Испить до дна - Татьяна Дубровина

Ступени некоторых подъездов спускались прямо к зеркальной глади, и казалось, что люди, выходя поутру на прогулку, должны совершать свой моцион по воде, аки посуху.

Даже простые небольшие жилые здания о трех или четырех этажах выглядели дворцами. А уж когда гондола выбралась на главную городскую магистраль — Большой канал, на Алену и Алешу обрушилось настоящее великолепие.

Возрождение!

Рождение новой жизни, обновление надежд. Но одновременно — и путешествие назад, в глубь веков.

По балконам-галереям разгуливали люди, и это были обычные люди, представители конца двадцатого столетия, но казались они дожами или гранд-дамами эпохи кватроченто.

Точно отшлифованные божественным ювелиром грани колоссальных тысячекаратных бриллиантов, сверкали стекла многостворчатых венецианских окон: открытых и закрытых, открываемых и закрываемых. Настоящая симфония бликов и отражений!

— Вот это окошечки, я понимаю! — вырвалось у Алены. — Завидую венецианцам белой завистью. Если когда-нибудь разбогатею — закажу себе такие же, во всю стену!

— Зачем? Будет казаться, что живешь не в доме, а прямо на улице.

— Как ты не понимаешь! Просыпаешься — и сразу видишь весь мир! А мир видит тебя!

— И каждый прохожий заглядывает. Не укроешься, не спрячешься. Все твои секреты наружу.

— А я закажу такую красотищу не на первом этаже!

— Сдаюсь, — засмеялся Алексей. — Убедила.

— И еще мне хочется стеклянную крышу.

— Ну, ты и загнула. Скажи еще — построишь себе воздушный замок. Фантазерка.

Она опять вспомнила, что он не художник, и серьезно объяснила:

— Это не воздушный замок, а, наоборот, самый трезвый расчет. И даже режим экономии. Мне бы такое — под мастерскую, чтобы освещение было равномерным и не пришлось устанавливать подсветки.

— Гм... не лишено оснований. А как насчет стеклянного пола?

Алена фыркнула:

— Вот удовольствие — выворачивать мои слова наизнанку!

И опять он задумчиво прищурился, затаенно улыбаясь:

— Гм...

Потом они свернули в канал Ла-Джудекка. Прямо с воды слушали мессу. Пение доносилось из массивной, напоминающей Исаакиевский собор церкви Санта Мария делла Салуте, расположенной на самой оконечности одного из ста восемнадцати венецианских островков.

И сложное, затягивающее многоголосие католической литургии тоже было сродни волнам...

Красиво, возвышенно, но...

Слишком много воды... Слишком много качки.

Алене бы сейчас в православном храме постоять. Там, по крайней мере, пол не колеблется. А если и есть вода, то только святая...

Однако они плыли дальше, и, когда последние аккорды «Агнус деи» смолкли, Алена почувствовала, что ей просто необходимо стать обеими ногами на твердую почву. все-таки она Телец, а не дельфин!

— По-моему, меня слегка укачало.

Алексей непритворно удивился:

— Это в московском такси может укачать, там бензином пахнет. А тут — дыши полной грудью, и все!

— Нет, правда. Извини, но мне уже дурно становится.

— Ты просто проголодалась, но стесняешься признаться. Что ж, заказ принят!

— Опять о еде! — поморщилась она. Сейчас ей даже подумать о чем-то съестном было страшно. — Чревоугодник. Непонятно только, почему тогда такой худющий.

— Потому что я не обжора, а гурман.

И он по-итальянски осведомился у гондольера, где тут поблизости есть хороший ресторанчик.

Как ни странно, Алена, которая была уже на грани обморока, без перевода уловила суть вопроса и протестующе замахала руками так, что устойчивая гондола закачалась вправо-влево, усугубив ее страдания:

— Ой, нет! Ничего не надо искать! Главное, скажи ему, пусть причаливает немедленно! Все равно где!

— Батюшки, да ты правда белее снега!

Она зажала рот ладонью, с ужасом осознав: «Сейчас произойдет непоправимое. Опозорюсь. Стану ему отвратительна, такое ЧП ведь не забывается... В самолетах хоть пакетики выдают...»

К счастью, тут ее опять подхватили сильные руки, и ровно через секунду перед глазами у нее загорелся спасительным огненным светом стакан оранжада со льдом.

Алена выпила сок залпом, а на закуску еще и льдинку проглотила, и только тогда полегчало.

— Прости меня, толстокожего, — виновато сказал Никитин. — Я и не подумал, что у кого-то может быть морская болезнь вне моря. Буду иметь в виду, что ты слабенькая.

— Да уж, пожалуйста.

— Сам-то я как утка, мне не страшно.

— Вумный, как вутка! Гусь ты, больше никто.

— Кстати, как насчет нежнейшего гусиного паштета?

— Замолчи! Замолчи! Замолчи!

— Все. Молчу как рыба.

— Ты снова о воде!

— Понял. Исправлюсь. Буду нем, как камень.

— Желательно, как драгоценный.

— Изумруд годится?

— Хочешь позеленеть?

— Конечно. Сейчас все зеленеет. Весна!

...Проголодалась она только к наступлению темноты, и тогда Алешино чутье гурмана вывело их к небольшому открытому кафе с поистине изысканной кухней.

Им подали что-то непонятное, но изумительно-вкусное в керамических горшочках.

От вина Алена отказалась категорически, им ведь еще возвращаться на Лидо, а единственный путь туда — водный! Не хватало еще, чтоб к естественной качке прибавилась еще и алкогольная!

И тогда им принесли кувшин ее любимого пенистого молока и воздушные крендельки с корицей, такие же затейливые, как неповторимое венецианское стекло.

Венецианское стекло, впрочем, у Алены уже появилось. На закате дня они зашли в лавку, где продавались изделия из дутого стекла. И пока она с жадным профессиональным интересом разглядывала пестрые прозрачные цветочки, рюмочки и вазочки, такие эфемерные, что до них страшно было дотронуться, Алексей выбрал ей подарок.

Это были крупные серьги: две темные виноградные грозди со стеклянным пятиконечным листиком на каждой.

— Какое чудо, Алешенька... Но ты рисковал, а что, если бы у меня в ушах не было дырочек?

— Как! Я же знаю, что они есть! Нарочно посмотрел... ночью.

Теперь настала ее очередь краснеть. Конечно же у него был случай разглядеть ее всю, в мельчайших подробностях. Даже, при желании, родинки на теле пересчитать.

Но он, оказывается, не считал родинки, а еще тогда думал о том, какой сделать ей подарок! Милый, милый...

— Не бойся, — сказал он. — Надевай. Они хоть и большие, но очень легкие. Совсем невесомые. Как и ты.

Лавочник уже стоял наготове с затейливым круглым зеркальцем на филигранной рукоятке.

— Брависсимо! — как в театре, воскликнул он, когда Алена примерила обновку. — Белиссимо!

И это был не рекламный трюк — получилось в самом деле очень и очень «белиссимо»!