Испить до дна - Татьяна Дубровина

— Ой, мамочки! — Алена откатилась по полу—иллюминатору к самой стене.

— Что случилось?

— Фу-ты! Мне показалось, что вон та страхолюдина меня вот-вот схватит! Ну и щупальца!

— Такие осьминоги не опасны, это тебе не черные кошки. Зато чернильные. Но вреда от них никакого, просто морской моллюск. Вкусный, между прочим.

Спрут, напугавший Алену, сам от нее шарахнулся и выпустил вокруг себя, бедняга, темно-фиолетовое облако, перекрыв весь обзор.

Катер, однако, не стоял на месте, и вскоре зеленоватая вода вновь стала чистой.

Как чистая-чистая радость...

...Они вернулись в каюту, где аромат цветов смешался с западным ветром, носящим вкусное имя «зефир».

—— Алешенька, милый, я даже не знаю, какое огромное тебе спасибо! Это лучший из всех моих дней рождения. В жизни не получала такого подарка.

— Охо-хо, старею, видно. — Он с притворным ужасом схватился за голову. — Кажется, у меня развился склероз. Не помню, разве я тебе уже что-то дарил? По-моему, только собирался.

Значит, это был не последний сюрприз!

Алена была даже капельку раздосадована: если он хочет еще что-то показать, то должен был такую «коронку», как стеклянный пол, оставить напоследок.

Чудесней этого вряд ли можно что-нибудь изобрести! А ведь гораздо интереснее, когда впечатления идут по нарастающей: и удовольствие полнее, и не будет разочарований. По такому принципу опытные эстрадные режиссеры выстраивают концертную программу.

И тут же она сама себя упрекнула: «Человек так старался, а я еще и привередничаю! Алеша не режиссер, он ихтиолог. Рыбы не спрашивают, в каком порядке им плыть друг за дружкой».

И Алена расслабилась в мягком шезлонге, приготовясь с благодарностью принять любой подарок, даже если это будет пустячок.

С торжественным видом Алексей поставил ей на колени, на бархатную юбку, шкатулку. Тоже обитую бархатом, только темно-вишневым.

Крышка была украшена рельефной вышивкой, какую использовали в прикладном искусстве Высокого Возрождения.

«Да, вкус у него безупречный! — подумала она. — Это работа художника экстра-класса».

Рисунок почему-то показался ей знакомым, как будто уже где-то виденным.

Боже, да ведь это — фамильный герб Вяземских! Точно такой вырезан на сердоликовом перстне, который хранится у бабушки!

Алеша не просто купил этот сундучок, а заказал специально для нее! Когда только успел? И ведь нашел мастера, который согласился выполнить такую сложную работу в немыслимо короткий срок! На душе от всего этого так тепло стало, что плакать захотелось.

— Алеша! Ох, Алеша...

Она поглаживала бархатную обивку, и пальцы чувствовали шершавые выпуклости шитья.

— Но откуда ты узнал, как это должно выглядеть? Неужели и с геральдикой знаком?

— Да нет! Какая геральдика! Сам-то я без роду, без племени. А этот герб — ну, заглянул в библиотеку, покопался немножко. Нашел рисунок, мне его прямо там и отксерили. Принес мастеру готовый эскиз.

И не поленился же! А главное — какая придумка оригинальная. Эта вещь — персональная, не какой-нибудь там пузырек французских духов, который можно преподнести любой женщине!

Шкатулка давила на колени приятной тяжестью, мешая подняться.

— Наклонись, я тебя поцелую, — попросила Алена.

— Целовать рано, — улыбнулся он. — Ты ведь еще не увидела подарка.

— Как! А это что же?

— Упаковка. Тара.

Он подал ей крошечный ключик, и тогда именинница заметила на боковой стенке такую же крошечную, почти невидимую замочную скважинку.

Вставила ключ. Повернула. И медленно, даже с каким-то страхом, приоткрыла крышку. Что там? Может, шкатулка окажется еще и музыкальной и оттуда раздастся мелодия?

Нет, музыки не было. Зато было легкое, чарующее свечение.

На пурпурном бархате внушительной горкой лежали жемчуга. Много. Чуть ли не полкило. Во всяком случае, в маленькой Алениной горсти они не уместились бы.

Они были разных форм и размеров, попадались даже с лесной орех.

Н-да... Вот тебе и эстрадная режиссура, вот тебе и композиция. Первый срыв в программе.

Алена никогда не носила бижутерии. Если не натуральные камни, то лучше уж украшение из дерева, керамики или из той же кожи. Только не подделки, имитирующие природный материал.

Но жестоко было бы выказать неудовольствие, он же от всей души! Мужчины иногда уверены, что количество может перейти в качество.

— Красивые, — вежливо кивнула она. — Совсем как настоящие.

Алексей смотрел на нее долго, обиженно, осуждающе. Наконец тихо проговорил:

— Они и есть настоящие. Стал бы я дарить пластмассу!

Шутит или нет? Может, совсем ее за дурочку держит?

Ей не десять лет, и она прекрасно знает, что десяток таких гигантских жемчужин, даже если они выращены искусственно, окупят, к примеру, восстановление ее дачи «под ключ».

Она растерянно перебирала бусы. Несколько ниток. Длинных и коротких. И на самом дне — еще не просверленные кругляшки и капельки, россыпью.

— Послушай... Но ведь этого не может быть. Разве что Рокфеллер в состоянии купить такое!

— Я и не покупал.

— Скажи еще, что тебе опять кто-то оказал любезность!

— Я сам нырял за ними. И не однажды. И не в одном океане. Вот эти розоватые, например, с Цейлона. А длинненькие, с желтизной — из Персидского залива. А самые круглые, правильные — с Японских островов. Я собирал их всю свою взрослую жизнь, просто так, бесцельно. И только теперь понял — для чего. Для кого... Что с тобой, Аленушка? Ты плачешь?!

Кто-то из древних мудрецов назвал жемчуг «камнем слез». Но только ли от горя могут течь слезы?..

Глава 4

ФИНАЛЬНЫЙ СТОП-КАДР

Жемчуг, жемчуг, камень слез, что же ты наделал?

А вы что натворили, венецианские кошки, шныряющие по улочкам в темноте и потому все как одна черные?

А ты, западный ветер зефир, зачем прилетел и задул вспыхнувшую радость, как свечу?

...— Ленка, ну продай сережки, ну прода-ай, не жмоться! — канючила Ангелина медоточивым ангельским голоском. — Сотню даю! Что, мало? Сама скажи сколько.

— Уходи.

— Куда тебе такие крупные, гроздья до самых плеч болтаются, ты в них как фруктовая ваза! Не идут они тебе, а мне в самый раз будут. Ты уж извини, но у меня шейка подлиннее твоей будет.

— Оставь меня в покое.

— Ну Ле-ен! Полторы сотни, а? Хочешь, две?

— Мешаешь мне. Видишь, работаю.

На сковородке грелись, корежась и выгибаясь, обрезки старой непарной перчатки, и в маленькой квартире на Таганке, как всегда, стоял едкий дух паленой кожи.

— Ну хорошо, — поджала губы Ангелина. — Не хотится — как хотится, я и сам могу пройтиться. Желаю всяческих удач.