История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Сражение при Павии в 1525 г. было последней крупной развязкой этой военной эпохи. Войны продолжались, но целые кампании протекали без единого настоящего сражения, и когда таковое происходило, как например при Черезоле (1544 г.), то последствий оно не имело.

 Для полководца, желающего избежать сражения, всегда нетрудно найти позицию, подступы к которой так затруднительны, что противник, даже при значительном численном превосходстве, предпочитает отказаться от такого дерзания. Естественные преимущества местности еще усиливаются полевыми укреплениями. Поэтому стратегическое наступление

необязательно имеет своей кульминационной точкой сражение; часто оно истощается в простом выигрыше пространства, в оккупации области, которую можно использовать. Излюбленным объектом военных действий являлась осада и взятие какой-либо крепости, обладание которой уже дает возможность господствовать над целой областью и ставит противника перед задачей снова ее завоевать, если он хочет получить ее обратно при заключении мира. Все это получает тем большее распространение, чем более укрепляется в господствующем мнении сознание рискованности бросать вызов боевому счастью и чем менее оснований ожидать от противника, чтобы он силой атаковал мало-мальски крепкую позицию. Захватить такие позиции можно было также с помощью удачного маневрирования, между тем как от непосредственного проигрыша сражения, если он не сопровождался в то же время значительными потерями земель и крепостей, неприятель мог сравнительно скоро оправиться. Ведь простая затяжка военных действий, заставляющая обе стороны нести крупные расходы, может скорее привести к намеченной цели войны, если одна из сторон раньше другой увидит дно своего кошелька и вследствие этого будет вынуждена пойти на уступки. "Ибо война, - писал в 1664 г. некий швейцарский военный писатель, - обладает большой дырой и широкой пастью, так что где конец деньгам, там и конец игре". Каждая война в сильной степени определяется экономическим моментом, ибо без снаряжения и продовольствия сражаться нельзя; войны же наемными армиями являются преимущественно войнами экономическими, ибо эти армии вообще не имеют никакой иной базы, кроме экономической. Поэтому от Макиавелли и до Фридриха мы постоянно слышим то же самое изречение: "войну выигрывает тот, у кого сохранился последний талер в кармане"104.

 Но уже Макиавелли перевернул эту фразу наизнанку, сказав, что "тот, у кого есть солдаты, может добыть себе и деньги". И то, и другое изречение одинаково верно и неверно. Когда берут верх деньги, стратегия имеет тенденцию к маневрированию; когда же господство переходит к солдату, ее влечет к сражению. Здесь наблюдается та же самая полярность, которая дана в факте, что орудие, при помощи которого должна быть достигнута политическая цель - армия, само ставится на карту и при всех обстоятельствах подвергается более или менее тяжкому ущербу. В стратегии сокрушения считают возможным не обращать внимания на это расстройство и потери, ибо надеются, что победа даст полный успех и скорое окончание, и не страшатся возвратного удара. Но при стратегии измора необходимо самым тщательным образом учитывать свои убытки. Ибо если победа, и даже повторная победа, не приведет к окончанию войны, то возникает вопрос, не станет ли сама победа спорной из-за расходов на восстановление ущерба, понесенного армией для одержания победы. Поэтому верховные хозяйства вооруженной силы весьма часто увещевают полководцев не слишком дерзать и ставят высшей целью не положительный успех, а "сохранение вооруженных сил" (salvirung der Armada), как писал курфюрст Макс Баварский своему фельдмаршалу Мерси. Имперские министры упрекали маркграфа Баденского, когда он отважно атаковал турок, что он легкомысленно жертвует войсками и что ему потребуются для каждой кампании новые армии. Особенно скаредным в отношении затрат своих войск было купеческое правительство Генеральных штатов; впрочем, и Фридрих в первой статье своих "Генеральных принципов", после описания великой ценности и удивительной боеспособности своей армии, говорит: "...с такими войсками можно было бы завоевать весь мир, если бы их победы не были для них столь же роковыми, как и для неприятеля".

 Эти соображения имеют особливый вес в войнах, которые ведет коалиция, где победитель, понеся жертвы, в конце концов, пожалуй, бывает вынужден себе сказать, что выгоды-то достались не ему, а его союзникам; в особенности, может быть, потому, что победитель уже не располагает необходимыми силами, чтобы ограждать полностью собственные интересы.

