Том 6. Заклинательница змей - Федор Сологуб

Она немного постояла перед калиткою. Все было тихо и здесь, снаружи, и за оградою. Калитка была не замкнута. Вера толкнула ее, вошла в сад, приперла за собою калитку и остановилась в тени старых берез, распустивших над дорожкою множество тонких веток, перепутанных, несущих листья только ближе к воде и потому наполовину голых. Здесь Вера с беспокойным вниманием посмотрела вдоль садовых затененных дорожек.

Девочка лет четырнадцати, веселая и сильно загорелая, с садовыми ножницами в руках, показалась на повороте одной из дорожек. Потряхивая густыми, подстриженными у плеч черными волосами и улыбаясь сдержанно, девочка остановилась перед Верою. Оправляя лямочки голубого сарафанчика и сдвинув приоткрытые почти до колен бронзово-солнечные стройные ноги, она стояла молча и прямо и смотрела на Веру. Так смотрел бы добрый ангел на представшую в преддверии превысокого рая бедную земную душу. Так ждал бы добрый ангел трепетного земного слова, не торопя смущенную душу, но заграждая ей дорогу к обители блаженных.

Досадуя сама на себя за свое странное смущение, Вера наконец спросила, дома ли Иван Гаврилович и можно ли его видеть. Девочка ответила негромко:

— Отец здесь, в саду. Пойдемте, я вас проведу.

Ее тихий голос был очень мелодичен и вовсе не казался слабым. Зачарованный тишиною этого сада, он звучал с мерною ясностью, ровно настолько громко, чтобы собеседница услышала ее, только одна она. Но казалось, что, если бы Вера стояла на неизмеримом от нее расстоянии, в груди этой девочки достало бы силы добросить до Веры кристально-чистые звоны слов.

Девочка шла немного впереди Веры и говорила:

— Слава Богу, в этом году сад наш чист, не видно ни личинок, ни гусениц. Птицы поклевали немного вишен, но это ничего, от них все-таки больше пользы, чем вреда. Вот видите, на дорожке следы кротовых нор, — это тоже не опасно для сада. Бог и кроту дал разум на то, чтобы уничтожать злых вредителей и помогать человеку обратить землю в светлый сад. Затем и живем на земле, чтобы сделать ее земным раем. Только сами-то мы еще этого рая недостойны.

— Человек — царь земли, — сказала Вера, улыбаясь учительному тону девочки, и ясной ее улыбке, и яркой солнечной радости, озлатившей ее лицо, и шею, и плечи, и руки, и ноги.

Девочка приостановилась, глянула на Веру. Губы ее улыбались, вишнево-алые, все тою же вечною улыбкою, когда она сказала, — и уже улыбка эта казалась печальною:

— Да, царь, но только один человек и есть на земле, да и того толпа распинает, — человек Христос Иисус, наш небесный Царь и Спаситель.

— Наши друзья говорят, — сказала Вера, — что христианство — суеверие, полезное для богатых, чтобы держать бедных в покорности и смирении.

Черные, страстно-солнечные засверкали девочкины глаза, и она с живостью возразила:

— О, ваши друзья говорят это по неведению! Читайте Евангелие и читайте всю Библию, как читают благочестивые англичане. Там для страждущих и обремененных — великое утешение, для богатых и сильных — гроза и огненный гнев. Из бдолаха, золота хорошего, слили безумные золотого тельца, но с высокой горы пришел пророк и раздробил тельца. Золото, ливан и смирну принесли мудрые к яслям, где лежал Младенец Иисус, а гонителя фараона проклял Бог! и с колесницею, и с воинством покрыл волною морскою.

Так говорила девочка, в восторге и вдохновении сочетав разные сказания святой книги в одну быстро льющуюся огненную импровизацию. И когда при последних словах она подняла руки, чтобы отстранить перед Верою, — хозяйка, никогда не способная забыть любезной заботы гостеприимства, — нависшие над дорожкою спутанные, упругие ветки, так величественно и стройно было это движение, как будто это был ангел, показывающий дорогу. Сладким томлением наполнилось Верино сердце.

«Поцеловать бы легкие ноги, — думала надменная красавица, — да испугаешь милую девочку».

Вера вдруг почувствовала себя словно грешница перед святою, грешница, не торопящаяся раскаяться и все же растроганная чужою нежною чистотою. Она взяла девочкину руку, — перехватила около локтя, — мягкая, упругая, ровная, знойная до ощущения легкого обжога кожа, — немножко нагнулась, словно проходя под ветками дерева, поцеловала девочку немного пониже голого, тонкого плечика и сказала радостно и ласково:

— Милая проповедница, тебе бы по дорогам ходить, людям говорить правду о Боге.

