Где больно?

– Везде больно, – подставлял голову под ее ласковые ладошки, едва котом не мурчал. – И тут больно. Здесь совсем больно, – обнял Настасью крепко. – Станешь так льнуть ко мне, хоть всякий день колоти.

– Вадим, впору меня колотить, – вздыхала, прижималась, будто опоры искала в Норове. – Одни беды приношу. Никчемная, глупая, – подняла личико и взглянула на боярина. – Почему не укоришь? Почему не спросишь с меня за дурость?

– А ты с чего порешила со мной остаться, когда думала, что ходок я?

– Люб очень. Иной раз думаю, что все тебе простить смогу.

– И ты мне, Настёна, люба очень. И я не смогу на тебя зла держать.

– Вадим, – Настя осерьезнела, глядела отчаянно, – правда ли? Других нет?

– Нет других. Веришь? – и сам глядел в глаза бирюзовые, тонул.

– Верю. Очень верю, – обрадовалась, что дитя, улыбнулась светло.

– Настёна, тогда и я спрошу, – Норов обхватил ладонями милое личико боярышни. – Пойдешь за меня? Женой мне станешь?

– Вадим, какая же из меня хозяйка Порубежному? Неразумная, никчемная. Бесприданница, сирота безродная. Кому нужна такая жена? Тебе высоко летать, а я не хочу камнем на шее твоей повиснуть, – голосом дрогнула, но взгляда от Норова не отвела.

– Опять отлуп? – Вадим хохотнул. – Настя, уж в который раз. Видно, не так уговариваю, – высказал и поцеловал кудрявую.

Целовал сладко, ласкал мягкие губы, да ровно до той поры, пока Настасья не вздохнула и не ответила. Вот тут и накатило на Норова. Мозги, уж в который раз за день, вынесло начисто! Вцепился в девушку, а уж потом почуял руки ее теплые на своих плечах.

Что сотворилось, Вадим и не ведал, понял лишь, что подалась к нему Настя, да на ногах не устояла, а он, бесноватый, рухнул вслед за ней в высокую траву. Знал Норов, что творит нелепие, но пойди, удержись, когда любая отвечает жарко, льнет и не вырывается.

– Настя, гони меня, – с трудом оторвался от сладких губ.

– Не могу, – шептала тихо, глядела нежно.

И что ответить? Ничего не сказал, прижался горячими губами к белой ее шее, заметался руками по тонкому стану и высокой груди. И навовсе пропал бы, но вспомнил и о ходоке, и об Алексее, и о Глашке Гуляевской. Чудом унял себя и замер, тукнувшись носом в Настино плечо.

– Настёна, не доводи до греха, венчайся со мной.

Боярышня долго не отвечала, потом обняла Норова за шею и прошептала ему в ухо покаянно:

– Вадим, прости меня. Как могла подумать о тебе дурное? Прости, – поцеловала легонько в губы. – Простишь? Простишь же?

Глава 33

Настя крепко прижимала к себе Норова, целовала торопливо куда придется, все боялась утратить любого, отпустить от себя:

– Вадим, прости… – едва не задыхалась. – Слышишь ли?

– Голос твой слышу, слов не разумею, – Норов отвел от Настиного лица стебель травяной, чуть приподнялся, видно, боялся придавить. – Сердце колотится громко, – склонился, поцеловал в шею, обжёг губами.

Настя уж хотела наново виниться, да смолчала. А как иначе? Сладко же, отрадно, когда любый ласкает. Какие тут речи, какие разговоры? Себя позабыла совсем, счастливилась, дурёха.

– Настя, уйдем отсюда, – Норов собрался встать, а она не пустила, обхватила за шею и к себе потянула.

– Не пойду, – головой мотала, отказывалась. – Не хочу.

– Настя, идем, кому говорю! – Вадим брови свел сердито. – Меня-то пожалей! Мне-то что прикажешь делать? Как мыслишь, скотина я какая, чтобы по кустам хорониться? Не пойдешь, меня потом не виновать! – грозился, но обнимал крепко.

– Зачем себя ругаешь? – покраснела, застыдилась его словами, а потом ткнулась носом в его шею и вздохнула. – Пойдем, Вадим, темнеет.