 Одним из важнейших вспомогательных средств этой двухполюсной стратегии являются полевые укрепления. Ведь уже Карл Смелый пытался прикрыть себя от швейцарцев под Муртеном и Нанси при помощи укреплений. Первое действительно современное сражение, при Чериньоле (1503 г.) в Нижней Италии между французами и испанцами, разыгралось в борьбе за вал и ров, которые испанцы наспех соорудили перед своим фронтом. С этих пор, вплоть до падения старой монархии, полевые укрепления играли роль, и порою роль решающую. Во время гугенотских войн, когда снова появилась кавалерия, по словам де Ля Ну, каждую ночь окапывались, чтобы оградить себя на всякий случай от внезапного нападения. Густав Адольф также укреплял каждую лагерную стоянку, где его армия проводила более одной ночи. Нередко все дело зависело от того, удалось ли одной из сторон опередить на несколько часов другую и соорудить укрепления, штурмовать которые последняя уже не решалась. Сражение на Белой горе было проиграно, так как нужные лопаты не были своевременно доставлены из Праги. Даун оперировал против Фридриха не иначе как с лопатой в руках. Первоначально Фридрих был противником полевых укреплений, ибо его войска гарантировало от внезапных нападений их проворство, а сражение он всегда стремился вести наступательно, и укрепления ему могли являться только помехой. Порою он высказывается против них даже с известной страстностью105 один из немногих вопросов, в которых он не только на практике, но и принципиально расходился со своими современниками, - и если он все-таки указывает в своих "Генеральных принципах", что "мы укрепляем свой лагерь, как некогда древние римляне", то объясняет он это тем, что укрепления предназначались для воспрепятствования ночным предприятиям столь многочисленных у неприятеля легких войск, а также дезертирству. Для прикрытия тыла во время осады (циркумвалационная линия) король готов допустить сооружение "ретраншементов", но и в этом случае он считал лучшим двинуться навстречу идущему на выручку неприятелю. В крайнем случае, после проигранного сражения или против втрое превосходящих сил неприятеля приходится прибегать и к этому средству; таким образом, когда в 1761 г. русской и австрийской армиям наконец удалось соединиться против него в Силезии, он спасся при помощи Бунцельвицских окопов. Вероятно, в результате этого опыта он изменил свой взгляд и в своих писаниях после Семилетней войны уже принципиально высказывается за сооружение полевых укреплений106.

 Давать ли сражение, или не давать - при такой силе тактической обороны часто являлось вопросом, который решался не на месте, а на родине правительством, хотя могли проходить дни и недели, пока запрос, донесение о положении дел и ответ могли быть доставлены туда и обратно. В 1544 г. герцог Энгиенский послал своего начальника штаба (Мао1хе de camp), Монлюка, из Верхней Италии в Париж к королю, чтобы испросить его разрешения дать сражение. Монлюку удалось добиться такого разрешения вопреки возражениям министров; герцог Энгиенский одержал победу при Черезоле, но победа не имела никаких последствий.

 Подобные же переговоры велись во время Семилетней войны между Дауном и Веной, между русскими полководцами и Петербургом.

 Типичным образчиком бессильной маневренной кампании считается кампания шмалькальденцев в 1546 г.; несомненно, что союзные протестантские государи, особенно вначале, когда у императора еще вовсе не было войск, действовали слишком робко107. Но уже Ранке сказал, что гневные слова Шертелина о ландграфе Филиппе - "он не хотел укусить лисицу; все броды и рвы были для него слишком глубоки, все болота слишком широки" - не следует всегда повторять. Раз уже сложились такие стратегические взгляды, какие, как мы видели, господствовали в эту эпоху, то крайне трудно повести на крупное решительное дело армию, составленную из элементов с разнородными интересами, в которой командование не сосредоточено в одних руках. Император также, когда перевес сил оказался на его стороне, довольствовался маневрированием и в конечном счете победил не боем, а политикой, побудив герцога Морица вторгнуться в земли курфюрста Саксонского, после чего слабые союзные скрепы шмалькальденцев оказались недостаточными, чтобы удержать и сохранить объединенную армию для защиты Южной Германии. Историк этой войны, Авила, пишет по этому поводу:108 "Императору ни разу не представлялось случая дать сражение при равных, не говоря уже при более благоприятных условиях. Однако даже при равных условиях сражения ему не следовало давать, ибо подобная победа всегда сопряжена с потерями, а ослабленная, хотя и победоносная армия не была бы в состоянии привести к повиновению Германию, особенно же города"109.