Девочкины черные, как два полночные пламенника, глаза стали вдруг близки к Вериным глазам и блистали, как сквозь росу. И не успела Вера понять, на чьих глазах роса слез, тонкие руки охватили ее шею, стройное тело прижалось к ее груди, прямо в губы долгим поцелуем поцеловала ее девочка, и тихий услышала Вера, тихий-тихий голос:

— Сестрица, милая, веруй в Человека Христа.

Прошли несколько шагов. Было очень тихо. Ни один воробушек не перепорхнул; ни одна веточка не пошевелилась. Под ногами, сквозь плотную землю дорожки проросшие, тихо гнулись легкие, спутанные травинки. Девочка всмотрелась зоркими глазами туда, где за сплетением ветвей видны были столбики небольшой беседки, и сказала:

— Отец пишет в беседке. Если вы не очень торопитесь, подождите несколько минут, я знаю, он скоро выйдет.

Вера посмотрела туда же, и ей показалось, что она тоже увидит за ветвями склоненную седую голову. Она отвечала девочке:

— Я не тороплюсь. Работу на фабрике кончила, а мама знает, куда я пошла.

Отошли в сторону, к дому. Девочка сказала:

— Я пока дам вам молока, хлеба, меду, земляники. Что есть. Это все у нас свое.

И Вера почувствовала вдруг, что ей хочется есть и что ей приятно будет сидеть за одним столом с девочкою и пить молоко.

— Посидите на террасе, я сейчас, — сказала девочка.

И побежала вокруг дома. Вера поднялась по ступенькам на террасу. Перед нею открылся знакомый с детства вид на Волгу, на луга, поля, деревни. Блеснули в стороне золотые кресты на храмах старого города Сонохты. Все знакомое с детства, привычное и в последние годы такое волнующее. Вера прислонилась плечом к столбу, всматривалась в широкие дали и длинные тени и задумалась, замечталась. Как бы некий сон наяву опустился на нее, — и захотелось вдруг, чтобы умедлили быстролетные минуты. Зачем? Ведь сны золотые, снившиеся ей, о победе предвещали, и не знала она, что кровью орошен путь к победе. Или знала, знанием утаенным и темным, не восходящим к холодному свету сознания? Но теперь душа ее отдыхала. Вера слышала несколько раз прибегающие и убегающие звуки ног маленькой хозяйки и сквозь мечты следила их шум с ласковым душевным любованием, — простодушный идиллический шум.

— Сестры обе ушли, я одна, — сказала девочка.

Вера подошла к столу, где уже были расставлены обещанные снеди. Наливая холодное, с погреба, густое золотисто-желтое молоко в граненый стакан, девочка спросила:

— Ваши друзья — социалисты?

— Только социалисты — наши друзья, — отвечала Вера. — У бедных нет других друзей.

Девочка покачала головою, и черные кудри ее рассыпались, набегая на глаза. Сказала:

— Вы ужасно поспешная и очень доверчивая. Все хорошее в социализме принадлежит христианству.

— Христиане хотят, чтобы мы верили и молились, — возразила Вера. — Нет, мы хотим сами построить свою жизнь и сами возьмем все, что нам надобно.

— Да, — спокойно отвечала девочка, — христианство об этом и учит, о человеке, что он творит чудеса. Вы думаете, что Евангелие говорит о любви и милосердии? Об этом говорят и другие книги. Христианство учит, что такое человек и какая у него власть и сила.

Вера сказала упрямо:

— В чудеса мы не верим.

— Чудеса мы творим, — отвечала девочка, — мы, люди, спасенные Человеком Христом.

Вдруг послышался из сада сильный, низкий и негромкий голос:

— Валентина, с кем ты говоришь?

Вера не слышала, как подошел к террасе Разин. Она обрадовалась и испугалась. В замешательстве отставила стакан, поспешно встала из-за стола и повернулась к лестнице. По ступенькам легкою походкою всходил высокий, сильный старик с коротко подстриженною седою бородою и седыми курчавыми волосами. Его желтая полотняная рубашка была стянута широким кожаным поясом. Подходя к нему, Вера сказала:

— Иван Гаврилович, я к вам, посоветоваться. Очень важное для меня.

Он пожал ей руку, сказал:

— Здравствуйте. Садитесь, побеседуем.

И пошел к столу. Вера шла за ним, опустив глаза к его легко ступающим по доскам пола небольшим и красивым, сильно загорелым стопам. Он сел за стол и сказал дочери:

— Валечка, налей мне молока, а потом иди, милая, подальше, — наша гостья хочет поговорить со мною наедине.

Валентина быстро и ловко налила молоко в большую стеклянную кружку, поцеловала отца в мелкие морщинки на темно-желтом виске и быстро побежала в сад.