– Пойдем, – Норов и сам вздохнул тяжело. – И как уйти? Настёна, еще целуй, обнимай крепче…

И ведь не отказала! Целовала так, что едва искры не летели! Неведомо, что бы сотворилось из того пламени, но рядом раздался голос Ульяны – злой и обиженный:

– Не думала, что доживу до такого…

Настя опамятовела не сразу, глядела на тётку, не разумея, откуда она и зачем. Вадим же руки убрал от Настасьи и медленно встал на ноги, потом и ее поднял. Молча вынул из Настасьиных волос травину, смахнул листок с ее летника и повернулся к Ульяне.

За спиной тётки тихо встал Илья, и жёг теперь Норова тяжелым мужицким взглядом, будто к ответу призывал. Настя не сразу и разумела в чем виноват Вадим, да и она сама. Малый миг спустя, все поняла и едва не упала: стыдно стало и страшно. Более всего пугалась Настя глядеть в тёткины глаза и видеть там свой позор.

– Я этому тебя учила? – боярыня говорила тихо. – Губы утри и за мной ступай.

– Ульяна, погоди, – Норов шагнул вперед, укрыл Настю. – Не об том ты подумала.

Ульяна не ответила, вместо нее заговорил Илья:

– А тут много думать не надо, Вадим, – дядька шагнул вперед и коротко без замаха ударил Норова под дых крепким кулаком. Поглядел, как тот согнулся, и опять слов кинул: – Видать, правда, ходок не из последних. Как посмел боярскую дочь позорить?! – голос Ильи опасно взвился. – Думал, некому будет за сироту вступиться, укорот дать?!

Настя обмерла, очнулась, услыхав, как громко охнула Ульяна, вскрикнула сама и встала меж Норовым и Ильёй:

– Дяденька, за что ж ты? Не надо! Я виновата, меня бей! – заплакала, а потом к Норову бросилась: – Вадим, миленький…

Тот помотал головой, выпрямился и бросил на Илью злой взгляд, однако, кидаться на дядьку не стал, лишь Настю мягко взял за плечи и отодвинул в сторонку.

– Что уставился? – Илья подначивал. – Давай, ответь.

– Не отвечу, Илья, еще и спасибо скажу, – смотрел прямо, глаз не отводил.

Меж тем и Ульяна очнулась:

– Настасья, за мной иди, – взяла боярышню за руку и потащила.

– Ульяна, постой, – Вадим ухватил Настю за другую руку и потянул к себе. – Послушай меня, не делай виноватым до времени.

– А я тебя и не виню, – тётка обернулась. – Ты, чай, не силой ее на траву-то укладывал. Сама пошла, потянулась за тобой, как коза на веревке. Видно, права она была, когда сбежала от тебя в княжье городище. Да вот вернулась себе на погибель. Ей и каяться теперь.

– Ульяна, ты края-то видь, – Норов озлился, дернул Настю к себе, но не тут-то было: тётка вцепилась в боярышню и отпускать не собиралась.

– Язык прикуси, – Илья ухватил Вадима за плечо и сжал крепенько. – Отпусти Настасью, не твоя она.

Норов вызверился, дернул плечом, видно хотел смахнуть дядькину руку:

– Не моя? Попробуй отобрать. Сей миг в церковь ее сведу и венчаюсь. Что тогда скажешь, Илья?

– Венчаешься? – теперь и Ульяна злобилась. – Кто ж тебе ее отдаст? А ведь я думала, что люба она тебе, думала, маешься без нее, – тётка глядела с укором. – Я как знала, искать ее пошла. Ведь девчонка совсем, дурочка доверчивая. Как у тебя совести-то хватило, Вадим? Хочешь, чтоб она потом как Глашка твоя? В петлю?

– Тётенька, не говори такое! – Настя затрепыхалась. – Не так все!

– Помолчи, бесстыдница! – тётка рыкнула.

В тот миг раздался хруст, и из кустов показалась писарева голова с донельзя удивленными глазами.

– Это какая Глашка? Гуляевская? Какую Лёха Журов обрюхатил? – Никеша ресницами хлопал. – В Порубежном только одна Глашка была. Иль у тебя, Вадим Лексеич, иная Глашка есть? Откуль?